Зимой 1911 года дядя Арт стал свидетелем исчезновения китов из района Юго-западного побережья.

— Примерно в девятьсот третьем году норвежцы построили завод в заливе, лежащем к западу от мыса Ла-Ун, — рассказывал он мне. — И страшнее этого места, сынок, не было ничего на всем побережье. При заводе имелось три или четыре китобойца с гарпунными пушками, и без дела они не стояли. Как правило, каждый привозил пару финвалов или желтобрюхих [5] в день, а на берегу с них мигом срезали жир. Вонь от завода стояла на десять миль против ветра. И вечно кругом гниющие туши плавали! Норвежцы срезали с них жир, а все остальное оттаскивали в море и бросали. Раздувало туши так, что они совсем вылезали из воды. Другой раз смотришь с моря — точно новая гряда островов за ночь поднялась, штук пять — десять сразу, а над ними тысячи чаек, как тучи. В ту зиму сильно штормило, и я редко выбирался на Пингвиновы, но когда и бывал там, китов почти не видал. В феврале, помню, прояснилось, и я сразу отправился; рыба шла хорошо, и я провел на островах с неделю. Однажды утром — морозно было, но тихо-тихо, ни ветерка — я тралил возле Офер-Рока и вдруг слышу — гудит! Аж лодка вся задрожала. Я повернулся, гляжу — финвал, да такой здоровенный, какого я в жизни своей не видывал — не меньше каботажки. Весь поднялся на поверхность и фонтаны пускает, и с каждым фонтаном — кровь метров на шесть бьет. От меня до него было метров пятьдесят, и я видел у него на спине огромную рану — бочка бы в нее влезла. Должно быть, этого финвала загарпунили и граната разорвалась, но он оборвал линь и ушел. Между нами говоря, сынок, я немного струхнул. Разве угадаешь, что взбредет на ум раненому зверю? Вставляю я потихоньку весла в уключины, а он — прямо ко мне. Ну что тут сделаешь? Держу весло наготове, думаю — в случае чего шарахну его покрепче. Но он свернул в сторону, а потом нырнул, и больше я его не видел. Да и вообще китов я после этого не видел лет пятьдесят.

У южных берегов Ньюфаундленда киты почти не появлялись вплоть до окончания второй мировой войны. Лишь в конце сороковых годов с самолетов военно-морской авиации США, базировавшихся в Ардженшии, на юго-востоке Ньюфаундленда, стали иногда замечать одиноких крупных китов. Выяснилось это, впрочем, только в середине пятидесятых годов, когда стало известно, что американский военно-морской флот использовал китов при проведении учебных противолодочных атак. Экипажи патрульных бомбардировщиков получали инструкцию считать всех замеченных ими китов вражескими подводными лодками. Китов обстреливали из орудий, ракетных установок, сбрасывали на них бомбы!

В 1957 году в ответ на возмущенное выступление Гарольда Хорвуда, беспокойного журналиста из газеты «Сент-Джонс Ивнинг Телеграм», руководство военной базы пообещало, что больше киты в качестве мишеней использоваться не будут. Однако количество китов, атакованных, раненных и убитых за десять лет военных учений, обнародовано не было. По-видимому, это считается секретной информацией.

Думаю, что не только американские военные убивали китов для поддержания своей «боеспособности». Вероятно, подобным же образом обходились с китами и многие другие страны, имеющие водные рубежи, для охраны которых приходится постоянно тренировать экипажи судов и самолетов; вполне возможно, что и сейчас еще киты гибнут на морских полигонах.

Несмотря на суровый прием, оказанный им американским военно-морским флотом, киты продолжали понемногу проникать в район южного Ньюфаундленда, опустошенный норвежцами еще пятьдесят лет назад. Возможно, это были киты, спасавшиеся из прибрежных вод северного Ньюфаундленда и южного Лабрадора, где в 1945 году норвежские китобои, решив возобновить атаку, построили береговые базы в Вильямспорте и Хокс-Харборе. За тридцать лет сравнительного покоя популяция финвалов в этом районе вполне оправилась от потерь. Но ненадолго. За шесть лет — с 1945 по 1951 — китобои обеих баз уничтожили в общей, сложности 3721 финвала, после чего киты стали встречаться так редко, что эксплуатировать эти базы стало «нерентабельно», и они были ликвидированы.

