256 Цит. по: Riemeck R. Op. cit. S.30.

"''Meiers Lexikon (Achte Aufgabe), Band 7, Spake 126. Bibliographisches Institut. Leipzig, 1939.

191

лись стать <просветителями> восточноевропейских славян и их патронами, что вполне осуществилось в конце XX века. Центральная Европа и Россия, с другой стороны, должны были быть политически обезличены, фрагментрированы и лишены исторической инициативы (то же самое сегодня англосаксы делают в Восточной Европе и с балканскими народами, устраняя крупные структурные элементы). Р. Римек честно признает, что в этих англосаксонских планах им немало помогли сами германцы своей политикой начала XX века, что можно сказать и о России, ее интеллигенции и большевистской революции.

Следует в этой связи упомянуть X. Маккиндера, <Геополитическая ось истории> которого была напечатана также за 10 лет до Первой мировой войны. Сам тип геополитиче.ского мышления, несмотря на экзотический язык и необычную картографию осей и регионов, весьма подтверждает приведенные политические построения. Но следуюЩйй труд Маккиндера, вышедший как раз в момент формирования англосаксами Версаля, является уже иллюстрацией и реализацией упомянутых карт, ибо в нем Маккиндер прямо указывает на необходимость раздробленной Восточной Европы как буфера между немцами и русскими для контроля над Евразией. Маккиндер формулирует смысл англо-французского участия в Антанте, который соответствует суждению Р. Римек: <Британская и французская политика за столетие основывалась на широкой постоянной установке: мы противодействовали полугерманскому русскому царизму потому, что Россия была доминирующей угрожающей силой как в Восточной Европе, так и в Сердцевинной земле на протяжении полстолетия. Мы противодействовали чисто германской кайзеровской империи, потому что Германия выхватила у царизма первенство в Восточной Европе и собиралась подавить бунтующих славян и овладеть Восточной Европой и Хартлендом>. Со свойственным ему пафосом англосаксонского превосходства Маккиндер претенциозно заключает: <"Германская культура" со всем, что это подразумевает в организационном смысле, сделала бы германское владычество жалом скорпиона по сравнению с русской розгой>258.

Возвращаясь к периоду, предшествовавшему Первой мировой войне, среди прочего, к Боснийскому кризису 1908-1909 годов, можно лишь подтвердить установившееся суждение, что это был шаг на пути к войне, который не мог в исторической перспективе принести немцам успех. Австрия же вела себя почти так же, как в конце века НАТО перед Дейтоном. В отличие от начала века в его конце выигрыш, полученный США и англосаксами как ведущей силой атлантического мира, очевиден. Тогда же Австро-Венгрия была уве-

"'Mackinder Н. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. Wash. DC, 1996, p. 99.

192

рена, что дерзкая аннексия Боснии и Герцеговины сойдет с рук, прежде всего со стороны ослабленной поражением в русско-японской войне и революцией России, о которой министр Эренталь высказался: <Я знаю Россию как собственный карман. Она, безусловно, не пойдет на войну>. В значительной мере этот план удался, как и расчет нынешнего Запада на безволие России в силу грандиозной политической и национальной смуты и экономического хаоса.

Однако расчеты центральной коалиции и неуверенность России в 1908 году основывались и на реальных результатах дипломатии. Введенные в научный оборот в 70-х годах документы расширили представление о роли Берлина и причинах капитуляции Извольского перед Эренталем. Германия весьма подталкивала Дунайскую империю к этому шагу и дала накануне аннексии подтверждение о поддержке со своей стороны в случае, если Россия окажет помощь Сербии. В противоположной ситуации оказалась Россия, которая могла удостовериться по дипломатическим каналам, что она останется в одиночестве. После аннексии, когда резко обострились русско-австрийские отношения, чему, по-видимому, были рады в прусских воинственных кругах Германии, а также и в Англии, начальник Генерального штаба Германии Мольтке (младший) прислал своему <визави> в Австро-Венгрии, Конраду фон Гетцендорфу, секретное письмо, в котором сообщалось, что вооруженные силы рейха окажут содействие Дунайской империи в войне с Россией. <Я полагаю, что вторжение (в Сербию. – Н.Н.) может вызвать активное вступление России. В этом случае для Германии наступит казус федерис>. Извольский же в письме С.Д. Сазонову в 1912 году сообщает, что в самый критический момент ему было сделано заявление французским послом от имени своего правительства, что <французское общественное мнение не потерпит, чтобы Франция была вовлечена в войну из-за сербских вожделений…>259. Извольского Р. Римек считает масоном, намеренно способствовавшим обострению русскоавстрийских отношений. Ясно, что прожекты Извольского добиться от Вены уступок в других вопросах были утопичными.

