Документальный портретный фильм, решенный диалогически,- это итог обоюдного творческого познания.

Тут и речи не может быть о заданной конструкции, проигрываемой при помощи изображаемого лица. Не борьба с героем во имя своей концепции, а, уж скорее, борьба со своим представлением ради героя.

Подлинное общение - приобщение. Поле встречи двух противостоящих сознаний. Точка пересечения двух нетождественных смысловых миров, где всякий ответ порождает новый вопрос. В этом смысле работа над фильмом-портретом, по справедливому замечанию С. Зеликина, есть не что иное, как сумма вопросов, которые мы задаем себе и герою и ответы на которые получаем в процессе съемки.

Прошло время, когда завоеванием документалистики считалась непринужденность происходящего перед камерой разговора. Сегодня куда важнее, ради чего этот разговор. Именно вопросы «о времени и о себе», даже когда они не впрямую заданы, превращают зрителя в активного сомыслителя, заставляя его задуматься о собственной биографии - произведении, где каждый из нас выступает автором (если не хочет быть плагиатором).

В финале трехсерийного телеповествования режиссера В. Лисаковича о жителях дома на Фонтанке, 68 авторы обращаются к собравшимся перед камерой участникам съемок: как бы вы предложили назвать этот фильм? По ходу дискуссии, свидетелями которой становятся зрители, и рождается: «Расскажи о доме своем» («Это ведь не только один дом такой, не правда ли? Расскажи о доме, где ты живешь…»). Заключенная в названии открытая обращенность к каждому как нельзя лучше передает интонацию всей картины, вызвавшей сразу же поток писем, который не могли и предвидеть ни авторы, ни герои. Коллективная драма-исповедь о блокадном времени пробудила тысячи ответных воспоминаний. Писали не авторам фильма, а жителям дома, называя героев картины по именам.

Это письма глубоко личные. «Когда я смотрела, я расплакалась так громко, что унять себя не могла…», «Смотришь этот фильм - и думаешь о своей прожитой жизни…», «Будете когда-нибудь в Чернигове, обязательно заходите к нам», «Считайте, что в Житомире у вас есть близкие люди…».

Тысячи страниц, торопливо исписанных,- тысячи сюжетов еще не отснятых фильмов. Тысячи безвестных героев несостоявшихся хроник - фронтовых или тыловых. Это неоплаченный долг документалистов. И не потому ли таким событием становится на экране каждая новая выплата по безмерному счету?

«Несколько лет назад я начал задумываться: почему библиотека мемуаров - это в нашем сознании только библиотека книг?» Таким вопросом открыл Константин Симонов свой цикл «Солдатские мемуары». Он расспрашивал перед камерой рядовых пехотинцев, связистов, саперов, истребителей танков. Беседы продолжались по многу дней. Ведь сегодня даже мельчайшие бытовые подробности военного времени воспринимаются как исключительные по драматизму моменты человеческой жизни.

Но разве и сама эта публичная исповедь перед камерой- не один из важнейших моментов в жизни героя?

Когда- то Александр Бек мечтал о новом предмете в программах литературного института -«изучение жизни». Он мечтал об «Обществе изучения жизни» при Союзе писателей, где бы исподволь и систематически фиксировались рассказы известных людей и их близких, коллег, знакомых.

Телевидению, быть может, более, чем любому иному средству, под силу воплотить эту идею, создав монументальную галерею экранных портретов наших современников.

Работа над подобного рода серией - дело спешное и не терпящее задержки. Его нельзя отложить на завтра. У него нет этого «завтра». Уходят люди, чей облик и мысли мы хотели бы уберечь от времени. Но уходят и те, в чьей памяти они еще живы.

И если мы упрекаем сегодня своих предшественников, не оставивших нам живых диалогов с их удивительнейшими современниками, то тем самым берем на себя ответственность перед завтрашним поколением. Оно ведь вправе будет спросить: а предприняли ли вы все возможное, чтобы сохранить для нас на экране драгоценные минуты общения с людьми, которые выражают и в которых выражается ваше время?

