420 АВП РФ. Там же, л. 120-132, 137.
329
манию. США сами подготовили почву для своего лидерства в новой политике и в новой идеологии – атлантической.
Буквально за три месяца до этой речи, во время 2-й сессии СМИД в Париже в мае 1946 года, Дж. Бирнс всячески делал вид, что еще возможно продолжение союзнического сотрудничества. Когда Молотов и Вышинский выразили удивление, что Черчилль выбрал именно США для выступления со своей речью, <которая была не чем иным, как призывом к новой войне>, Бирнс поспешил отмежеваться, сказав, что Черчилль выступал не как член британского правительства, а под свою ответственность и что <ни Бирнс, ни Трумэн не видели речи Черчилля заранее>421. Молотов тут же упрекнул Бирнса, что <в мире нет уголка, куда бы США не обратили своих взоров>, что США <всюду организуют свои базы: в Исландии, Греции, Турции, Китае, Индонезии, что свидетельствует о настоящей экспансии и выражает стремление определенных американских кругов к империалистической политике>. Бирнс и тут выразил изумление, сказав, что <впервые слышит о наличии баз США>. Однако, возвращая <любезность> уже в духе холодной войны, Бирнс адресовал Молотову такое же обвинение: <Нет ни одного района в мире, в котором СССР не предъявлял бы своих претензий>. Советских баз, однако, он назвать не смог.
Подкупая немцев обещанием экономического восстановления и процветания, на фоне чего СССР с его настойчивыми требованиями выполнить решения по репарациям выглядел кровожадным монстром, США и особенно Великобритания имели определенную концепцию будущего Германии как несамостоятельного и непреемственного ко всей немецкой истории государства, о чем свидетельствует Боннский договор между США и созданной ими же ФРГ, который даже вопреки одному из его положений не пересмотрен после объединения Германии, снятия четырехсторонней ответственности и обретения Германией полного суверенитета. В отличие от фултонской речи Черчилля речь Бирнса –г это программа, в которой, хотя и в косвенной форме, были представлены практически все параметры и направления политики в Европе и места в ней Германии, по которым был запланирован отход от союзнических обязательств и отношений и саботаж Потсдамских соглашений. Принципиальная установка гласила, что <мы живем в едином мире, от которого мы не можем изолироваться>. США объявили ошибкой свое устранение от Европы после Версаля, которую <мы никогда не совершим> более:
<Мы намерены интересоваться делами Европы и всего мира. Мы помогли в Организации Объединенных Наций, и мы намерены поддерживать Организацию Объединенных Наций всей мощью и ресурсами, которыми мы располагаем>. В политике в отношении Германии
421 АВП РФ. Ф. 0431 (II), on. 2, док. 22, п. 5, л. 30.
330
был сделан выбор в пользу пряника, который должен был приглушить горечь утраты самостоятельности. В качестве приманки излагался целый спектр тезисов. Во-первых, необходимость пересмотра слишком <низкого уровня производства, определенного Союзной контрольной комиссией>, не соответствовавшего якобы слишком высокому объему репараций, и самих репараций в сторону снижения, для того чтобы германский народ имел <уровень жизни, приближающийся к среднеевропейскому>.
Во-вторых, были даны толкования договоренностей в Берлине:
<мудрые решения> Потсдамской конференции о децентрализации политической структуры <не были предназначены для того, чтобы мешать движению в сторону центрального правительства с полномочиями, необходимыми для того, чтобы решать вопросы в общенациональном масштабе>, ибо <имелось намерение помешать учреждению сильного центрального правительства, господствовавшего бы над германским народом, вместо правительства, которое откликалось бы на его демократические желания>. Все это не могло не иметь огромного воздействия на немцев, как и тот факт, что программная речь была озвучена не перед союзными структурами, а по германскому радио и адресовалась самим немцам. Окончание речи и вовсе явилось непреодолимым соблазном для немцев: <Американский народ желает возвратить германскому народу управление Германией… американский народ хочет помочь германскому народу найти путь возврата к почетному миру среди свободных и свободолюбивых стран мира>. <Имперские> британцы с их деклараций об <упразднении Прусского государства> померкли, и инициатива полностью перешла к Вашингтону, который, также не собираясь допустить возрождения самостоятельной Германии как фактора европейской политики, взял курс не на подавление немцев, а на их перевоспитание в духе безнационального либерализма. Одновременно США показали, что делают ставку на реваншизм немцев, который наряду с полной деморализацией и пацифизмом был также естествен в стране, потерпевшей крупнейшую национальную катастрофу и поплатившейся за свои необузданные амбиции и причиненные другим народам бедствия очередной утратой не только захваченного, но и прежнего многовекового достояния.
Силезия, которая в течение четырех веков входила в состав Габсбургской монархии и частично с XVIII века являлась частью Пруссии, которую, признавая ее изначально славянский характер, не хотел отдавать даже классик интернационализма Ф. Энгельс, была полностью передана Польше. Вечно ненавидящая Россию Польша получила этот дар, оплаченный русской кровью, исключительно из рук СССР, наградившего самого своего ненадежного союзника за все его прошлые и будущие антирусские козни. В речи Бирнса был сделан намек на то, что линия Одер-Нейсе как бы не является частью
331
решений Берлинской конференции и подлежала дальнейшему урегулированию, что прямо вытекало из слов: <В отношении Силезии и других восточных районов Германии передача их Россией Польше для целей управления состоялась до Потсдамской встречи>. США придерживаются <линии Керзона>, но <размер территорий, передаваемых Польше, должен был быть определен при окончательном урегулировании, причем не только западных, но и восточных границ Польши>, что подвергало сомнению статус Западной Украины. Заявление открыло целую эпоху во внешнеполитической идеологии будущей ФРГ (пресловутый <реваншизм>), заложником которой она являлась вплоть до <новой восточной политики> В. Брандта, освободившей ее от зависимости от США422.
Перед Польшей и Чехословакией возникал некоторый мираж – быть в орбите чуждой России, да еще в коммунистической форме, имея Силезию, или стремиться выйти из этой орбиты ради надежды на изменение восточных границ. Примечательно, что вскоре, в ноябре 1946 года, министр иностранных дел Польши Ржимовский и президент Чехословакии Ян Масарик весьма беспокоились о судьбе территорий, якобы <неокончательно определенных Потсдамской встречей>. В нотах на имя Молотова они всячески просили содействовать подтверждению их новообретенных с помощью исключительно Красной армии западных границ: поляк говорил, что <Польша в течение веков была объектом германской агрессии и экспансии на Восток, которая привела на протяжении веков к присоединению и германизации обширных польских территорий>. Чех не менее патетично взывал к советскому руководству и говорил о <столетней борьбе Богемии против германской агрессии>423.
Поворот в международных отношениях перешел в стадию открытого противоборства, стержнем его становился раскол Европы и Германии с превращением ее зон в инструмент политики. В советском внешнеполитическом ведомстве поняли, что план мирового господства США не может быть реализован, если он не будет базироваться на Европе, которая не может быть оставлена в тылу США. <Поэтому Германия стоит в центре военно-политических планов США, но здесь единственной, главной и серьезной помехой для США является СССР>, – говорилось в одном из наиболее точных и глубоких аналитических документов МИД по речи Бирнса, подписанном С. Кавтарадзе424. Речь Бирнса была адресована СССР, причем не как носителю коммунизма, а как единственной силе, которая со своим геополитическим ареалом объективно противостояла США в их планах.
422 АВП РФ. Ф. 0431 (II), on. 2, док. 48, п. 11, л. 61-63, 66-67, 70-72.
