Как ни торопилась она вернуться в комнату Кэтрин, этого оказалось недостаточно, и ее кузина уже была вне себя.

— Скажи этим идиоткам, что я требую найти мои лучшие шелковые чулки, — сердито потребовала она, когда Теола вошла в комнату.

Она говорила по-английски, и хотя горничные не понимали ее слов, нельзя было ошибиться по поводу ее разгневанного голоса. Теола заметила, что женщины выглядели встревоженными и испуганными.

Она была уверена, что они изо всех сил стремились угодить своей новой хозяйке, но Кэтрин, как всегда, проявляла нетерпение и считала, что слуги должны сами догадаться, что ей угодно. Она даже не утруждала себя ясно объяснить, что ей надо.

Теола быстро нашла чулки и объяснила горничным на их языке, как угодить их новой госпоже, как обслужить ее.

Вскоре они уже улыбались и спешили выполнить ее инструкции, а Кэтрин, разглядывая свое отражение в зеркалах, тоже пришла в хорошее настроение.

— Это платье мне, несомненно, идет, — заявила она — Не думаю, чтобы у какой-нибудь придворной дамы нашлось равное ему.

— Ты затмишь их всех, — сказала Теола искренне.

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответила Кэтрин. — А в будущем я намереваюсь все платья выписывать из Парижа.

— Это может оказаться очень дорого, — заметила Теола.

Кэтрин пожала плечами.

— Деньги найдутся — в этом можешь быть уверена! Хотя премьер-министр и говорил мне, что у них большой государственный долг…

— Надеюсь, что это не так! — быстро воскликнула Теола.

Кэтрин удивленно взглянула на нее.

— Почему тебя это волнует? — осведомилась она. — Меня это уж точно не касается!

— Это будет означать повышение налогов, — ответила Теола. — Можешь представить себе, сколько им уже пришлось заплатить за строительство этого огромного дворца?

— А почему бы и нет? — спросила Кэтрин. — Не могли же они ожидать, что их король будет жить в землянке!

В ее голосе прозвучали агрессивные нотки.

Теола с трудом удержалась от ответа, что такая экстравагантность кажется ей несовместимой с тем фактом, что у государства, по-видимому, нет денег на постройку больницы.

Но она знала: нет смысла говорить подобные вещи Кэтрин, так как ее волнует только она сама и ее собственная внешность.

Теола поневоле вспомнила нищую комнату в том доме, куда она отнесла раненую девочку.

В этой комнате не было и следов какой-либо роскоши. Единственными предметами обстановки являлись два жестких деревянных стула, кухонный стол и кровать в углу, а внешний вид и матери, и дочери свидетельствовал о том, что они редко едят досыта.

Ей было совершенно ясно, почему в Кавонии, как выразился капитан Петлос, » неспокойно «.

Не удивительно ли в подобной ситуации, что их король тратит громадные средства на строительство своего дворца и явно очень мало или вообще ничего не делает для самых бедных из своих подданных?

Теола поймала себя на том, что молит бога помочь Алексису Василасу укрыться от солдат, которых послали на его поиски.

Он смотрел на нее с презрением, потому что считал ее частью того правления, против которого он восстал. Но сам он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо встречала в жизни. Он мог бы служить моделью для самого Аполлона, каким его описывал ее отец.

— Ничто из созданного древними греками не может сравниться по великолепию с этим юношей, вырвавшим из души человека тьму и зажегшим ее божественным светом, — сказал однажды Ричард Уоринг.

» Не это ли пытается сделать Алексис Василас для народа Кавонии?«— подумала Теола, но сама себя одернула, упрекнув в том, что у нее разыгралось воображение.

Возможно, он всего лишь анархист, который ненавидит закон и порядок и хочет вызвать хаос, ничего не создав на его месте.

Затем она сказала себе, что человек не может быть таким красивым, иметь внешность Аполлона и не принадлежать к тем, кто несет миру» славу богов «.

» Может быть, когда-нибудь он добьется успеха во всем, к чему стремится «, — подумала Теола и поймала себя на мысли: суждено ли ей снова его увидеть?

