Но то, как армяне восприняли агрессию НАТО против Югославии (пожалуй, в СНГ их демонстрации были самыми бурными после русских), заставило меня подумать, что остались на родине далеко не самые худшие армяне (а к нам тогда приехали какие?). И побывав в Армении, я понял, что не ошибся.
Прощание
Говорят, любой роман заканчивается либо свадьбой, либо похоронами. Так дело обстоит не только с романами: хочешь узнать характер народа, обязательно познакомься с его свадебными и погребальными обрядами. Это как бы две точки бытия, разведенные по диаметрально противоположным сторонам. Жизнь и смерть. Бытие и небытие.
Не такое сейчас, увы, время, чтобы человеку со скромными доходами ездить в Армению на свадьбы... Мы находим теперь средства и возможности лишь для того, чтобы проводить человека в последний путь... Вот и я, к сожалению, прилетел в Ереван не на свадьбу, не в отпуск, не в командировку, а на похороны любимой тети, помнил которую с той ранней поры, с какой помнят лишь мать - я тогда их даже путал. Потом она вышла замуж за армянина, переехала в Ереван, родила двух детей... Последний раз я видел ее в ситуации, в которой оказался теперь сам - на похоронах моей мамы. Вся наша "постсоветская" жизнь - бесконечные прощания. Встреч нет - ни коротких, ни долгих, только проводы... Люди умирают, и обрываются последние живые нити, связывающие Россию с бывшими окраинами. Ведь экономика, политика, дипломатия - это почти ничто, когда нет личных связей. Вот наши государи - дружили и с армянами, и с грузинами, и с молдаванами с незапамятных времен, но ни один Земский собор в допетровское время не утвердил бы их присоединение к Московскому государству, ибо большинство "выборных от всей земли" в жизни не видывали ни армян, ни грузин, ни молдаван...
Поэтому было у меня чувство, что, прощаясь с тетей, я прощаюсь с Арменией... Что не увижу больше никогда ни двоюродных братьев, ни их отца... И странное дело: именно на похоронах избавился я от этого гнетущего ощущения и на многие вещи, связанные с Арменией, стал глядеть не то чтобы иначе, но с большим пониманием.
Еще только войдя в дом, где жила тетя, я обратил внимание, что в ночном бдении у гроба участвовали как родственники, так и соседи. Один из них был простым человеком, водителем автобуса, молчаливым, гостеприимным (приютил меня в прошлый приезд, когда родственников не оказалась дома), но я не мог заподозрить в нем такой душевной чуткости.
У нас в России соседи тоже помогают в несчастье, но в последние годы это зависит от того, насколько дружескими были отношения, а в целом помощь превратилась в собирание по квартирам денег на венок (и то не в Москве). Здесь же, среди этой несусветной ереванской дороговизны, помощь соседей, наверное, окупала половину стоимости похорон. Родственники еще приходили в себя после смерти тети, а соседи уже вовсю хлопотали и отдавали необходимые распоряжения. Они безостановочно, как челноки, сновали туда-сюда, что-то уносили, приносили, кому-то звонили... А потом приходили и тихо сидели у гроба... В квартирной секции, где жили мои родственники, света не было никогда, даже в достопамятные советские времена (что-то случилось с проводкой), а тут сосед напротив враз наладил, хотя его об этом никто не просил. Каждый пускал в ход все свои знакомства, если была возможность что-то сделать бесплатно. И тогда я понял, как живут и выживают здесь люди: за счет высочайшей взаимовыручки. И она была тем более выше оттого, что уехали те, кто имел возможность спастись в одиночку.
На Кавказе всегда были сильны родственные связи городских и деревенских жителей, и особенно важное значение это имело в советские времена, когда деревенские родственники компенсировали городским продовольственный дефицит, чего никак нельзя было сказать о русской деревне, ездившей за продуктами в город. Но все-таки деревенские не кормили городских, а именно помогали с продуктами натурального хозяйства. В Армении иначе и не получалось: 66 процентов населения проживало в городах - попробуй, прокорми их с каменистых армянских почв! На Центральном рынке в Ереване, например, стояли все больше нахичеванцы.
