— Давайте вернемся к Чечне.

— Боевики попытались перехватить инициативу, и, естественно, мы в ответ тоже активизировали свои действия.

— А как они перехватили инициативу? Ведь линии фронта больше нет, применяется только партизанская тактика.

— Начали вновь проводить серии терактов, потом перебрасывать группы по тридцать человек в равнинную часть Чечни, стараются выйти из горной зоны. Чеченский участок работы ФСБ в основном лежит именно на нашем 2-м департаменте, и я должен сказать, что уровень работы сейчас совсем иной, нежели был в первую кампанию. Подход даже совсем иной. Удаётся работать на упреждение акций боевиков. Это не только теракты, но и учащающиеся попытки боевиков выйти с горной зоны на равнину. С одной стороны горы вроде бы защищают, но всё же в них очень трудно передвигаться и воевать. Противник привык действовать конспиративно, скрытно, а упреждающая информация даёт возможность действовать на опережение. И есть основания считать, что в ближайшее время у боевиков возникнут проблемы с руководством.

— Значит, операция по захвату или уничтожению лидеров боевиков всё-таки проводится?

— Ну, так скажем: чтобы не допустить их активности. Война есть война, не мы её начали. Это они вторглись в Дагестан с оружием в руках. Наше терпение и так было почти безграничным. Пытались и быть лояльными к определенной категории лиц, пытались не замечать, но затем всё это вышло из-под контроля. Наше терпение расценивалось как слабость феде­ральной стороны, вызывало агрессивность, наглые требования. Сейчас можно по-разному относиться к кандидатурам, которые выбрал федеральный центр (я имею в виду Ахмада Кадырова, Беслана Гантемирова и других), но они чётко определили свою позицию по отношению к ваххабитам. Они открыто размежевались с бандитами и с оружием в руках доказали свою позицию. Я считаю, что сам факт того, что такое размежевание произошло, — главная победа.

Люди, которые ушли в горы с оружием в руках, уже больше ничего не умеют, кроме как убивать. У них уже сформировался за эти годы определенный образ жизни. Они уже забыли, как это – работать. Слово такое забыли. И они вынуждены будоражащими действиями, агрессией (против соседних республик, например) поддерживать свой образ жизни. Да необходимо оправдывать и деньги, поступающие из-за рубежа по тем программам, которые предусматривают общее изменение исламского мира. Мне кажется, что деньги – в принципе первопричина нестабильности в некоторых конфликтных точках. Там, где идёт война, легче торговать оружием, легче прокладывать маршруты трафика наркотиков (в Афганистане, например, наркотики – это государст­венная система обогащения, практически единственная статья бюджета), а это – сверхприбыли. В Чечне, кстати, за сто долларов человек способен подписать любой документ. Были случаи, когда человек по шесть-семь раз “вступал” в незаконные вооружённые формирования, получал сто долларов и автомат, затем продавал автомат (дополнительная прибыль) и уезжал из этого района. Есть мощные тейпы, которые запретили своим юношам вступать в незаконные вооружённые формирования.

— Правда, что за мирное взятие Гудермеса один офицер получил Героя России?

— Правда.

— Переговоры о сдаче Гудермеса велись с братьями Ямадаевыми?

— Не думаю, что есть необходимость называть конкретные фамилии. Кстати, сейчас очень сильно обсуждается (правда, в основном людьми, никогда там не бывавшими) вопрос о создании отрядов самообороны, чеченской милиции. Обсуждать это можно сколько угодно, но когда сам в этой шкуре побываешь, то видишь, что без помощи местного населения ничего не сделаешь. Есть же разница, когда колонна идёт, просто ощетинив­шись со всех сторон, или когда на броне сидят чеченские милиционеры. В Чечне ведь очень сильна кровная месть. И боевик, который собирается напасть на колонну, прежде чем выстрелить, триста раз подумает, в кого попадёт его пуля и перед кем на следующий день придётся отвечать. А отношения с местным населением – очень сложный вопрос… Вот как вы думаете, при имеющейся системе военной контрразведки мы или командование можем не знать о том, что творится в каждом конкретном подразделении?