Я понял бы многие вещи, если бы мне их не объяснили.

Е. Лец

Если согласиться, что интервью - это не что иное, как умение задавать вопросы, то немедленно напрашивается вывод: нет на свете более гениальных интервьюеров, чем… дети. «Для чего в сыре дырки?», «Кто качает деревья?», «А есть ли у жука мысли?», «Можно ли достать такую большую газету, чтобы завернуть в нее живого верблюда?»

Четырехлетний ребенок, уверяют статистики, умудряется в среднем задать 437 вопросов в день. Откуда же эта умственная отвага неведения, свойственная маленьким исследователям жизни, которые еще не знают «незнания» и твердо уверены, что любое явление в мире должно тотчас получить свое объяснение? Вопросы липнут к их мыслям, как земля - к лопате садовника.

Мы посмеиваемся над твердой убежденностью карапуза, что лодырь - тот, кто делает лодки, а мельница - жена мельника. Но куда исчезает наша амбиция, когда мы слышим: «Вот ты говоришь - близорукий. При чем тут руки? Надо говорить - близоглазый» - или: «Разве правильно: ногти? Ногти у нас на ногах. А которые на руках - это рукти!» Дети - прирожденные этимологи. С двух лет каждый ребенок становится гениальным лингвистом, а к пяти-шести годам эту гениальность утрачивает, считал К. Чуковский.

По мнению некоторых ученых, уже к трем годам человек проходит едва ли не полпути своего умственного развития. Именно с этим возрастом и соотносится тот «взрыв творчества», который мы наблюдаем в детских рисунках, рассказах, играх и вопросах.

«Что такое бесконечность?», «Где конец у вселенной?», «Что я делаю, когда думаю?» Дети адресуют нам свои бесчисленные недоумения, пока мы сами не внушим им, что они для этого уже слишком взрослые. Стоит ли удивляться, что со временем ребяческая пытливость мало-помалу сходит на нет? Нечто подобное происходит и с плавательным рефлексом - способностью удерживаться на воде, присущей всем новорожденным в течение первых полутора месяцев жизни. Как тут не спросить себя: не поддерживая и не развивая врожденную способность «плавать», не учим ли мы тонуть? Воспоминания о детстве, быть может, не столько ностальгия по прошлому, сколько тоска о несостоявшемся будущем.

Кому у кого учиться - вопрос далеко не азбучный, равно как и проблема - чему учиться. «Кому у кого учиться писать - крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» - знаменитое выступление Льва Толстого впрямую касается той же темы.

Кому у кого учиться спрашивать?

Психология «почемучек» таит немало полезного для журналистов, преподавателей и даже философов. «Почему светит солнце?», «Как устроена память?», «Для чего мы спим?» - вот характерные заголовки разделов опубликованной в Англии «Энциклопедии незнания», своего рода собрания белых пятен науки. Среди авторов этой книги - десятки крупнейших ученых, в том числе и нобелевские лауреаты.

В наши дни говорить о сходстве между учеными и детьми - значит высказывать очевидные тривиальности. Ученый обречен быть вечным интервьюером, на чьи вопросы никто не в силах ответить, кроме самой природы. Она же столь не расположена к откровенности, что зачастую мы даже не знаем, чего же именно мы не знаем.

«Любого человека, будь то студент, будь то школьник, надо вводить в науку не сообщением ему готовых понятий… а прежде всего через понимание тех вопросов, ради решения которых человечество данную науку изобрело,- утверждает философ Э. Ильенков.- Педант преподаватель, вся деятельность коего сводится к тому, что он внушает своим ученикам «готовые ответы», готовые схемы… тем самым не только не развивает в своих учениках ума, но и способствует тому, чтобы этот ум заснул, атрофировался и там, где он уже независимо от него существует. Тем самым педант осуществляет не воспитание мыслящих людей, а занимается расширенным воспроизводством нового поколения педантов».