Теперь, по-видимому, деревенские родственники стали основными кормильцами сидящих на зарплате ереванцев, - причем, разумеется, в основном это старики, как и в России. На поминках гостей (а было их не меньше шестидесяти) кормили куриными окорочками - маленькими, явно не импортными. Потом я узнал, что кур и всю зелень и овощи привезли из домашнего хозяйства свекрови тети - а ей восемьдесят лет, и живет она одна как перст. Сухая, сгорбленная, но легкая и проворная на ногу, она почти не садилась, все сновала взад-вперед, как заведенная, прибирала, подавала, чистила, мыла... Во сколько бы вы ни пришли домой, хоть поздней ночью, она сидит, ждет, сложив сухонькие ручки на коленях, - быть может, мужчины захотят перекусить...
Меня поразило то количество народу, что пришло прощаться с тетей: ведь была она не армянкой, хотя армянский знала прекрасно. Но дело, наверное, не в языке - можно знать его и оставаться чужой. Она полюбила этот народ и приняла его обычаи, не стеснялась называть себя армянкой, хотя никогда не отказывалась и от родных корней, и теперь люди платили ей взаимностью.
Они все шли и шли нескончаемой чередой, а я сидел и думал: да имею ли я у себя на родине столько друзей и знакомых? Были даже военные с шевронами "Вооруженные силы России" - из Группы российских войск в Армении.
Прощание с покойником у армян - молчаливое и оттого более рвущее сердце, чем если бы кто-то громко рыдал или причитал. Люди тихо сидят вокруг гроба и плачут - и эта тишина и приглушенные всхлипывания буквально раздавливают вас, и вы тоже не в силах сдержать слез.
Армяне, вопреки принятым представлениям, не очень религиозны (Битов справедливо заметил: в эчмиадзинском храме по воскресеньям битком народу, а молящихся нет), но очень ревностны в соблюдении обычаев, имеющих, вероятно, еще дохристианские корни. Тетя, наполовину украинка, наполовину полька знатных шляхетских кровей, была католичкой, точнее, ее крестили во младенчестве в костеле, а в жизни была она скорее атеисткой. Но умирая, вспомнила она о Боге. Решили позвать священника, да вот только неясно было, какого. Инициативу взял на себя богослов-любитель Тигран, который сделал все по правилам, как он их понимал. Истый сын своего народа, он обеспокоился прежде всего соблюдением традиций. Тетя, как я понял, не настаивала, чтобы пригласили именно католического священника, но Тигран посчитал, что если человек крещен в католичестве, то и умирать должен католиком. Где уж он нашел ксендза, я не знаю, - в Ереване костела нет, в отличие от православного храма, но нашел. Старичок-пастор, миссионер из Европы, не знал ни русского языка, ни армянского, принятого в Армении, - говорил на какой-то французской разновидности армянского. Ни тетя, ни он не поняли друг друга. Тогда она предложила ему говорить на французском, который она хорошо знала. Странную судьбу уготовил ей Господь: родилась на Украине, но была в юности типично русским человеком, замуж вышла в Армении, стала почти что армянкой, долго жила и работала в Ливане и Иране, а, умирая, исповедовалась по-французски...
Я не заметил, чтобы наличие ксендза покоробило кого-то из армян, хотя у нас, менее приверженных своим обычаям, это посчитали бы чем-то из ряда вон выходящим. Но вот похоронный армянский обряд соблюдался неукоснительно. Оказавшись перед выносом тела у гроба, я решил помочь. Подняв вместе с другими мужчинами гроб, я привычно шагнул было к выходу, но тут же был остановлен армянским майором. Он сделал знак, и гроб три раза легонько ударили о стол.
Когда подошли к двери, я взялся за ручку, но майор снова остановил меня. В дверь тоже полагалось три раза постучать гробом. Потом вышли во двор, где полукругом толпился народ. У нас здесь полагается небольшая остановка, во время которой с покойным прощаются те, кто еще не успел этого сделать дома, а дальше процессия направляется прямиком в церковь или на кладбище. Я остановился, ища взглядом табуретки, но майор сказал мне: "Идем по кругу". И мы пошли с гробом три раза вокруг двора против часовой стрелки. И лишь потом понесли тело к катафалку, который уехал далеко вперед.
