В дальнейшем я понял, что у армян изменилось отношение и к самой карабахской проблеме. Мне рассказывали, что почти все, кто жил в Карабахе до отделения его от Азербайджана и кто боролся за это отделение, уже уехали оттуда, в том числе и верхушка карабахского клана, перекочевавшая вслед за Кочеряном в Ереван, что сам Карабах дает в местную армию не более трехсот призывников, а остальные - контрактники из Армении, что работать там некому и т. д. Из этих разговоров у меня сложилось впечатление, может быть, субъективное и неверное, что армяне охотно вернули бы Карабах назад, если бы им вернули прежнюю жизнь.
В завершение темы - о ночном Ереване, которого я так и не увидел в ночь приезда. Ночная жизнь в городе все-таки есть. Перед отлетом в Москву меня пригласили помыться - это теперь традиционное в Армении приглашение гостю, ибо вода (холодная) подается в дома только на два часа утром. Но день выдался хлопотный, и когда мы собрались в баню, было уже часов одиннадцать вечера. Общественные бани, разумеется, уже не работали, только пресловутые ночные сауны.
Центральный проспект Комитаса ночью напоминал главную улицу небольшого города в России - тут тебе и фонари, не очень, правда, яркие, и реклама, и неизменные АЗС при почти полном отсутствии автомобилей, и вспыхнувший вдруг на пути островок флуоресцентного света - магазин "хай-класса" для богатеньких - и ни души за саженными окнами витрин... От улиц больших городов в Европе и России проспект Комитаса отличался еще отсутствием вертикальной подсветки памятников и наиболее красивых зданий. Обменные пункты валют здесь очень редки - видимо, населению нечего менять. Ночные заведения не пестрят бросающимися в глаза вывесками - не научились еще армяне, стало быть, гордиться злачными местами.
Через бар мы с Костей и Тиграном (другим моим двоюродным братом) прошли коридором в сауну. Все, как положено: парилка, душевая, "кабинет", маленький бассейн с ледяной водой и общая комната отдыха с цветным телевизором. Большую часть "кабинета" занимала застеленная свежим бельем двухспальная кровать, причем угол одеяла был игриво отогнут. "Интимные услуги" были предложены нам вполголоса еще при входе, а когда мы отказались, на лице вопрошавшего появилось понимающее выражение: что ж, мол, помойтесь, еще не вечер. Рядом с ложем для плотских утех имелся встроенный в стену сейф: то ли для денег и ценностей, то ли для оружия, которое, как известно, полагается хранить в сейфах. "А ключ - повесить на шею",- сострил Тигран. Любопытства ради мы заглянули в сейф: там лежал станок для бритья, бывший в употреблении, расческа с клоком волос и зачем-то кусок наждачной бумаги.
Воды здесь - и горячей, и холодной - было сколько угодно. Я все пытался найти ответ на детский вопрос: как так получается, что во всем городе нет воды, а у них - есть? Резервуар у них, что ли, где-то? Мы попарились, помылись, попили пива и отправились восвояси. Костин друг, привезший нас сюда на своей "Ниве", поджидал нас в полупустом баре. Он сообщил, что его буквально задергали местные "ночные бабочки": "Они что сюда, мыться пришли?" Ему, видимо, неловко было говорить, что мы не хотим женского общества (тогда, очевидно, "путаны" спросили бы: "Они что, голубые?"), и он отвечал: "Извините, не сегодня". Тогда барменша (а по совместительству, вероятно, и бандерша), женщина средних лет со следами былой красоты на лице, спросила: "А может, я им сгожусь?"
В этих "приколах", казалось бы, не было ничего специфически армянского - такие же можно услышать, наверное, в "саунах" по всему свету. Но не стоит забывать, что "контингент" был - армянские девушки, и происходило все это на Кавказе, где и до революции, и после нее бытовало массовое представление, что местные женщины содержат себя в строгости, а торгуют своим телом или блудят для собственного удовольствия - пришлые, в большинстве своем, конечно, русские. Это уже в 60-80-х годах было абсолютно нетипично для женщин больших городов Закавказья, но массовые иллюзии, как и массовые стереотипы - из тех, что долго сохраняются, ибо основаны на взаимном убеждении. Нынче же отпала необходимость кого-то убеждать, потому что исчез главный объект убеждения - русские, они же - объект противопоставления, каким всегда являются для маленьких гордых народов представители титульных наций в империи. Сегодня армяне в Армении - такие, какие они есть, а не такие, какими, скажем, описал их Андрей Битов в своей давней прекрасной повести "Уроки Армении".
