Качество своей политической культуры власть неосторожно демонстрирует в слишком частых за последнее время победных речах о новых достижениях. В числе побед был и неплохой урожай 2002 года, хотя и не перекрывший по цифрам все прежние удачливые годы. У Мельникова-Печерского можно прочитать в очерках, чем бывает опасен для крестьянина урожайный год. Российские верхи пыжились, будто и “мы пахали”, но ничего не сделали, чтобы поддержать село экономическими мерами, тоже давно известными.

Как большой успех нам преподнесли повышение МРОТ (минимального размера оплаты труда) до 450 рублей — с обещанием дать к октябрю 2003 года 650. Однако эти “победные” 450 — лишь четвертая часть установ­лен­ного властью прожиточного минимума, причем сам этот минимум настолько минимален, что еле превышает 60 долларов (в США граница бедности — 1500 долларов). Власть установила, что в перечне расходов более двух третей отводятся элементарно на пропитание. И еще немного дается на одежду, обувь: один костюм на три года, зимние ботинки — на пять лет. В театр пойти будет не в чем. Впрочем, и расходы на культуру в минимуме не предусмот­рены. Мужчине трудоспособного возраста полагается одна тетрадка и две авторучки в год. Все!

В России государственная политика в области культуры, безусловно, нарушает права человека по двум статьям “Всеобщей декларации прав человека”. По ст. 26 — о праве на “полное развитие человеческой личности” и по ст. 27 — о праве “участвовать в культурной жизни общества, наслаждаться искусством, участвовать в научном прогрессе и пользоваться его благами”. Как все понимают, чтобы человек мог “развиваться” и “участвовать”, необходимы соответствующие условия. А много ли у нас осталось заводских и фабричных клубов? Много ли у нас бесплатных дней в музеях? Во Франции французы защищены от засилья американского кино, чистота французского языка защищена специальным законом. А у нас? За последние годы “правозащитники” на Западе и в России, специализирующиеся на свободе слова и на Чечне, всех допекли разговорами о “Декларации прав человека”. Вот только ни разу не были ими упомянуты ст. 26 и ст. 27 — о праве русского человека, любого человека, живущего в России, на русскую культуру.

Менялы

В октябре 2002 года в Думе были проведены парламентские слушания по “Проекту федерального компонента государственного образовательного стандарта общего образования”. Проще говоря, на парламентских слушаниях обсудили предлагаемое сокращение школьных программ по всем основным предметам. Участникам слушаний вручили по две средней толщины книги (триста страниц в каждой) — итог трудов Временного научного коллектива “Образовательный стандарт”. В придачу раздали брошюру с анализом отзывов на этот проект, полученных от участников уже проведенных ранее обсуждений. Оказывается, было проведено 493 обсуждений и экспертиз. Итоги блестящие — 85 процентов поддерживают “цели стандарта, его струк­туру, концептуальные и методологические основы”. Увы, анализ был проведен самими разработчиками нового стандарта — “Временным научным коллективом” при участии “информационно-аналитической группы”, созданной в Минис­терст­ве образования.

85 процентов — “за”! В этой статье уже говорилось о пристрастии верхов к победным реляциям. Когда через два месяца, в декабре 2002 года, на парламентских слушаниях обсуждали итоги эксперимента по ЕГЭ, Единому государственному экзамену, заместитель министра образования В. А. Болотов сообщил, что успехи превзошли все ожидания, а представительница Якутии сообщила, что благодаря ЕГЭ в этой республике достигли рекордного числа студентов — 331 студент на 10 тысяч населения (обязательным считается 170 на 10 тысяч).

