— Мне так не показалось.
— Это все родители-кинобоссы, — смеется Урсула. — Их детки только и видят, что славу, восхищение, богатство. Кто осудит их за то, что они рвутся к той же цели?
— Действительно.
— И все же я собиралась побыть рядом. Сыграть роль дуэньи…
— Если вы не перестанете извиняться, я и впрямь заподозрю, что вы натворили что-то ужасное, — говорю я. — Вы — прямо как мой внук.
Урсула смущается, а я замечаю, что в ее темных глазах поселилось беспокойство, которого не было раньше.
— Вы уладили свои проблемы? — спрашиваю я. — По телефону?
— Да, — вздохнув, кивает она.
Несколько секунд мы согласно молчим, я жду продолжения. За долгую жизнь я выучила, что тишина — лучший друг доверия.
— У меня есть сын, — грустно улыбнувшись, говорит Урсула, — Финн. В прошлую субботу ему стукнуло три. — Она отводит глаза и нервно крутит в руках чашку. — Мы с его отцом… никогда не были… — Она постукиваем пальцем по ободку и снова глядит на меня. — Мы с Финном живем одни. А сейчас звонила мама. Она смотрит за ним, пока я снимаю кино. Он упал.
— Но с ним все в порядке?
— Да. Всего лишь растянул запястье. Уже был врач, наложил повязку. Обошлось. — Урсула снова пытается улыбнуться, но ее глаза наполняются слезами. — Простите… что это со мной… сама не пойму, чего я плачу.
— Вы просто испугались. А потом почувствовали облегчение.
— Да, — кивает Урсула, ставшая вдруг очень юной и хрупкой. — А еще — вину.
— Вину?
— Да, — подтверждает она, впрочем не уточняя. Достает из сумочки салфетку, вытирает глаза. — С вами так легко. Вы похожи на мою бабушку.
— Наверное, у вас чудесная бабушка.
— Да, — смеется Урсула. — О Господи, что это я? Грейс, простите, что вываливаю на вас мои проблемы.
— Опять извиняетесь? А ну-ка, хватит!
За дверью слышатся шаги. Урсула поднимает глаза, сморкается.
— Тогда позвольте хотя бы поблагодарить вас. За то, что согласились нас принять, поговорили с Кейрой. И выслушали меня.
— Я была рада вас видеть, — отвечаю я и с удивлением понимаю, что говорю правду. — Ко мне редко кто заходит в последнее время.
Дверь открывается, Урсула встает и целует меня в щеку.
— Я скоро еще загляну, — обещает она, ласково пожимая мне руку.
И я почему-то радуюсь.
Сценарий фильма
Окончательный вариант, ноябрь 1998 года, стр. 43–44.
КОГДА РАССЕЕТСЯ ТУМАН
Автор сценария и режиссер-постановщик — Урсула Райан © 1998
СУБТИТРЫ: Пасхендале,[9] Бельгия. Октябрь 1917 года.
45. ИНТЕРЬЕР. ЗАБРОШЕННЫЙ ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОМ. ВЕЧЕР
Наступает ночь, льет проливной дождь. Трое молодых солдат в грязной форме ищут убежища в заброшенном деревенском доме. Они пробродили весь день, отбившись от своих во время панического отступления. Они устали и деморализованы. Дом, в котором они спрятались, тот самый, в котором их разместили на постой месяц назад, по дороге на фронт. Семья фермера бежала от ужасов войны. Прямо на голом деревянном полу мерцает одинокая свеча, бросая длинные неровные тени на разоренную кухню. Кое-где валяются оставленные хозяевами предметы: у раковины лежит кастрюля, над плитой висит тонкая веревка, провисшая под тяжестью неснятого белья, в углу — деревянная игрушка.
Один из солдат — австралийский пехотинец по имени ФРЕД — скорчился у дыры в стене, где когда-то была дверь. Он крепко сжимает винтовку. Вдалеке слышится стрельба. Дождь лупит по размокшей земле, заливая все кругом. Откуда-то выскакивает крыса, принюхивается к огромному темному пятну на форме солдата. Кровь — почерневшая и засохшая.
В кухне на полу, прислонившись к ножке стола, сидит офицер ДЭВИД ХАРТФОРД. Он держит в руках письмо — замурзанное, грязное — видно, что его перечитывали множество раз. У его ног спит облезлый пес, который таскался за ними весь день.
Из комнаты в кухню входит РОББИ ХАНТЕР. Он несет граммофон, одеяла и стопку пыльных пластинок. Кладет добычу на стол и начинает обшаривать кухонные шкафы. Находит что-то в буфете. Поворачивается, мы медленно приближаемся к нему. Он исхудал. В глазах — тоска. Под глазами — черные круги, волосы спутаны непогодой. В зубах сигарета.
ДЭВИД (не оборачиваясь):
— Нашел что-нибудь?
РОББИ:
— Хлеб черствый, как камень, но все-таки хлеб.
ДЭВИД:
— А еще что-нибудь? Попить?
РОББИ (помолчав):
— Музыку нашел
ДЭВИД поворачивается и видит граммофон. Трудно разобрать, что выражает его лицо: смесь грусти и интереса. Наш взгляд переходит с его лица на руки. Пальцы одной из них замотаны грязной повязкой.
