Обнаружив, что все в порядке, мужчины выпили вина, а после того как каждый из них, не стеснясь в выражениях, выразил свое отношение к поведению графа, они почувствовали себя друзьями.
Более того, наутро они все вместе покинули Ле-Бо в одной карете и на одном поезде добрались до Парижа.
В Париже Пьер отправился в свой дом, а герцог предпочел остановиться с дочерью в той же самой тихой гостинице, в которой они останавливались по пути в Ле-Бо.
— Мне не хотелось бы встретиться с кем-либо из моих знакомых, пока я путешествую в этом платье, — признался герцог. — Кроме того, мне хотелось бы сохранить инкогнито здесь, во Франции. Иначе мне никогда больше не представится возможность приезжать сюда, чтобы рисовать и общаться с моими друзьями-импрессионистами. В этом удовольствии я не могу себе отказать.
— Как я вас понимаю, — улыбнулся Пьер. — Импрессионисты принимали меня как Пьера Валери. Только поэтому я многое смог узнать от них. Годы ушли бы у меня на то, чтобы добиться их расположения, если бы они узнали меня как герцога Монтрея.
Мужчины рассмеялись.
Когда Пьер стал прощаться, Симонетта решилась обратиться к отцу.
— Папа, герцог с удовольствием посмотрел бы наши картины. Пригласи его погостить у нас в поместье до нашего отъезда в Лондон.
— Дочь права, — согласился герцог, — но, боюсь, мы должны будем поспешить перебраться в Лондон, поскольку ей предстоит быть представленной ко двору уже в начале следующего месяца.
— По правде говоря, — признался Пьер, — я искал случая получить приглашение в Фарингем-парк, чтобы посмотреть вашу коллекцию, несомненно, одну из самых известных в мире. Ко всему прочему, мне хотелось бы взглянуть и на ваши собственные работы. Право, это чрезвычайно интересно.
Герцог был польщен и не заметил, как засветились глаза его дочери, когда Пьер пообещал уже через четыре дня прибыть в Фарингем-парк.
К счастью, от внимания отца ускользнуло и то, как молодой человек крепко-крепко сжал пальцы Симонетты, когда, прощаясь, она подала ему руку.
Прошло четыре дня, и Пьер действительно прибыл в Фарингем-парк. В первый же день молодые люди сразу после ленча отправились кататься верхом, и Симонетта показывала гостю поместье.
Остановившись на опушке леса, они спешились и привязали коней к поваленному дереву. Какое-то время влюбленные не спускали друг с друга глаз, а потом Симонетта оказалась в объятиях своего прекрасного принца.
Они целовались, пока у обоих не перехватило дыхание.
Земля ушла у них из-под ног. Вместо родного Симонетте английского парка их окружал таинственный свет, словно отраженные скалами Ле-Бо солнечные лучи.
— Я люблю тебя! Только Бог ведает, как я люблю тебя! — говорил Пьер. — Я не вынесу больше разлуку с тобой.
Сегодня же, как только вернемся, я попрошу у герцога твоей руки.
— Но… так… скоро.
— Мне кажется, будто прошли века, пока я наконец смог снова увидеть тебя. Если ты думаешь, что я могу вернуться во Францию, не получив согласия твоего отца на нашу свадьбу, ты очень и очень ошибаешься, — почти стонал Пьер.
— Думаю, если ты заговоришь с отцом как импрессионист с импрессионистом, он поймет, что любовь с первого взгляда столь же реальна, как реально отсутствие черной краски в палитре импрессионистов, — с улыбкой успокоила его Симонетта.
Пьер засмеялся.
— Дорогая моя, как же нам с тобой повезло! Мне не придется волноваться, как бы моя семья не сделала твое существование невыносимым! И твой отец не сочтет меня недостойным руки его дочери!
Он поцеловал девушку и добавил:
— Впрочем, я, конечно, далек от идеала! Да и кто в целом мире смог бы быть по-настоящему достойным тебя, столь совершенного и прекрасного создания! Но, поверь, никто в целом свете не сможет любить тебя сильнее меня!
— О, Пьер, я так тебя люблю! И я так благодарна тебе за, все! Ты прав… давай… поженимся… как можно скорее.
