А до этого в течение недели по нашей тихой Рижской железной дороге день и ночь громыхали товарные поезда и составы с нефтью. В сторону Латвии и дальше на запад гнали горючее, цветные металлы, лес, спеша ухватить, вывезти, распродать еще один кусок из просторов и недр России. Никто не знал, как обернется дело, сработают ли на этот раз избирательные технологии.

Сработали. Не подвели. Вечером я бился головой о дощатые стены дачной веранды, слушая сообщения из Приморья о первых результатах голосования. Ау, Владивосток, Находка, ставший знаменитым нынешней зимою городок Артем! Как живется, как замерзается под бдительным оком рыжего Чубайса, тогда, в 96-м двигавшего рычагами избрания Ельцина?

Говорят, на самом деле победу одержал Зюганов. В первом туре. И упрекают: зачем не взял власть. А разве ее предлагали? Данные Центризбиркома не давали оснований для разночтений. Как бы ни обстояло дело, разрыв, видимо, был не так велик, чтобы исключить махинации в пользу сюзерена. Если Ельцин и не- добрал голосов, то получил их достаточно, чтобы ему "натянули баллы". И если бы Зюганов вздумал противиться, все закончилось бы как с ратью "МОСТа": "лежать, лицом в асфальт!" И уверяю - не было бы никаких протестующих толп на улицах. После кровавой бани черного октября это стало невозможным. Да и уличными протестами ничего не добиться. Чтобы заставить Ельцина отступить, нужен был какой-нибудь генерал Дудаев. С противотанковыми снарядами, бьющими прямой наводкой.

Вы хотели этого? Вы л и ч н о готовы к этому? То-то...

В сентябрьском номере за 1996 год я опубликовал статью "Что мы выбрали, что потеряли". Ее напечатали таким микроскопическим шрифтом, что невозможно было прочесть. На мой взгляд, она достаточно важна, чтобы с ней познакомиться. Хотя бы сейчас - в отрывках.

"Прошлое ушло навсегда.

Последние годы - после 91-го - оно держалось силой привычки, навыками, инстинктами, приобретенными в той, минувшей жизни. Скрепами нравственных правил, традиционными ценностями ушедшей эпохи. Оно упрямо напоминало о себе пережитками советской системы, обветшалыми общественными институтами: школами, где учат еще бесплатно, больницами, где простейшие операции пока не оплачиваются. И конечно же, оно черпало силы в надежде, что народ не отказался от прожитой жизни, не разменял ее - кто на "сникерсы", кто на "мерседесы", что он был цинично обманут в 91-м, оглушен и дезориентирован в 93-м, но на свободных выборах умудренные горечью последних лет люди недвусмысленно скажут, какую жизнь выбирают.

Нынешним летом народ свой выбор сделал. Точнее, его сделали те, кто торгует нефтью страны, ее интересами, ее оружием и жизнью ее ребят. Кто возводит головокружительные небоскребы, приватизирует телекомпании, покупает политиков, создает имиджи, возводит на Олимп и свергает с него. Выбрали о н и, но народ, как сейчас принято говорить, озвучил вердикт. Покорно зачитал по шпаргалке требуемую фамилию.

...Наша эпоха, которую нам выпало делить с дедами и отцами, уходит. Великая, страшная, начавшаяся трагедией и кончившаяся фарсом, пшиком, клочьями опадающей пены в бумажном стаканчике "Соса-соlа", дрыгающимися шлюхами, блажащими: "Голосуй, а то проиграешь", жирными затылками жлобов, залезающих в "шестисотые" тачки, гальванизированным трупом, дергающим недвигающимися руками, кривящим окостеневший рот: "Выбирай сердцем".

Уходит жизнь нескольких поколений "россиян". Моя жизнь. Она струится между пальцами, овевает тело, как ветерок, безучастный к тому, мимо кого, сквозь кого провеял. Она еще недалеко, но уже ушла - со своими запахами и красками, опасностями и удачами, со всем, что дорого и ненавистно.

...Чем крепка была наша жизнь? Как и всякая жизнь - человеком. Выборы показали: сходит со сцены сам социокультурный тип советского человека. Не зюгановцы, не "левые", не оппозиционеры - советские люди оказались в меньшинстве!