Несомненно, это было маловероятно, к тому же позже, оказавшись среди сановников всех сортов и видов, она обнаружила, что они все австрийцы.

— Вы уже давно здесь живете? — спросила Теола у одной дамы.

— Я приехала в Кавонию десять лет назад, — ответила та. — Его величество желает видеть в своем окружении соотечественников.

— И вы не сожалеете о покинутой Австрии? — поинтересовалась Теола.

— Раньше я скучала по дому, — ответила дама, — но теперь нас здесь много, и многие состоят в той или иной степени в родстве друг с другом. В Кавонии превосходный климат. Это, как я часто повторяю своему мужу, одно из величайших ее достоинств!

Теола узнала, что раз или два в неделю устраиваются балы, которые дает либо король, либо кто-либо из придворных. Был и театр, где пьесы разыгрывали местные актеры, а иногда в Зантос приезжали иностранные артисты из Греции и Италии.

— У нас очень веселое тесное общество, — сказал Теоле позже вечером один придворный, — и я уверен, мисс Уоринг, вы найдете здесь для себя много увлекательных занятий.

— Надеюсь, у меня будет возможность осмотреть всю страну, — ответила Теола.

— Все сколько-нибудь важные события происходят в столице, — заявил тот. — Конечно, есть еще охота на дикого вепря, хотя сомневаюсь, чтобы вам она понравилась, охота на оленей и диких коз в определенное время года. Но для дам и при дворе полно развлечений, и уверяю вас, мисс Уоринг, новые лица, да еще такие хорошенькие, как ваше, и конечно, как нашей будущей королевы, очень ценятся при дворе.

Она познакомилась с несколькими молодыми холостыми австрийцами, офицерами армии, но нашла их чопорными и малоприятными собеседниками.

Теола догадалась, что, хотя они выказывают ей определенное уважение, поскольку она племянница герцога и кузина Кэтрин, на них не произвела особого впечатления ее внешность и то, как с ней обращаются ее родственники.

Поэтому она была убеждена, что ее скоро сбросят со счетов как лицо, не имеющее никакого значения.

Этому пророчеству суждено было исполниться.

Резкие приказы, которые Кэтрин отдавала Теоле, и граничащие с оскорблениями выговоры герцога в присутствии посторонних вскоре были замечены снобами-австрийцами, очень чувствительными к классовым различиям.

В Вене они славились своей приверженностью протоколу, настолько чрезмерной, что даже стакан воды к губам нельзя было поднести, не подвергаясь опасности нарушить какое-нибудь из особых правил этикета.

— Мне говорили, — сказала однажды Кэтрин Теоле, — что в Вене женщинам полагается не снимать перчаток даже во время еды.

— Как это нелепо! — воскликнула Теола. — Даже представить себе невозможно более неудобного обычая! Наверное, это придумала королева, у которой были уродливые руки!

— Мне говорили, что нечто подобное заявила королева Елизавета, — заметила Кэтрин, — и тем самым шокировала весь двор!

— Ну, я надеюсь, ты не собираешься ввести подобное новшество здесь, — улыбнулась Теола. — Уверена, никому бы это не понравилось при такой жаре.

— Я еще подумаю об этом, — уклончиво ответила Кэтрин.

Как заметила Теола, Кэтрин с каждым днем приобретала все более неприятные замашки, и она понимала, что причиной тому — подражание манерам короля.

Всякий раз, встречая его величество, Теола находила его помпезным, нудным и невероятно самовлюбленным.

Бывали моменты, когда она не без злорадства замечала, что герцогу очень трудно выносить привычки своего будущего зятя смотреть на него свысока и полностью игнорировать его замечания, словно они не имели никакого значения.

Было очевидно, что все придворные боятся короля Фердинанда, и Теола была уверена, что в правлении он проявляет крайнюю жестокость. По тому, как он обращался со слугами и младшими офицерами, которые ему прислуживали, легко было заметить, что это автократ, не считающийся ни с чьими чувствами, кроме своих собственных.