Итак, в конце пятидесятых годов южнее Ньюфаундленда и восточнее Новой Шотландии стали появляться небольшие стада финвалов и сейвалов, отдельные горбачи и кашалоты и даже один чудом сохранившийся синий кит. В декабре 1961 года дядя Арт и дядя Джоб, ловившие сельдь недалеко от острова Хантс, увидели, как возле их сетей всплыли два огромных финвала.

— До чего же я обрадовался, что они вернулись, сынок, — вспоминал потом дядя Арт. — И они нас совсем не боялись. Сельди в тот месяц было видимо-невидимо, а киты были голодные, как волки. Они прошлись кругами возле наших сетей, и сельдь перед ними прямо в воздух выскакивала. В одну нашу сеть они столько рыбы нагнали, что нам ее было не вытащить — пришлось грести к берегу и звать людей на подмогу.

К этим китам вскоре присоединился еще один, тоже взрослый финвал, и вся троица оставалась в районе Бюржо до апреля 1961 года; затем и сельдь, и киты исчезли.

Присутствие их поначалу обеспокоило рыбаков помоложе, знавших о китах только понаслышке и опасавшихся за свои снасти, особенно после инцидента, происшедшего в этих водах предыдущим летом, когда шестиметровая гренландская акула зашла в узкие проливы между островами и, пробиваясь на запад, изорвала множество сетей, поставленных на лосося, и в конце концов утонула, потому что даже ее мощные плавники не справились с весом веревок и якорей.

Эта крупная акула наделала рыбакам немало хлопот, но она была сущим карликом по сравнению с финвалами, обладавшими огромным разрушительным потенциалом. Однако киты им не воспользовались. Они не порвали ни единой сети, не тронули ни одного швартова, ничуть не мешали рыбачьим лодкам. Прошло несколько недель, и рыбаки стали относиться К китам с тем же доверием, какое сами киты оказывали рыбакам. Насколько я знаю, никто из рыбаков не высказывался в том смысле, что, мол, насчет китов надо «принять меры». Терпимость рыбаков можно было отчасти объяснить тем, что у них просто не нашлось оружия против таких гигантов, но у меня имеется другое объяснение. В их реакции на китов проявилось здоровое отношение охотника к животным, которые ему не нужны, не опасны и не создают для него неудобств. Живи сам и не мешай жить другим — такова была позиция рыбаков Бюржо.

К несчастью, не все в Ньюфаундленде ее разделяли. Вести о возвращении китов достигли чуткого слуха премьер-министра Смолвуда, а он был не такой человек, чтобы упустить возможность извлечь пользу из природных богатств страны.

Еще раньше Смолвуд пытался нажиться на водившихся в ньюфаундлендских водах гриндах — небольших, но чрезвычайно многочисленных зубатых китах, которые редко бывают крупнее пяти с половиной метров в длину, но зато держатся стадами иногда по нескольку сотен голов. Их излюбленная пища — кальмары, в погоне за которыми гринды часто заходят в узкие и длинные ньюфаундлендские фиорды, где их не так уж сложно поймать.

План Смолвуда заключался в том, чтобы основать в провинции Ньюфаундленд норковые фермы, а кормить норку мясом гринд. Быстро построили несколько ферм (причем одна из самых крупных принадлежала лично премьер-министру) и начали массовое истребление гринд. Чаще всего побоища устраивали в фиорде Дильдо. Стоило стаду войти в фиорд, как несколько лодок блокировали вход в него, а в это время охотники на других лодках, поднимая неимоверный шум, пугали китов и загоняли на мелководье в конце фиорда, где их убивали топорами, дубинами и острогами. К 1965 году на корм ньюфаундлендским норкам уничтожили таким способом более 50 000 гринд, после чего они стали встречаться так редко, что владельцам ферм пришлось нанять три норвежских китобойца для добычи малых полосатиков, самых мелких усатых китов, которые сейчас впервые в истории промысла подвергаются энергичной атаке; раньше китобои ими пренебрегали.