Ясно, что и кривляющаяся мертвечина поп-культуры, и телевизионные безум­ства по сути ничтожны и лишь производные от вещей более сущест­вен­ных. И классика сама по себе не спасёт. Но всё же: нельзя, блуждая в истори­ческих потемках, самоубийственно загасить, пусть немногие, путеводные огни.

Среди русских художников

Вячеслав МОРОЗОВ

ВАЯТЕЛЬ

Когда я впадал в уныние, отец иногда говорил мне: “Посмотри: такой-то работает, такой-то спился, а этот исхалтурился. Поэтому как бы тяжко тебе ни было — что хочешь делай, но не делай халтуру! Не делай того, что тебе не хочется. Потому что это такая зараза, что стоит только начать — и рука уже сама начнет эту халтуру делать.

Илья КОМОВ,

художник

Великий С. Т. Коненков немного не дожил до своего столетнего юбилея. Не менее великий скульптор Олег Константинович Комов не “дотянул” даже до семидесяти лет. 16 июля 2002 года ему исполнилось бы 70, но 3 сентября 1994-го его не стало. Жена Нина Ивановна поставила на могиле мужа необыч­ный памятник, посвященный при жизни скульптора Пушкину и назван­ный им “Смерть поэта”. Создатель обширной монументальной Пушкинианы — так получилось — сам изваял себе надгробие. Теперь на все обозримое будущее Комов и Пушкин в прямом смысле неразделимы и неразлучны.

В классических произведениях литературы, искусства нас радует и одухотворяет некое узнавание собственных ощущений, мирочувствование, понимание образа, переданные нам художником: да, я понимаю и вижу так же, но... он сказал уже за меня. И сказал лучше, точнее, определеннее, образнее, мудрее. Я сам вспоминаю, когда с ностальгическим томлением впервые смотрел на фотографию памятника Пушкину в Калинине (ныне Тверь), чувствуя полнокровное родство с пушкинской эпохой. А, казалось бы, ничего такого в памятнике не было ошарашивающего: стоит поэт в цилиндре и длинном сюртуке, опершись на решетку ограды, словно остановился на минуту оглядеться, полюбоваться петербургской белой ночью, на полу­согнутой руке — плащ-альмавива, накрывающий сзади оградную решетку. Поза легкая, свободная, грудь приподнята, будто только что вдохнул свежего весеннего воздуха, взгляд устремлен вдаль. Позже я узнал, что городские власти Калинина хотели поставить на этом месте памятник М. Е. Салтыкову-Щедрину, но, увидев скульптурную композицию Олега Комова “Белые ночи”, выбрали ее.

Нина Ивановна вспоминает: “Это было в 1974 году, и на воплощение макета в жизнь требовалось постановление правительства. Последнее выхо­дило “не вдруг”, и нам предложили делать работу подпольно. Естественно, средств государство не выделило, а архитекторы “за так” трудиться отказывались. Тогда Олег буквально заставил меня работать с ним в паре. Это была моя “проба пера”. Господи, как же я волновалась! Но все получилось отлично. С той поры мы вместе “сработали” более двадцати скульптур”.

В Твери у Комова получился “самый пушкинский Пушкин”: неспроста фотографию его тиражируют, когда говорят о Пушкине, а не о Комове. Хотя устанавливался он не как памятник, а как парковая скульптура. Постамент сделан не из цельного гранита, а из цемента, облицованного мраморными плитами. Когда из Москвы в Калинин приехала художественная комиссия, возглавляемая влиятельнейшим заведующим отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро, с заготовленным решением снести этот “самострой”, то... Шауро был настолько очарован “парковой скульптурой” Комова, что ее не только утвердили, но тут же присвоили статус памятника. Это была удача и Нины Ивановны Комовой, поскольку от архитектора зависит очень многое: он может как усилить впечатление от вещи, так и загубить ее. Важен и выбор места, фон, пространство, размеры и форма пьедестала.