В начале Первой мировой войны, как пишет в своих записках Михайловский, в российском внешнеполитическом ведомстве для разработки проблемы Константинополя были привлечены все секретные досье за 10 лет из канцелярии министра и Ближневосточного отдела. <Открылась вся картина русской политики в этом кардинальном пункте>, в частности <планы Извольского и Чарыкова получить Константинополь хотя бы в виде <нейтрализованного и свободного города>, никому не принадлежащего, но с русскими пушками на Босфоре, в обмен на согласие с австрийской аннексией Боснии

"'Это явствует из дневника: F. Konrad von Hotzendorf. Aus meiner Dienstzeit. 1906-1918. Wien-Berlin, 1921.

13-2528

193

и Герцеговины>, а тансе прожекты <сепаратного соглашения с Турцией наподобие Ункяр-Искелесийского 1833 года>260. Очевидно, что резко отрицательное отношение к любой форме русского контроля над Константинополем со стороны Англии делало любые подобные прожекты в обычной ситуации весьма утопическими, что отмечено и Михайловским, указавшим, что именно Англия <расстроила своим сопротивлением русские планы… как в 1908 году, так и в эпоху 1912– 1913 годов>. Документы свидетельствуют о том, что сэр Эдуард Грей не поддержал Извольского ни в одной из его пробуемых шахматных партий в Боснийском кризисе. Англия не только не соглашалась на какую-либо форму русского контроля над Константинополем, но отказала России в совместном демарше против захвата Австро-Венгрией Боснии. Дипломатия Извольского, пробовавшего умиротворить Австрию и взамен на удовлетворение ее требований аннексии получить уступки в вопросе Константинополя и других балканских проблемах, оказалась непродуктивной и выглядела совсем не почетной. Еще менее таковой оказалась дипломатия А. Козырева.

Захват Боснии означал и означает расчленение сербской нации и отсутствие выхода ? морю. В 1909 году Сербия потребовала хотя бы автономии для Боснии и раздела Ново-Пазарского санджака для установления между Сербией и Черногорией общей границы, которая препятствовала бы продвижению Австрии на юг. Сербия призвала Россию на помощь, и та (увы, запоздало) более решительно потребовала международной конференции держав – участниц Берлинского конгресса. Однако мнение России уже не имело авторитета. После ультиматума о немедленном нападении Австрии на Сербию Россия вынуждеяа была сдаться и признать захват и оккупацию Боснии и Герцеговины. Разве не по схожему сценарию развивались события вокруг Дейтсна? Боснийский кризис стал одним из важнейших этапов на пути рцвязывания Первой мировой войны (как Дейтон – на пути к агрессии США и НАТО в 1999 г.). Репетицией к ней стали Балканскиевойны. Результатом второй из них стали раздел части территории Болгарии, уничтожение ростков более широкого единения славян против западных держав, дальнейшая ориентация Болгарии на Германию.

Взгляд на события из конца XX столетия побуждает лишний раз оценить глубину анализа П.Н. Дурново в его записке государю. Министр Дурново, прозванный и либералами, и тем более марксистами <реакционером>, предвидел буквально все, что переживут Россия и Германия и, главное, что любые жертвы – и <основное бремя войны, которое падет на нас>, и уготованная России <роль тарана,