— Вряд ли.

— Так что если бы существовали эти так называемые “летучие отряды” в масках, которым приписывают террор против мирного населения, мы бы об этом знали. В то же время я однозначно подтверждаю: есть сложности, есть взаимное недоверие и есть на войне ситуации, в которых любое движение воспринимается как агрессия. Но жизнь всё равно будет там налаживаться, и мне кажется, что сейчас фаза активных боевых действий должна перейти в фазу восстановления. По моему глубокому убеждению, всё это произойдёт буквально в ближайшие месяцы. Понимаете, когда люди уже начинают говорить о возможных выборах президента, срок полномочий которого истекает, о возможных политических силах, всё это свидетельствует о постепенном восстановлении нормальной политической жизни.

Кстати, контртеррористические операции – это не только Чечня. Можно вспомнить Васильевский спуск – освобождение автобуса с южнокорейскими туристами, захваченными в заложники, или, например, недавнюю операцию в Лазаревском. Я благодарен журналистам за понимание сложной специфики нашей работы. Важно словом, фразой в эфире или на страницах газет не навредить тем, кто рискует жизнью ради освобождения людей.

 “Известия”, 17 декабря 2000 г.

Руслан Михайлович Арешидзе:

Когда ему присвоили звание Героя России, он приехал к нам домой – не могу сказать, чтоб шибко сияющий или довольный: выглядел таким, каким бывал всегда. Это была пятница или суббота – не упомню. Характерно для него, что ни банкета не устроил, ни грудь не выпятил и вообще не изменился никак: каким был Германом, таким и остался. Подчинённые его об этом Указе президента были оповещены в рабочем порядке, а сам он к этой теме больше никогда не возвращался. Нельзя сказать, чтобы он был не рад или не горд званием Героя, но оно его ничуть не испортило.

Ну вот, приехал он ко мне домой, сели за стол, поговорили о текущих делах – как всегда, когда он приезжал. Потом:

— Руслан, сказать тебе приятное? – Он любил начинать с этих слов.

— Скажи, если и вправду что-то приятное.

Немного горделиво:

— Руслан, ты знаешь, что Путин на меня подписал Указ?

— Какой ещё Указ?!

— На Героя России.

Я обнял его, поцеловал, коньяк на стол поставил, закуску. Потом спрашиваю:

— А ты сам-то Указ этот читал?

— Нет, в глаза ещё не видел, но знаю точно, что он подписан. Ладно, подробности потом. Давай рассказывай, как живёте…

— Герман, да какой там – “как живёте”?! Давай за тебя!

Подняли тост за него: Герой есть Герой!.. В моём близком окружении это единственный Герой России…

Я всегда плохо представлял масштабность его дел: это не моё — борьба с терроризмом. Когда я произнёс тост в его честь, он шутливо отмахнулся:

— Ну, ты же знал, наверное, что я умный и героический…

— Слушай, Герман, а Указ-то будет опубликован в печати?

— Вот этого не знаю. Может быть, и закрытым будет.

Потом уже, много позже, приехал ко мне, показывает этот “закрытый” Указ президента:

— На, читай. А то думаю — вдруг ты не поверил…

Баграт Рафаэлович Князчан:

20 декабря был издан секретный Указ о присвоении Герману Алексеевичу звания Героя России, а 7 января я пригласил всех “каспийцев” и его, разумеется, к себе домой на хаш. Хаш – это и по-армянски, и по-азербайд­жански, и по-грузински, и по-турецки – горячий холодец. Герман Алексеевич его очень любил, ещё с Каспия. Говяжьи ножки всю ночь варятся, а потом, когда к утру получается жидкая клейкая масса, — с чесночком, с приправами!.. Это надо пробовать. Настоящие “хашисты” едят хаш руками – корочкой хлеба, лепёшкой. Герман был настоящий “хашист”. Мне хотелось создать такой объединяющий ностальгический момент, когда мы были моложе, когда существовала великая страна, когда народы были поистине братскими…