524

государство. Весьма красноречиво прославление масонства, которое пронесло и <реставрировало древние традионалистские осколки в философских системах и ритуалах тайных обществ>, а также иранской революции как исламски окрашенной <арийской традиции> и суфизма618.

Таким образом, для <консервативной революции> ценны лишь эзотерические учения – гнозис, кабала, герметизм, суфизм. Их сторонники всегда признавали в среде <посвященных>, что экзотерические религии, в которые они проникали, неся отказ от личного Бога Творца и смешение добра и зла до полной их иллюзорности, – иудейская, христианская, магометанская – <ложны> и выражают лишь внешние оболочки веры для черни. В предисловии к книге имама Идриса Шаха о суфизме это подтверждено буквально: <Суфии представляют собой древнее духовное братство… их можно встретить в любой религии, и этим они похожи на <Вольных и Принятых Масонов>, которые… могут положить перед собой в Ложе Библию, Коран или Тору>61?.

Этот ряд впечатляет, после него трудно адептам <консервативной революции> опровергнуть вывод о полной противоположности корневой системы их философии христианству.

Геополитические модели620 на такой философии обнаруживают весьма антирусский проект, в котором неважно, кто и ради чего даст <евразийский> ответ <атлантизму> – русские или иная, тюркская или даже китайская, стихия. Привлекая внимание к тому, что Иран действительно партнер России в поддержании регионального баланса в отношении оси Вашингтон-Тель-Авив-Стамбул, проповедник иранского суфизма, лидер Исламской партии возрождения Г. Джемаль высказывается, что ключ к освобождению от американского диктата – не что иное, как исламизация России. Союз с <традиционалистскими евразийскими> нациями – Германией, Ираном, Китаем и даже островной Японией – предполагает ради совместного отпора <атлантизму> передать Японии Курильские острова, приморско-дальневосточную часть – Китаю, а Германии – Калининградскую область621.

В среде немецких антиглобалистов, с которыми заигрывают неоевразийцы, существуют условно две тенденции. Одной из них – христианскому осмыслению мировой истории, глубокому переживанию места в ней Германии, которая поплатилась за необузданность амбиций утратой не только завоеваний, но и прежнего достояния,

618 Мурадян И.М., Манукян С.А. <Третий путь> евразийских наций и ирано-шиитская революция. Фонд высших технологий. Ереван, 1997, с. 39, 21, 43-46.

""Идрис Шах. Суфизм. М., 1994, с. 201, 318, 436, 4.

620 См. Дугин А.Г. Основы геполитики. М., 2000.

621 См. Элементы. Евразийское обозрение. 1992-1997. AULA. 1998, № 6.

525

осознанию пагубности антирусского вектора германской исторической стратегии, приведшего к фиаско и к зависимости от англосаксов622, в <демократических> Германии и Австрии чинят всевозможные препятствия. Другая же не воздерживается от соблазна искать вдохновение в сомнительном <величии> немцев и их территориальных владений в период рейха. Именно она, особенно благосклонная к неоевразийцам, выгодна глобалистам, заинтересованным в маргинализации протеста, чтобы объяснять его <ностальгией> по <тоталитарным> и <нацистским> временам. Те немецкие издания, что иногда посвящают страницы обещаниям российских <неоевразийцев> возвратить Калининградскую область, иногда наполнены фотографиями доблестных эсэсовцев и историями <расчленения> Германии авторами Ялты и Потсдама, в которых непонятно, кто же в той войне был агрессором623.

В фантазиях по поводу <русско-германской альтернативы> атлантическому контролю неоевразийцы склонны пренебрегать как историческими, так и сегодняшними реальностями в мире и самой Германии и погружаются в мистику <Континента> и исторические мифы. Это только маргинализирует тему российско-германского сотрудничества, принципиально важного для самостоятельности Европы, особенно сегодня.