Процитирую, что писал о такого рода исследованиях народного одобрения Валерий Сендеров в статье с горестным заголовком “Просуществует ли российское образование до 2004 года” (“Новый мир”, 2002, № 4). “Где, когда и какой народ поддержал хоть одну реформу?” — спрашивал автор горестной статьи. Сендерова не назовешь приверженцем советской власти, он один их тех, кому не нужно сочинять свое диссидентство. Очевидно, они-то понимают, что снижение качества образования блокирует будущие источники свободомыслия . Все-таки думать их научила прежняя школа. Сендеров в этой статье отказывается верить, что реформаторы образования имели самые благородные намерения, но у них по неопытности не получилось. “Надвигающуюся реформу обычно называют непродуманной. Но главная беда не в уникальной халтурности предлагаемых нам решений, учебников и разработок: реформа глубоко продумана в главном существе своем”. И далее Сендеров поясняет, что в основу положен “трогательный евро-американский принцип”: у нас все хорошо и правильно, а то, что хорошо для нас, тем более великолепно для всего остального мира.

На парламентских слушаниях в октябре 2002 года проект нового стандарта образования был подвергнут критике прежде всего за поспешность, с какой его проталкивают. До того, как переучивать школьников, надо провести перепод­готовку учителей. И какие там 85 процентов поддержки! По общему мнению, “Временный научный коллектив” не сделал главного — не избавил школьников от перегрузок. Убрали имевшиеся в программах сложности и ввели на их место новые усложнения — причем в нарушение правил педагогики, что в школе можно вводить только апробированные понятия. Новый стандарт образования назвали неприемлемым из-за сокращения программ по литературе, истории, математике — такое сокращение ведет к утрате основ русского образования: фундаментальности и гуманитарности. По мнению депутата Думы О. Н. Смолина, у новых программ — “идеологи­ческий флюс” в сторону западничества и правых политических идей и взглядов. “Новый стандарт направлен на понижение” — оценка ректора МГУ В. А. Садовничего. “Проект нельзя принять даже за основу”, — сказал в своем выступлении на слушаниях вице-президент Российской академии наук В. В. Козлов.

Мне приходилось и раньше бывать на парламентских слушаниях. Ауди­тория каждый раз складывается в зависимости от цены вопроса. В октябре 2002 года защищать школу пришли ученые с мировыми именами. Как выяснилось, именно с Академией наук не сочли нужным проконсультироваться разработчики нового стандарта. Самым эмоциональ­ным было выступление академика В. И. Арнольда, председательствовавший на слушаниях “яблоч­ник” А. В. Шишлов даже призывал ученого к вежливости по отношению к разработчикам, а зал требовал продлить регламент. У меня записаны выска­зы­вания Арнольда: “Вздорный проект стандартов”, “Беспрецедентное снижение образования”, “План подготовки рабов”, “Американизация обу­чения”. Математик с мировым именем заступился и за русскую литературу — назвал “мракобесным мероприятием” изучение Пушкина всего лишь по “Памятнику” и двум-трем произведениям по выбору учителя.

Следом выступил ректор Высшей школы экономики Я. И. Кузьминов. Он призывал не только к общественной работе над новым стандартом образования, но и, ни много ни мало, к тому, чтобы “обсуждать альтернативу с учениками”. В Ушинские у нас теперь назначают — как Грефа в Столыпины. Кто мне объяснит, почему руководящая и направляющая роль в реформировании российской системы образования досталась именно Кузьминову? В педагогике все новые идеи рождались непосредственно в самой школе, из опыта работы с детьми. Однако у нас в России в процессе демократизации не стало слышно о выдающихся учителях, таких как В. Шаталов, С. Лысенкова, М. Щетинин. Хотя у нас в образовании и сегодня есть крупные личности, есть движение “Русская школа”, но сверху их “в упор не видят”, как выражалась шолоховская Дарья. Михаила Петровича Щетинина, создавшего в селе Текос Краснодарского края сельский лицей с уникальной программой образования и воспитания, “не видят”. Щетинин так сформулировал свои цели: работать “на народ, на вечные ценности семьи, рода, природы... Дети пришли, чтобы продолжать род...” В его лицее школьники получают все возможности для саморазвития, это школа XXI века — настоящая, а не выдуманная в кабинетах.