Почему же она тогда прекрасная? - закономерен вопрос. Потому что если исходить из того, что нация - это лучшее в нации, Битов в своей оценке армян не ошибся.
Ереван днем
Дневной Ереван оказался городом, стремительно возвращающимся в XIX век. По улицам бродят стада овец и куры (не в центре, конечно, но 15 лет назад я их и на окраинах не видел). Рядом с уличными "чепками" продают дрова и пузатые печки-буржуйки. "Чепки" эти есть кустарным образом сработанные будки из листового железа, с открытой передней стенкой вместо витрины - нечто подобное можно было увидеть у нас в году 1991-1992-м. Армянский капитализм лишен аляповатых, декоративных черт капитализма нашего или даже украинского: на его косметическое оформление оборотного капитала явно не хватает. Все просто, грубо и бесхитростно. Ассортимент товаров в "шопах" самый незамысловатый, без блесток, мишуры и прибамбасов. Мобильные телефоны я видел лишь у толстых "новых армян" в самолете, весь полет угощавшихся иностранными напитками "дьюти фри", да у сотрудника МИДа Андраника.
В брежневское время Ереван был городом с даже большим, чем в Москве, количеством "иномарок" - диаспора радела о соотечественниках, а теперь, при капитализме, их не больше, чем в русском районном городе. Общественный транспорт Еревана (если не считать небольшого, сочащегося подземными водами метро) - это разбитые "рафики" "маршруток", откатавшие свой срок еще до перестройки, да столь же изношенные "пазики", работающие на газолине, баллоны с которым пристроены на крыше, на манер снарядов для установки "Град". Такое ощущение, что скоро придет время эриваньских осликов да лошадок, запряженных в арбы...
Нынешний Ереван - это большая столица маленького и бедного государства, которую постигла судьба провинциальных центров Римской империи: как только Рим ослабел, они пали под натиском деревни - быстрее, чем под натиском варваров. И это для Еревана - хорошо, ведь индустриальный урбанизм для него - иллюзия, стремительно ветшающая видимость, а овечьи стада, квохчущие куры, дровишки, печурки, каменного века шиномонтаж - это жизнь... Так было и после падения государства Урарту, когда превратился в деревню город Эребуни, остатки которого сохранились по сей день на плоском холме Арин-Берд. Что объединяет разделенные полутора тысячью лет древний Ереван и еще более древний Эребуни? Что сохранило почти без изменений самое название города? Д е р е в н я.
В стране нет ничего, чтобы развивать индустрию - ни денег, ни природных ископаемых. Сами армяне говорят так: у нас есть лишь минеральная вода и коньяк. Точнее, говорили. Для меня явилось совершенным откровением, что титульное предприятие Армении, коньячный трест "Арарат", создание которого после революции было единственным крупным успехом народного хозяйства Армении, уже больше не принадлежит ей. Его купила всего за 30 миллионов долларов французская фирма "Перно", вовсе не специализирующаяся на изготовлении коньяка. Оттого-то "Арарат" - даже привычный советским людям трехзвездочный за червонец - стоит теперь так дорого и в Армении, и в России. Оттого-то и понятия "Армения" и "коньяк" - уже отнюдь не тождественные. Коньяком вас теперь в Армении будут угощать лишь очень богатые люди, коли вы сведете знакомство с ними. Люди попроще пьют местную водку - кстати, неплохую.
По поводу "Арарата" я услышал весьма характерный разговор между Тиграном и Костей, которые представляют собой разные психологические типы и разные слои армянского общества. Младший брат, Тигран, юрист, бывший следователь, a ныне безработный, напоминает какого-то фолкнеровского персонажа, по любому случаю цитирующего наизусть Святое Писание. Однажды Тигран открыл русское издание Библии, и чтение настолько захватило его, что теперь, я полагаю, он один из ведущих в Армении любителей-богословов. Это немного флегматичный, приветливый, открытый парень с романтическими душевными порывами. Старший, Константин - живое воплощение "армянской мечты" в ее нынешнем виде. В прошлом "выездной" работник МИДа, а потом чиновник администрации Тер-Петросяна, он живет последнее время вообще-то не в Армении, а в Америке, и работает в организации со зловеще звучащим для уха русского патриота названием Мировой банк, руководит которой человек по фамилии Вулфинсон, нигде не появляющийся без иудейской ермолки. Костя - человек воспитанный, на западный лад сдержанный, практической складки ума, полиглот, с мягким юмором, благожелательный, но внутренне, как мне показалось, достаточно жесткий. Однако надо сказать и то, что когда его мать была при смерти, он не посчитался с расходами и прилетел из Америки, застав ее еще живую.
