И охотились горожане по-своему. Они на охоте не рисковали ничем; весь риск был на стороне зверя. Такая охота достойна труса. Мы охотились с ними и помогали им бить зверя, но эти охоты были мне не по душе.

Ранним утром меня посылали с отцом на разведку. Порой мы бродили часами по лесу, чтобы выяснить, куда ушли звери. Потом пять-шесть часов уходило на возвращение к лагерю. Чуть стемнеет, весь лагерь ложился спать, а в четыре часа утра, после быстрого завтрака, охотники снимались с места и отправлялись туда, где нами с вечера был обнаружен зверь. Охотников иногда собиралось до двадцати. Они ехали на слонах, с которых, конечно, сняты были обычные украшения; только соломенные подстилки и простые деревянные хаудахи привязаны были к спинам слонов. Весь этот поезд шел одной дорогой, а мы с загонщиками — другой.

Мы шли по двое, растянувшись по джунглям длинной цепью, и гнали зверя впереди себя барабанным боем. Время от времени мы останавливались и поднимали вой. Его подхватывали все загонщики, сколько их было, и шум потрясал джунгли. Звери срывались с мест, начинали метаться, ища спасения; они старались уйти от барабанного боя и человеческих криков и бежали прямо на ружья охотников.

Выгонять зверя из кустов и из логовищ было опасно. Я помню, однажды со мной приключилась такая беда. Мы с загонщиками были одни, когда я услыхал неожиданный храп за кустом, в двух шагах от себя. Барабанщик сразу бросил бить в барабан, онемел и затрясся от ужаса. Он посмотрел на меня, спрашивая взглядом, что за зверь за кустом.

— Это буйвол, — сказал я. — Бей! Бей в барабан!

Он ударил раз-другой, но звук потонул в яростном реве животного. Загонщик бросил свой барабан и пустился бежать. Я остался один на один с буйволом в чаще джунглей. Сквозь темный куст я различил налитые кровью глаза и крутые рога. Ни одна былинка не шевелилась. Ничто не показывало намерений зверя. Я нагнулся и поднял палочки, брошенные барабанщиком. Между мной и животным был только барабан шириной в один метр. Я понимал, что стоит мне двинуться с места, и буйвол ринется и затопчет меня до смерти. Мы оба дрожали от страха, и каждый выжидал, что сделает враг. Я видел бешенство в глазах буйвола, а все оружие мое было — нож. Что было мне делать?

Вот, пригнув голову, он бросился на меня. Я что было силы ударил в барабан. Буйвол замер на месте. Теперь его голова высунулась из куста, и я увидел мохнатый загривок. Если бить ножом, нужно было ударить в то место, где начиналась грива. Но я не решился. Теперь он двинулся не ко мне, а к обтянутому кожей бочонку. Он подошел к нему и потянул в себя запах. Я припал к земле, притаившись за барабаном. В ту минуту, как он коснулся ноздрями туго натянутой кожи, я снова ударил по ней со своей стороны. Буйвол прянул назад и исчез за кустом.

Но это не было еще избавление. Я знал, что стоит мне встать, показаться ему на глаза, и он забудет о барабане. Мне оставалось одно: я покатил барабан, как бочонок, все время прячась за ним. По кусту прошел шелест — это значит, что буйвол напуган так, что шкура на нем дрожит. Я воспрянул духом. И в ту же минуту с яростным ревом он кинулся вперед. Я вовремя отскочил от барабана, и мне стало смешно, несмотря на опасность: он ударил в бок барабана и, как бочку, погнал его впереди себя. Верткий бочонок не давался его рогам. Я воспользовался этой минутой и влез на дерево. Отсюда мне было видно, как острые копыта режут траву, как катится барабан.

Наконец, буйвол уперся в деревце и остановился. Он помедлил и ударил в барабан с другой стороны Кожа лопнула, и зверь заметался с барабаном на голове. Он носился, ломая кусты, из стороны в сторону, но не мог стряхнуть барабана с рогов. Вот он смял куст, который был только что между нами, и остановился у дерева подо мной. Он был теперь рядом со мной; я слышал его тяжелое дыхание. Тут мне пришла в голову глупая мысль. Я нагнулся и ударил кулаком в барабан. Зверь замычал и в бешенстве налетел на древесный ствол. Барабан разлетелся в куски, и вместе с ним сломался один из рогов обезумевшего зверя. С яростным ревом буйвол исчез в кустах.

