— Вишня, ты мне этот стих читать не давала, — оторопело произнесла подруга, как только я кончила декламировать. Константин приподнял одну бровь, с какой-то грустью косясь то в мою, то в ее сторону. Краем глаза я увидела, что он уже успел занять все сидение. Спина его немного сутулилась, но с каждым мгновением эта сутулость исчезала, словно с парня снимали огромную тяжесть.

— Это, вообще-то, экспромт, — брякнула я, чем окончательно доконала Аринку. У девушки, казалось, глаза вылезут на лоб, да так там и останутся.

— А повторить можешь? — после нескольких секунд молчания процедила подруга. Я честно пожала плечами. Когда меня действительно посещало вдохновение, настоящее, которое не надо было высасывать из пальца, нельзя было терять ни секунды. Посему очень многие вещи просто пропадали. После таких вот "озарений" я не могла восстановить ни строчки, словно мозг на время отключался, оставляя работать только зону выдумывания. Так что сейчас я бы и сама хотела знать, что я такого наговорила.

— Нет, — мое признание еще более потрясло Аринку.

— Зато я могу, — откликнулся с другой стороны Берестов, подкладывая мне под нос исписанную салфетку. Ровный почерк парня построчно расписал все мои слова. Я с благодарностью посмотрела на музыканта, а тот только улыбнулся, — Подпишешь?

— А надо?

— Ты, и правда, так не любишь давать автографы? — вопросом на вопрос ответил Константин. Я потянулась было к ручке, но кинув взгляд в сторону певца, приостановилась в миллиметре от салфетки:

— Просто так не подпишу, — Берестов хотел возмутиться, но я прервала поток его мыслей, — напиши мне текст той песни про дыхание. Так сказать, бартерный обмен плодами творческих потуг.

— Ладно, — Константин одним движением выхватил у меня ручку, быстро черкая знакомые слова на второй салфетке. Аринка следила за нами, как за двумя ненормальными. Зато я была в своей тарелке. Теперь я знала, как выглядит чудо.

Ранний звонок застал меня с занесенной над полом левой ногой. От неожиданности я вздрогнула, но ладонь уже сама потянулась к аппарату.

— Алло?! — мой полувопросительный утренний сип не достиг адресата с первой попытки. Пришлось, слегка откашлявшись, повторить его.

— С добрым утром, Вишня, — поприветствовал меня отдаленно знакомый голос на том конце провода. Я тупо уставилась прямо перед собой, пытаясь определить, кого это угораздило меня побеспокоить. Густой перелив в моем втором имени мгновенно помог мне это сделать. Откуда только Берестову мой телефон известен? Неужто дорогая подруженька поспособствовала? — Как спалось?

— Спасибо, плохо, — мрачно отозвалась я, не слишком настроенная лгать. После вчерашних посиделок я чувствовала себя разбитой и уставшей, словно муха, прибитая газетой. Ко всем бедам добавилась бессонница, так что пять часов весьма нездорового сна не смогли снять ее симптомы.

— А я спал всю ночь как убитый, — радостно доложил Константин.

— Угу, только не говори, что я тебе снилась, — еще более мрачно протянула я. По гнусному откашливанию стало ясно, что не угадала. Мне так и представилась довольная рожа Берестова, крутящаяся в разные стороны в отрицательном жесте.

— Нет, мне снилась не ты, — признался парень, — Точнее, ты тоже, но в основном мне снились твои стихи. Мне кажется, я даже придумал к ним музыку. Как ты думаешь, мы можем встретиться где-нибудь вечером, дабы обсудить этот вопрос?

У меня честно отвалилась челюсть. Интересно, с какого это перепуга он решил, что я за просто так отдам ему мои произведения?

— Я не думаю вообще, — выдавила я.

— Это как? — удивилась трубка.

— Понимаешь, Берестов. Одно дело, что я тебе свои стихи продекламировала, а совсем другое отдавать их в пользование. И, если уж на то пошло, так я пришла вчера на твой концерт исключительно для поднятия настроения, а не для раскрутки моих стихов. Это уж ты к нам подошел и начал все эти свои приглашения, допросы и все такое, — в голове что-то злобно гудело, да так, что совесть на пару с разумом просто не смогли ко мне пробиться. Никогда меня еще не заносило на такие откровения. И сейчас я чувствовала, как с каждым словом мне становиться все более стыдно, но одновременно и легко.

