Во всех перипетиях и бедствиях “перестройки” нас убеждали, что перейти к “светлому демократическому завтра” можно только через “шоковую терапию” и неолиберализм. Многих из россиян до сих пор вводит в заблуждение сам термин “неолиберальный”. Вроде бы по определению (“либеральный”) он несовместим с насилием, и нас всеми силами пытаются убедить в том, что этот “новый либерализм” является “оплотом и экономическим фундаментом” демократии.

Но немногие знают, что неолиберализм впервые на планете был импланти­рован в Латинской Америке — вначале в Чили, а потом в Аргентине. “Лабо­раторные испытания” нового подхода проводились чикагской экономической школой в Чили в течение 16 лет. Они проводились в воистину “чистых” условиях, незамутненных всяческими политическими конфликтами и противоборством оппозиции. В период 1973—1989 гг., при полном содействии Пиночета, “чикагские мальчики” децентра­лизовали экономику до немыслимых пределов, впервые применив “шоковую терапию” (само понятие, ставшее символом развала России, было введено в оборот именно в 1973 г. в Чили). Были полностью приватизированы государственные предприятия и вся со­циальная сфера (включая пенсионные фонды, сферу здравоохранения, жилищ­ного строи­тельства, образования), ликвидированы пособия и социальные выплаты по бедности, многодетности и нетрудоспособности. Произведена “дерегуляция” и “либерализация” рынка с полной отменой всех протек­ционистских мер и государственных дотаций для поощрения местной промышленности и сель­ского хозяйства. Ликвидировано профсоюзное движение, под “неолибе­ральные реформы” заново переписана конституция страны и местное законо­дательство. И все это — при полном отсутствии прав и свобод граждан в условиях кровавой диктатуры Пиночета. Причем этот жуткий политический фон всячески приветствовался “неолибералами”. В 1982 г. лидер “чикагцев” Милтон Фридман открыто восхищался Пиночетом, что тот “оказал принци­пиальную поддержку воистину свободной рыночной экономике, и Чили при нем переживает эпоху экономического чуда”. Однако за этим рекламным заявлением стоит чудовищный удар, нанесенный экономике страны, последст­вия которого ощущаются по сей день. В 1989 г. заработная плата в стране были ниже в реальном измерении, чем в 1973 г., когда под руководством “чикагцев” Фридмана, фон Хайека и А. Харбергера начался “неолиберальный эксперимент”. Страна по сей день не может выбраться из страшного экономического спада. В Аргентине неолиберализм также внедрялся кровью и репрессиями в условиях военной диктатуры 1976—1983 гг., когда были уничтожены и посажены в тюрьму все оппозиционные (в том числе и либеральные) деятели.

Поэтому, когда российские либералы с пеной у рта проталкивают “неоли­бера­лизм” в РФ как материальную основу “демократических преобра­зований”, мы должны помнить, что наиболее адекватным политическим устройством для проведения “свободнорыночных реформ” является диктатура. И нынешний дрейф правящих верхов РФ к диктатуре (с элементами “чрезвычайного положения”, с узурпацией власти в стране “президентской вертикалью”, с все возрастающей ролью военных и спецслужб, с законо­дательством против “экстремизма”) является не “отходом от демократии”, а движением в заданном направлении.

Угрожающие признаки подобного движения налицо и в мировом мас­штабе. Мало того, что сворачиваются основные свободы и права граждан в развитых странах — после краха СССР “демократия” уже не особенно нужна в качестве рекламного “баннера” западного образа жизни. Можно уничтожить социальные программы, дотации, выплаты, задавить профсоюзы в ходе “неолиберальной революции”. Особенно споспешествовала этому “война с терроризмом” — теперь можно ликвидировать “опасные” общественные организации и партии, беспре­пятственно устанавливать “прослушку” любых неблагонадежных граждан, сажать в тюрьмы “бунтовщиков и террористов” без суда и следствия.