Я спустился с дерева и побежал в ту сторону, откуда доносились чуть слышные крики загонщиков и тихая, как комариное гудение, дробь барабанов.

Вскоре после случая с буйволом отец сказал мне:

— Ну, сын мой, час настал. Пришла осень, и слоны движутся с севера к югу. Теперь нам нужно забраться поглубже на север и ждать у верховьев реки Брамапутры, откуда слоны начинают свой осенний поход. Может быть, мы там встретим Кари; в стаде или одиночкой он должен там пройти. Я сговорился с тремя англичанами, которые охотятся на зверей и набивают чучела для музеев. Мы будем служить им проводниками, и за это они помогут нам поймать нашего слона.

Как счастлив я был, когда мы двинулись в путь! Мы везли с собой три хороших ружья и около пятисот метров крепких ремней. Все это было уложено на спине у слона, которого привели с собой белые охотники.

— На север! — повторял я. — На север! Мы скоро найдем тебя, Кари!

Недели через две, в первых числах сентября, мы достигли верховьев Брамапутры. Вдали видны были снежные вершины Гималаев. Внизу, под нами, ревела река; над ней парили орлы. Отец сказал мне:

— Бери пример с этой птицы. Она поднимается высоко над миром и видит мельчайшую зверушку в траве. Так и ты смотри, чтобы твой кругозор был широк, и вникай в мельчайшие явления жизни.

Я не понял тогда этих слов, но запомнил их твердо, потому что верил в мудрость отца.

Мы провели не одну ночь в этих местах. Англичане настреляли много зверей для своих музеев, но слонов мы не встречали. Я совсем приуныл, но отец оставался спокоен.

— Если они пойдут на юг, то не минуют этой дороги, — говорил он, и я замолкал.

Во время наших поисков мы наткнулись однажды на питона. Дело было после обеда. Охотники ехали впереди на слоне, а мы с отцом, пешие, поотстали. Мы всегда пускали слона вперед: своим звериным чутьем он лучше нас угадывал дорогу; жители джунглей расступались при виде такого гостя. Лес был редок, и мы видели сквозь ветви деревьев круп слона. Дорога шла в гору, слон не мог обогнать нас намного, но, когда он перевалил через гребень холма, мы потеряли его из виду. Темнело уже, и мы ускорили шаги. В это время до нас донесся крик слона, он трубил, как трубит слон в смертельной опасности. Мы бросились сломя голову вперед. Нас ждало страшное зрелище. Огромный питон обвился вокруг передних ног животного и старался вползти выше, дотянуться до спины слона, где сидели люди. Охотники не могли спастись от питона, даже если бы им удалось взобраться на ветви деревьев: питон настиг бы их там. Стрелять в змею было опасно: она прижалась головой вплотную к боку слона. Слон держал хобот высоко поднятым кверху: он знал, что тело питона сильней самого сильного хобота, и не пытался бороться. Он только старался выпростать ноги, но с каждым его движением питон еще туже сжимал свои кольца.

— Вперед! — крикнул отец. — Пусть питон бросится на нас!

Он был уверен, что, едва у слона будут свободны ноги, он придушит змею.

Мы бросились вперед и остановились у крупа слона. Питон увидел нас и принялся сматывать кольца с передних ног слона и обматываться вокруг задних. Я протянул ему палку, и питон стиснул ее челюстями.

— Не нужно, не тронь, беги! — кричали охотники сверху. Но я увидел, что слон сдает: у него затекли передние ноги, и он начал медленно, как гора, клониться книзу. Еще немного, и он упадет. Я схватил свой лук и выстрелил в голову гаду, но промахнулся, стрела оцарапала ногу слона. Питон раскрыл пасть, и палка выпала из нее наземь. В эту минуту я выстрелил снова; стрела исчезла в зеве змеи. Тело питона развернулось, как спущенная пружина, он пустился за нами, но слон успел наступить на него ногой; спина питона хрустнула под тяжестью ступни, как орех на зубах у обезьяны.

В эту ночь мы привязали слона к толстому дереву, развели костер и не посмели уснуть: мы достигли страны питонов, и здесь никакие предосторожности не могли быть излишними. Около полуночи слон затрубил. Все вскочили на ноги. Но это не был сигнал опасности: этим криком слон давал предупреждение стаду своих собратьев: «Сюда не идите! Здесь человек!».