Оперируя массой имен и теорий, неоевразийцы, рассчитывая на невежество, представляют К. Хаусхофера проповедником русскогерманского евразийского <Континента> и замалчивают, что, отмечая враждебность англосаксов (<Океан>) немцам (<Континент>), он вовсе не включал в союзнический ареал Россию. Чуть ли не предтечей союза двух традиционалистских сил – Германии и России – они представляют К. Шмитта, с блеском развенчавшего экономический демонизм третьесословной цивилизации прогресса, которому, в его глазах, противостоит католическая традиция. Но тот в духе фанатичного католика А. де Кюстина называл православие и русских (Russentum) вместе с <пролетариатом больших городов, ориентированным на классовую борьбу>, двумя отпавшими от европейской традиции варварами, имманентно враждебными всякой сложности, интеллектуализму, образованию и культуре, и считал не случайностью, а <глубоко правильным в идейно-историческом смысле> то, что <оба эти течения встретились на русской почве в русской республике Советов>, сколь бы <разнородны и даже противоположны ни были оба ее элемента>. К. Шмитт с брезгливым презрением воспроизводит суждение Ж. Сореля – <известного путаника> (Ленин), теоретика

622 Von Kreitor N.-K. Russland, Europa und Washingtons . Das geopolitische Projekt einer Pax Eurasiatica. Etappe, Heft 12/Juni 1996; Staatsbriefe, N 6/98/ Munchen.

"Deutsche Geschichte. Zeitschrift fur historisches Wissen. Nr. XXXXV, Nov./Dez. 1999.

526

анархо-синдикализма, когда тот среди дифирамбов русской революции, сметающей в имперской России эпигонскую европеизированность, сравнивает Ленина с Петром Великим, но с обратным знаком, приветствуя, что <уже не Россию ассимилирует западноевропейский интеллектуализм, но как раз наоборот: Россия снова стала русской, Москва стала столицей… Пролетарское насилие сделало Россию снова московитской>624. Бросить вызов <мировой системе>, затем самому христианству и стать столицей всеобъемлющего бунта против мироздания – этот демонический мотив очевиден у авторов неоевразийской лаборатории. На этом фоне раскрывают свой смысл заклинания о Советском Союзе и его обязательном восстановлении. <Неоевразийцы> ценили в СССР вовсе не долю российской преемственности, а мессианскую идею, бросающую вызов истории, попытку создать <новый мир>, <нового человека> и безнациональную сверхдержаву.

Примечательно, что журнал <Форин Афферз> отметил работы геополитиков-эзотериков поощрительной статьей625, показав, что при угрозе возрождения России как христианской цивилизации Запад предпочтет этому альтернативному проекту мира любые нехристианские построения, этноландшафтный мистицизм, язычество с претензией на универсализм, смесь одновременно космополитизма и фашизма. Орган американского Совета по внешним сношениям, похоже, предпочитает, чтобы именно неоевразийство и гностическая историософия <третьего пути> узурпировала в России нелиберальный ответ глобализации. Это помогает вытеснить из дискуссии не только Россию и русских как живое явление мировой истории, но вообще сокрыть суть сегодняшнего спора о смысле бытия. Вселенский характер этого противостояния выражен В. Максименко:

<В метафизическом смысле глобалистская идеология стремится подменить <Новое время христианского благовестия, содержащее обетование новой твари антихристианской фальсификацией в утопии нового секулярного "мирового порядка"> – novus ordo saeculorum (<Новый порядок на века> – девиз на государственной печати США)626.

Отечественный либерал как прежде отвергает русский исторический и духовный опыт, соединив в себе сегодня преклонение перед Европой петербургской России XVIII века, отвращение ко всему русскому и православному раннего большевизма с уже не наивным,

624 Шмитт К. Политическая теология. Римский католицизм и политическая форма. Духовно-историческое положение парламентаризма. М., 2000, с. 152-153 и 252-253.

625 См. Clover Charles. Dreams of the Eurasian Heartland. Foreign Affairs. March-April 1999.

626 Максименко В.И. Pro et Contra. Московский центр Карнеги. Осень 1999, с. 97.

527

а воинствующим невежеством во всем, что за пределами истмата эпохи застоя. Постсоветское западничество, в отличие от духовного поиска XIX века, перестало быть стороной русской общественной мысли. На обывательском уровне оно поражает убогостью запросов и <скотским материализмом>, на <элитарном> – удручающим духом смердяковщины: <Я всю Россию ненавижу-с>. Но русский интеллигент прошлого, околдованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием <свободы, равенства и братства>, увидел бы на пороге III тысячелетия лишь кабалистические столбики компьютерных расчетов и следы ростовщика во всем, этого подлинного хозяина liberte, крушителя цивилизаций и могильщика самой великой европейской культуры.