Но еще хуже тем странам, которые оказались в числе изгоев, причисленных к “третьему миру” (вернее сказать, “третьему сорту”). Там “переход от диктатуры к демократии” был особенно конъюнктурным и поверхностным — в основном это происходило в начале 80-х годов, когда надо было сокрушить Советский Союз с помощью лозунгов “прав человека”, “демократической волны”, всяческих “бархат­ных революций”. Но к концу века стало ясно, что удержать эти страны от крупномасштабных социальных перемен можно только за счет ликвидации элементарных прав и свобод, возврата к диктатуре. Да и пропагандистская нужда в “демократии” отпала, так как мировые “мудрецы” посчитали, что “реформы” на постсоветском пространстве уже необратимы.

В печати и на телевидении западных стран ведутся аналитические дискуссии в том духе, что, дескать, “латиноамериканская демократия — это не вседозво­ленность”, что Латинская Америка всей своей историей демонст­рирует “тягу к диктатуре”. Для “аргументации” используются те же факты — коррупция, операции по торговле оружием и наркотиками, “хаос” во внутренней политике, усиление левых партий и движений, — но они трактуются не как результат “неолиберального” курса, а, вопреки элементарной логике, как неизбежные, “в обязательном порядке присутствующие в повестке дня практически любого латиноамериканского государства” следствия демок­ратии. Общая тенденция, пишут эти эксперты, заставляет говорить о “возможности поворота истории на 180 градусов, о вполне реальной возможности возвращения к власти военных диктатур, жестким приказам коих не так давно беспрекословно подчинялась почти вся Латинская Америка”. И такая перспектива, считают они (а вместе с ними и заказчики подобных трудов), гораздо предпочтительнее, чем “марши “пустых кастрюль”, приведшие к падению Кавалло, и разграбление магазинов озверевшими мародерами, выносящими не только продукты, но и стереосистемы, явно не имеющие отношения к чувству голода”. Подобный сценарий давно вынашивался и россиянскими “мудрецами”. Не случайно еще лет пять назад в одном из телевизионных интервью мадам Боннэр проговорилась: “Демократия нам еще пригодится”. Из этой фразы ясно, что демократия явно была не целью “демократов”, а средством. Но для чего? Очевидно, для развала страны, после которого должна пригодиться уже не демократия, а самая жесточайшая диктатура.

“Новые аргентины”

Аргентинский кризис имеет еще один, более широкий аспект. Протал­киваемый изо всех сил мировыми финансовыми структурами неолиберализм со всеми его катастрофическими последствиями для стран “третьего мира” имеет не только экономическое измерение. Он служит тем “плавильным котлом”, в котором перемешиваются и усредняются все страны и народы мира в интересах “глобалистского” проекта. Поэтому экономический и финансо­вый крах Аргентины, как и близкое к этому положение других стран региона, как и финансовый крах “молодых тигров” Юго-Восточной Азии, как и террористический акт 11 сентября 2001 года в США, как и массовые акции антиглобалистов — составные части того, что можно назвать кризисом внедрения модели глобального мира по сценарию нынешнего (уже не тайного) мирового кагала.

Конечно, многие элементы этой модели утвердились повсеместно. Это унифицированные по всей планете супермаркеты и “Макдональдсы”, масс-культура с боевиками, сериалами, “ужастиками” и мультиками, рок-группами и “попсой”. Интернет и реклама шампуней против перхоти и прокладок “с крылышками”. Жвачки и “сникерсы” и т. д. и т. п. Надо признать, что пока действенной преграды против такого “бытового” и “культурного” глобализма нет. Национальное чувство, к сожалению, начинает пробиваться у народов только после экономических кризисов, дефолтов и катастроф наподобие аргентинской. Только тогда проявляется внешний враг (“янки” и МВФ) и начинается противодействие глобализму.

Так, например, только после разразившегося кризиса, вскрытия фактов вопиющей коррупции, кровавых акций спецслужб (при полной поддержке ЦРУ) и бегства президента Фухимори в Японию, откуда его отказываются выдать для суда в Перу, перуанцы задумались о том, стоит ли выдвигать лиц с двойным гражданством на пост президента. Кстати, этот пример весьма актуален для РФ, где немало политиков высшего эшелона имеют двойное гражданство.