Как один из удачных примеров — памятник Комова адмиралу Евфимию Васильевичу Путятину в японском городе Фудзи, расположенном у подножия Фудзиямы, где скульптура удивительно сочетается с окружающим пейзажем: сама природа “работает” на памятник. Граф Путятин, моряк до мозга костей и прирожденный дипломат, сумел в тяжелейших переговорах с японским правительством подписать 26 января 1855 года выгодный для России договор об открытии для русского флота трех японских портов и русского консульства. Еще через три года он по двум трактатам, подписанным в Иеддо и Нагасаки, выговорил  значительное расширение прав для российской торговли и дипломатии. 7 января 1855 года во время землетрясения в Симодском форте затонул наш фрегат “Диана”. Огромные волны, вызванные колебанием морского дна, переворачивали спасательные шлюпки. И мог бы упокоиться на этом дне бесстрашный вице-адмирал Путятин, если бы не мужество японских рыбаков, которые втащили его в свою лодку и сумели догрести до берега. Момент спасения и отражен в скульптурной композиции Олега Комова.

Как художник Олег Константинович неоднократно проявлял себя бес­компро­миссным в принципиальных вопросах. Скульптура устанавливается на века и должна организовывать пространство вокруг себя, создавать у людей определенное настроение, поэтому важен прежде всего выбор места для памятника. В 1980 году Вышний Волочок готовился отметить 200-летие известного художника Алексея Гавриловича Венецианова. Худсовет одобрил комовскую модель памятника, и Олег Константинович приехал, чтобы выбрать место. Он нашел в городском парке идеальное, с его точки зрения, место, но... там уже стоял бюст В. И. Ленина. Несчастные “отцы города” бледнели и потели под напором аргументов скульптора, но в конце концов сдались. Две бригады рабочих с наступлением темноты взялись за необычную “рокировку”: бюст вождя пролетариата перенесли к зданию горкома партии, а освободившееся место занял художник Венецианов. До утренней зари управились. То ли повлиял авторитет Комова, то ли приемной комиссии наглядно открылась правота его выбора.

Он умел убеждать собеседника. Прекрасно владел словом и обладал чувством юмора. Знавшие его при жизни говорили, что если бы Комов не стал скульптором, то из него мог бы выйти неплохой писатель-юморист. Юмор помог ему быстро найти понимание у чиновников, которые принимали макет классического теперь памятника Пушкину в Болдино: задумчивый Пушкин, глубоко ушедший в свои мысли, сидит на садовой скамейке. Номенклатурных работников возмутило, во-первых, что памятник небольшого размера — чуть больше натуральной величины: “Это ерунда, Олег Константи­нович! Вы должны сделать такого Пушкина, чтоб каждый водитель, подъезжая к Болдино по Горьковскому шоссе, издалека его видел”. Этот вопрос удалось как-то утрясти. Возник следующий: “Что-то вы легко нашего поэта одели — в одной рубашке. Хоть бы кителек какой накинули. А то зима придет — ему холодно будет”. Комов ответил примерно так: “А вы помните Медного Всадника в Ленинграде? Там же Петр вообще босой! Но ленинградцы проблему решили: когда в Питере ударяют морозы, то, по постановлению Ленсовета, императору на голые ступни надевают обрезанные валенки. Пусть кто-то и у вас в Болдино на Пушкина кителек набросит”. Посмеялись и махнули рукой: ставьте!

В Нижний Новгород на установку памятника Козьме Минину Олег Константинович приехал вместе со старым товарищем, который своеобразно воспринимал профессию скульптора — как сплошной поток славы, почета, уважения, денег и званий. Приехали они в Нижний в самый разгар горба­чевской “гласности”, когда вся страна с упоением митинговала по любому поводу. Художника встретили митингующие с плакатами оскорби­тельного содержания. Нижегородцы протестовали против установки комов­ского памятника, поскольку монтировать его должны были на месте прежнего — временного, сделанного из подручных средств на скорую руку, установ­ленного еще в годы войны для поднятия духа воюющего народа. Неслись крики: “Да пусть он только появится здесь, этот Комов!..”. Приятель слегка оробел: такого “почета” он не ожидал. Олег же Константинович спокойно вышел к импровизированной трибуне и представился: “Я и есть тот самый Комов. Какие ко мне есть вопросы?” Понемногу гнев толпы пошел на убыль, а затем и вовсе иссяк.