Герцог сначала удивился такой поспешности со стороны своего гостя. Но Пьер был исступленно красноречив.
Он убедил его, что не сможет вынести мук ревности, если Симонетта начнет выезжать в свет, не став его невестой. От одного опасения, что она может на балу увлечься кем-нибудь другим, он сойдет с ума.
Впрочем, герцог не сомневался в правильности выбора своей дочери. Герцог де Монтрей был очень богат и владел обширными поместьями во Франции.
Любой отец с радостью принял бы в семью такого зятя.
Но все это не играло бы для герцога-отца никакой роли, если бы он не видел, какое глубокое чувство испытывает его Симонетта к этому юноше. Никогда раньше не видел он дочь такой счастливой.
Итак, Пьер добился его согласия.
Через три недели после представления Симонетты ко двору в Букингемском дворце они с Пьером должны были обвенчаться. Из Франции ожидались родственники из клана Монтрей, но, поскольку они были католиками, церемонию решили провести в скромной часовне в Фарингем-парке.
Когда-то ее освятил католический архиепископ. В те времена дом существовал как часть монастыря, принадлежавшего ордену цистерцианцев8. По особому разрешению Папы Римского было решено воспользоваться этой часовней, и кардинал римско-католической церкви прибыл из Лондона, чтобы совершить обряд венчания.
Пока шли все эти приготовления, Симонетта, как-то оставшись наедине с женихом, сказала:
— Я люблю тебя, дорогой. И я знаю, что мое решение будет приятно всем твоим родственникам, да и тебе тоже.
Поскольку мы собираемся пожениться, мне бы хотелось перейти в лоно твоей церкви.
Пьер недоверчиво посмотрел на девушку.
— Ты правда этого хочешь? — тихо спросил он.
— Мне кажется… как бы мы ни… называли себя… для тебя и для меня Бог един. Он заботился о нас с тобой все это время, он привел нас друг к другу и дал нам счастье.
— О да, Бог един. Но, дорогая моя, я глубоко тронут твоим решением принять католичество.
— Я хочу быть с тобой, верить вместе с тобой и молиться Богу подле тебя в твоей церкви.
Пьер, растроганный, прижал ее пальцы к губам и нежно-нежно поцеловал.
— Не могу выразить словами, какая же ты замечательная.
На церемонии венчания в часовне должны были присутствовать лишь самые близкие родственники, но гости на большой бал уже начали съезжаться.
Стояла великолепная солнечная погода, и многие из них прогуливались по саду, пили шампанское и ждали появления жениха и невесты.
Над огромным четырехъярусным свадебным тортом всю прошлую неделю колдовали повара, покрывая его сахарной глазурью и украшая.
В парке поставили огромный шатер, где собрались все работники усадьбы, фермеры-арендаторы, жители окрестных деревень. Для них приготовили пиво и сидр, жаркое из бычьего мяса, кабаньих голов и оленины.
Молодоженам предстояло выслушать множество речей, пожеланий, пожать сотни рук.
Но Симонетта думала только о том моменте, когда они с Пьером покинут Фарингем-парк и останутся вдвоем. Она знала, что на пути в Дувр они сделают остановку и проведут ночь в доме, который им предоставил один из родственников. Днем позже они пересекут Ла-Манш и окажутся во Франции. А дальше? Куда они отправятся дальше, Пьер Симонетте не сказал, но девушка предполагала, что туда, где царил особый свет, столь много значивший для них, — в Прованс!
Вряд ли Пьер повезет ее в Ле-Бо, там слишком многое напоминало о графе, но она чувствовала, что Пьер выбрал какое-нибудь местечко неподалеку.
Там они вместе смогут увидеть тот свет, который, как говорил Пьер, проникал в их сердца, освещал их души и стал отныне неотъемлемой частью их самих.
— Он удивительный! — шептала Симонетта, думая о любимом.
В дверь постучали. Значит, отец уже ждал ее, чтобы проводить в часовню.
— Иду-иду, — крикнула она и опустила вуаль.
Вуаль спереди доходила до талии, а сзади спускалась длинным шлейфом. В какой-то миг ей показалось, что она похожа на приведение или на бесплотный призрак, явившийся из иного мира, как подумал тогда в Храме любви Пьер. При воспоминании об этом на губах Симонетты заиграла улыбка.
