Придворный полонез являлся настоящим священнодействием. Государь шел в первой паре под руку с женой главы дипломатического корпуса. Великие князья распределяли между собою жен остальных дипломатов, а послы шествовали с великими княгинями. Обер-гофмаршал, окруженный церемониймейстерами, — каждый с жезлом в руках — шел впереди царя и делал вид, что прокладывает ему путь. После первого тура происходил обмен дамами, причем строго соблюдался ранг каждой из них. Количество туров зависело от того, сколько дам приглашено Его Величеством. Приглашенные, кроме перечисленных мною лиц, в полонезе участвовать не имели права.

После полонеза начинался вальс. В те времена вальс танцевался в два па — не так, как теперь. Лучший танцор гвардии открывал бал с девицей, заранее назначенной. Зал был необычайных размеров, но и приглашенных было немало. Все они теснились вперед, чтобы лучше наблюдать высочайших особ: вследствие этого свободное место посреди зала постепенно суживалось. При Александре II дирижером балов обыкновенно был барон Мейендорф, Конного полка; он брал своим помощником меня. Мне, конечно, приходилось заботиться о том, чтобы для танцующих было достаточно места… Я приглашал какую-нибудь барышню, достаточно дородную (например, М. Васильчикову), и мы вместе с нею заставляли зрителей потесниться. Была еще барышня Гурко, очень опытная в этом отношении. Зрители невольно отодвигались к украшенным портретами стенам.

Если какая-нибудь великая княгиня желала танцевать, то она поручала своему «кавалеру» привести указанного ею молодого человека. Но, в виде общего правила, великие княгини в «легких» танцах не участвовали. Исключение составляла только дочь Владимира Александровича Елена Владимировна. Она очень любила танцевать вальс, и ее можно было пригласить без особых формальностей. Мы все были поголовно в нее влюблены.

Лакеи обносили приглашенных конфетами, прохладительным питьем и мороженым. В соседних залах высились глыбы льда с кадушками шампанского. Было бы совершенно невозможно перечислить, даже приблизительно, лакомства, фрукты и печенья, которые громоздились на столах, украшенных пальмами и цветами.

Когда дело шло о концертном или эрмитажном бале, целый ряд зал оставался пустым. Можно было взять свою даму под руку и провести ее по бесконечной анфиладе дворцовых помещений. Вдруг вы оказывались вдали от танцев, от светских пересудов и от бальной жары. Едва освещенные, эти залы казались более интимными, более уютными… Так можно было идти почти полчаса. Это была странная, жуткая сказка, сделавшаяся действительностью. Невольно рождался вопрос, сколько еще раз придется увидеть это небывалое зрелище.

После мазурки (во время коей государыня стоит около портрета Николая I и разговаривает со своим «кавалером», важным, но не очень старым офицером гвардии) Их Величества переходят в зал, где приготовлен ужин. Впереди, само собой разумеется, шествуют церемониймейстеры.

Стол высочайших особ накрывался на особой эстраде, и все приглашенные рассаживались спиной к сцене, так что публика, проходя через зал, могла видеть каждого ужинающего. Старшина дипломатического корпуса садился направо от государя, налево садился великий князь Михаил Александрович, в то время наследник престола. Остальные великие князья и великие княгини размещались в соответствии с их рангом вперемежку с дипломатами и первыми чинами двора, армии и гражданской службы. Без андреевской ленты за этот стол попасть было трудновато.

В том же зале находилось несколько круглых столов, украшенных пальмами и цветами: каждый из них был сервирован на 12 человек, заранее назначенных. В остальных залах всякий устраивался, как умел.

Государь сам не ужинал. Обходил приглашенных и присаживался к столу, если желал с кем-нибудь поговорить. Все это, конечно, разыгрывалось как по нотам. Царь не мог стоять около стола, ибо тогда всем двенадцати ужинающим пришлось бы вытягиваться в струнку в течение всей беседы. Дело ограничивалось следующим образом.

У каждого из столов, где царь должен был разговаривать, оставлялось для него свободное кресло. Скороход помещался, так сказать, на часах у этого кресла. Царь садился на кресло и делал знак остальным ужинающим этого стола: им разрешалось не вставать. Свита отходила на несколько шагов в сторону и ждала окончания беседы. В нужный момент скороход подавал условленный знак, и свита снова занимала свое место сзади царя.

У государя была удивительная память на лица. Если он спрашивал: «Кто эта девица?» — то можно было быть уверенным, что речь идет о какой-нибудь дебютантке и что церемониймейстеры будут застигнуты врасплох.

По окончании ужина государь брал императрицу под руку и отводил ее в Николаевский зал, где начинался котильон. Вскоре после этого высочайшие особы незаметно удалялись во внутренние апартаменты. На пороге Малахитового зала Их Величества прощались со своей свитой.

После этого министр двора, свита, церемониймейстеры и обер-гофмаршал поднимались на верхний этаж, где для них сервировался особый ужин.

Большой придворный бал кончен.

Мое повествование не имеет целью перечисление всех встреч с иностранными монархами и описание этих встреч во всех их деталях. Моею задачею — здесь, так же как и на всем протяжении моего рассказа, — является отметить некоторые интимные детали, рисующие людей как таковых.

Больше всего встреч у императора Николая II было с Вильгельмом IL

Чрезвычайно нервный — временами он производил впечатление истеричного человека — кайзер имел способность выводить из себя всех тех, с кем соприкасался. Помню, как в Вольфсгартене он секвестровал на 2 часа царя. После этого разговора государь был чернее тучи. Впрочем, он всегда бывал озабочен после встречи со своим германским кузеном.

У нас в этом отношении был уже выработавшийся опыт. Сошлюсь только на один пример. После одной из встреч Вильгельм II поднял на «Гогенцоллерне» сигнал:

— Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана.

Известно всем, что адмирал Нилов по приказанию царя поднял суховатый ответ:

— Доброго пути.

Но никому, кажется, не известно до сих пор, что прошептал царь Нилову, прочитав дешифровку немецкого сигнала:

— Его надо просто связать, как сумасшедшего.

Что касается государыни, то она питала к своему кузену почти нескрываемую антипатию. У нее всегда болела голова, когда предстояло обедать или завтракать с Вильгельмом II. На яхте «Гогенцоллерн» она была, если не ошибаюсь, один-единственный раз. В личных отношениях она была всегда на границе вежливости: соблюдала этикет, и только…

Когда Вильгельм II шутил с детьми или брал наследника на руки, только тот, кто совсем не знал Александры Федоровны, мог не заметить, что она искренне страдала, как в пытке.

Для лиц свиты встречи с Вильгельмом II были тяжелым испытанием. Надо было быть постоянно настороже. Кайзер редко пропускал случай поставить какой-нибудь весьма щекотливый вопрос.

Он грубо шутил со своими генерал-адъютантами, даже очень почтенными. Я сам видел, как он хлопал по спине (и ниже спины) даже таких людей, как Шлиффен.

Как-то после охоты Вильгельм II посадил меня за завтраком рядом с собой, объяснив мне, что желает поставить мне несколько вопросов насчет императорских театров. Не успел я дать и двух ответов, как он вдруг закатился целой лекцией по хореографии. По окончании завтрака кайзер пресерьезно сказал мне, что остальные вопросы будут им поставлены в свое время.

А проповедь, которой он нас угостил на своей яхте! Мы приехали несколько раньше государя и увидели алтарь с Вильгельмом в качестве пастора. Сверх мундира на нем было одеяние протестантского священника. В течение битого часа он растолковывал нам смысл какого-то текста, специально для нас выбранного им в Библии.