Никогда не думал: об этом - печалиться! Но, видимо, все мы (независимо от того, как жили: не задумываясь, по шаблону, или отторгая советский менталитет, отчаянно выталкивая его из своей души) были советскими людьми; исключения составляли не малочисленные диссиденты и не экзотические монархисты (эти бесконечно малые величины просто не шли в зачет), а разве что откровенный криминалитет.

И вот от цельного монолита стали отпадать куски живой, тысячами артерий связанной с народным единством ткани. Дотошные социологи подсчитали: в стране 2,5 миллиона "челноков"; до 12 миллионов уличных торговцев; 300 тысяч кормящихся поборами с торгашей; полмиллиона накачанных молодых бультерьеров, охраняющих покой "новых русских"; еще полмиллиона обслуживающих их в игорных домах и ночных клубах; почти 3 миллиона заняты в насквозь криминальном банковском деле ("Новая газета", № 21, 1996).

Социологи шелестели бумагами с цифирью, но мы, люди прежней эпохи, знали: торгаш на вещевом рынке - вчерашний инженер из космического КБ и даже вышибала в ночном клубе - бывший советский чемпион, глотавший - во весь экран (мы помним это!) - слезы под величественные звуки нашего гимна. Они учились в советской школе - лучшей в мире, перенимать ее опыт до сих пор ездят к нам японцы и французы. Они читали "Онегина" и смотрели "Чапаева". Мы верили: они унижены своим теперешним статусом, несмотря на перепадающие баксы (кстати, "деревянные" рубли, которыми население в доперестроечные времена обеспечивалось, по своей покупательной способности не уступали доллару, это признал, наконец, и Ельцин, обещая компенсировать вклады в сбербанке из расчета: 1 догайдаровский рубль к 5 тысячам нынешних, что соответствует сегодняшней (на конец 1996 года. - А. К.) котировке доллара).

Эти миллионы людей с нами, - говорил накануне выборов лидер компартии. - При первой возможности большинство вернется в КБ, институты, на заводы, а оставшиеся с радостью займутся честным (а не грязным, как ныне) бизнесом.

Прекраснодушные иллюзии! Помните формулу Достоевского - п р а в о н а б е с ч е с т и е. Право обманывать и обманываться, тянуть из ближнего деньги и кровь, купаться в роскоши и валяться в грязи. Сладкое право - при известных обстоятельствах...

Между прочим, коммунисты (не нынешние, а прежние, номенклатурные) приложили немало усилий, чтобы эти обстоятельства создать. Разрушили традиционную нравственность, на страхе Божьем да на "Домострое" державшуюся. Обольстили народ примитивным, через утробу пропущенным рационализмом. Наплодили (это уже в самые последние времена) "амбивалентных" прагматиков, наловчившихся переходить границу между Добром и злом, буднично, как переходят улицу.

Но все-таки держался, хотя и все ниже клонился к грязи, к бесчестью этот особый социокультурный тип, в котором советская прививка причудливо соединилась с дедовской русской основой. Деформации накапливались годами, разрывы, угрожающе обозначившиеся в 80-е, с торжеством "демократической" власти превратились в страшное, потустороннее зияние, в свидригайловское "небытие" с раскормленными пауками, а он держался - грузной слитностью своей, социальной однородностью (в толще), недифференцированностью.

И вот - рухнул. 3 июля (день, когда состоялся второй тур. - А. К.) большинство пришедших на выборы п р о г о л о с о в а л и з а л и ч- н о е б л а г о п о л у ч и е (реальное или мнимое, избыточное или с натугой "надыбанное" - другой вопрос) з а с ч е т с б р о с а жизненного уровня, жизненных потребностей, в конечном счете, самой жизни многомиллионной массы соотечественников, соседей, родных. Мера за меру - резиновый гамбургер в столичном "Макдональдсе" в обмен на списанных с баланса национальной совести детей, ночью протягивающих руки к окнам московского экспресса: "Подайте на хлеб".

Сплошь и рядом схожий выбор осуществлялся и в недавней советской истории (город выживал за счет деревни; деревенская беднота за счет "раскулаченных"; молодые карьеристы виртуозно карабкались на опустевшие кресла осужденных "врагов народа"). Но никогда прежде он не был так хладнокровно обдуман, закреплен со всеми формальностями западного - мефистофельского - образца, как выбор нынешний.