ДЭВИД:
— Ну и чего ждешь?
РОББИ ставит на граммофон пластинку, раздаются хриплые звуки.
МУЗЫКА: Дебюсси, «Лунный свет».
РОББИ подходит к ДЭВИДУ с одеялами и хлебом в руках. Он ступает медленно, осторожно усаживается на пол: совсем недавно его засыпало в траншее, и это повредило ему больше, чем он пытается показать.
ДЭВИД закрывает глаза.
РОББИ достает из кармана складной нож и начинает с трудом делить на порции черствый хлеб. Отрезав кусок, он кладет его на пол около ДЭВИДА. Второй бросает ФРЕДУ. Тот жадно грызет свою часть.
РОББИ, не выпуская изо рта сигареты, предлагает хлеба собаке. Пес нюхает хлеб, смотрит на Робби, отворачивается. Робби снимает ботинки, скатывает с ног мокрые носки. Ноги у него в грязи и волдырях.
Перестрелка становится ожесточенней. ДЭВИД резко открывает глаза. Через дверной проем мы видим на горизонте сполохи битвы. Грохот стоит ужасающий. Страшные взрывы заглушают музыку Дебюсси.
Оглядываясь назад, мы всматриваемся в лица троих солдат, в их глазах отражается зарево битвы.
В конце концов орудия замолкают, вспышки гаснут. На лица падает тень. Пластинка кончается.
ФРЕД (вглядываясь в поле боя):
— Бедолаги.
ДЭВИД:
— Они сейчас ползают по нейтральной полосе. Те, кто выжил. Собирают трупы.
ФРЕД:
— Чувствуешь какую-то вину. Что не можешь помочь. И радость.
РОББИ встает, подходит к двери.
РОББИ:
— Давай сменю, ты устал,
ФРЕД:
— Не больше, чем ты. По-моему, ты не спал с тех пор, как он (указывает на ДЭВИДА) вытащил тебя из траншеи. Я до сих пор не понимаю, как ты живым-то оттуда…
РОББИ (торопливо):
— Я не устал.
ФРЕД (пожимая плечами):
— Как хочешь.
ФРЕД оставляет пост и садится на пол рядом с ДЭВИДОМ, не выпуская из рук оружия. Укутывает ноги одним из одеял.
ДЭВИД достает из вещмешка колоду карт.
ДЭВИД:
— Как насчет перекинуться перед сном?
ФРЕД:
— Не откажусь. Нет вернее средства отвлечься и забить чем-нибудь мозги.
ДЭВИД, кивнув на свою замотанную руку, передает колоду ФРЕДУ.
ДЭВИД:
— Тогда сдай.
ФРЕД:
— А ему?
ДЭВИД:
— Робби не играет. Боится вытянуть пикового туза.
ФРЕД:
— А почему именно пикового?
ДЭВИД (просто):
— Погибнешь.
ФРЕД хохочет, напряжение последних дней выливается в настоящую истерику.
ФРЕД:
— Псих суеверный! Подумаешь — погибнет он! Да весь мир погиб. Бог — и тот помер. Остался только тот, внизу. Да нас трое.
РОББИ сидит у дверей, глядя наружу. Пес хромает к нему и ложится рядом.
РОББИ (бормочет себе под нос, перефразируя Уильяма Блейка):
— Мы все, сами не зная того, сторонники Дьявола.[10]
ФРЕД (услышав его):
— Без тебя знаем. Достаточно одной ногой шагнуть на эту проклятую землю, чтобы понять, что здесь заправляет дьявол
ДЭВИД и ФРЕД играют в карты, РОББИ закуривает очередную сигарету и достает из кармана маленький блокнот и ручку. Пока он пишет, мы видим, как разворачиваются в его памяти картины недавнего боя.
Слышится голос РОББИ:
— Мир сошел с ума. Люди привыкли к кошмарам. Они гибнут каждый день — мужчины, женщины, дети. Тела бросают на произвол судьбы или сжигают, так, что ничего не остается: ни волоска, ни косточки, ни пряжки от ремня… Цивилизация гибнет. Потому что после такого — как она может существовать?
Раздается храп. РОББИ опускает блокнот.
Пес кладет голову ему на ногу и тоже засыпает, подрагивая во сне.
Крупным планом — лицо РОББИ, озаренное свечой. Он смотрит на собаку. Медленно, осторожно поглаживает ее. Рука дрожит. РОББИ грустно улыбается.
Голос РОББИ за кадром:
— И все-таки, даже среди ужасов войны, невинные по-прежнему находят отраду во сне.
НАТУРА. ЗАБРОШЕННЫЙ ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОМ. УТРО.
Наступает утро. Сквозь тучи пробивается слабый солнечный свет. Капли ночного дождя висят на листьях деревьев, земля размокла. Перекликаются ранние пташки. Трое военных стоят около дома, забросив вещмешки за спины.
ДЭВИД держит компас в здоровой руке. Поднимает глаза и указывает туда, где ночью шла перестрелка.
ДЭВИД:
— Вон там, на востоке, должен быть Пасхендале.
РОББИ мрачно кивает. Смотрит на горизонт.
РОББИ:
— Значит, идем на восток.
Они отправляются. Пес бредет за ними.