— Значит, я тебе совсем не нравлюсь? — вопрос парня застал меня врасплох и оборвал мой монолог на полуслове. Несколько секунд я отчаянно моргала, стараясь поверить в происходящее. Или он и правда такой непосредственный, или у него тоже есть привычка наглеть по утрам?

— Почему, — сразу пошла я на попятную. Грозные нотки в сипе куда-то исчезли, на их место пришло удивление, — У тебя очень красивый голос, ты талантливый…

— И?

— Что, и? — я почувствовала, как у меня загораются кончики ушей. Вчера в ресторане обстановка сама настраивала на романтику, а сейчас я даже не знала, что ответить. Константин был по моим меркам слишком самоуверенным, отчего его красивое лицо казалось холодным, и вся красота медленно преобразовывалась в надменность. Когда же он "таял" и начинал просто улыбаться, то красота его больше клонилась в сторону детского очарования. Если он был задумчив, то тонкие черты лица становились еще тоньше и острее, а сам Берестов — обыкновеннее. Да и вообще, меня это волновало меньше всего. Вот его голос, его умение петь — это было важнее.

— Как что? У меня складывается такое ощущение, что ты все меряешь талантом, как универсальной мерой, — в интонации парня зазвучали ироничные нотки, — Теперь понятно, почему тебя называют возвышенной: ты слишком высоко летаешь и нас смертных не видишь. У тебя вместо чувств- рифмы, а вместо сердца- печатная машинка!

— Ах так?! — взревела я. Теперь пылало все лицо, — Знаешь, ты ничем не отличаешься от меня. Только я насаюсь со своими стихами, а ты со своей популярностью и неотразимостью, вот! — трубка полетела обратно на рычаг, я вскочила одним рывком к окну. Небо затянули черные тучи. Ветер качал верхушки деревьев, а по оконным стеклам уже начинал барабанить дождь. От увиденного у меня само собой вырвалось, — Ничего себе, доброе утречко!

Взгляд упал на ноги, да так на них и остановился. Новая волна злости на музыканта накрыла меня с головой. Ладно, что настроение испортил, так я еще и с не с той ноги встала! Дурацкая привычка вставать с левой ноги укоренилась уже давно. Вопреки приметам, именно левая конечность, первой опушенная на пол, приносила мне удачу. Как только я забывала это и вставала с правой ноги, весь день катился в тартарары. Устало выдохнув, я отправилась на кухню завтракать, уже заранее зная, что обожгу палец, разобью стакан или что приключиться еще что-то. Я не настраивала себя на этот лад, просто чувствовала, что так оно и будет.

Пока я ставила чайник на плиту и включала газ, мысли потихоньку возвращались на места. Возможно, Берестов прав? Может, мне и правда надо перестать кичиться своим даром, и просто отдать ему стихи в качестве текстов для песен. Я ведь все равно не смогу с ними пробиться в издательство. Так что лучше пусть он разносит мои произведения, станет проводником между мной и миром, чем толстые тетради со строчками будут вечно пылиться в столе. Или нет? Ведь Константин не имеет права использовать меня как поставщик ресурсов. Может, он совсем даже забудет сказать, что это мое. Что, если он присвоит эти стихи себе, а я опять останусь ни с чем? Меня не узнают, никто не узнает, что я есть, что это я все выдумала…

Кипяток из кружки плеснул на пальцы, так что я едва удержала ее в руках. Да… похоже он прав. Я тоже хочу денег, славы, признания. А строю из себя невесть что. И Берестов отличается от меня лишь тем, что не возводит себя в ранг святош, а открыто заявляет о своих возможностях и желаниях. Может, перезвонить, извиниться?

Первые поползновения броситься обратно в комнату и взяться за телефон увяли на корню. После моей вдохновенной речи и думаться не могло, что он меня выслушает. Лично я бы не стала.

— Молодец, опять по себе меряешь, — хмыкнула я, отпивая чай, — скоро начнешь считать себя эталоном нравственности. А если он не такой? А если он хороший, добрый парень, который всегда может принять и простить? Ага. С такими-то ледяными глазками… Эх. А глазки, между прочим, весьма ничего.