Но полиция оповестит все дорожные патрули о краденой машине.

А он ее бросит, проехав несколько миль.

И что дальше? Украсть еще одну машину, а потом и ее бросить? Оставить машину и уходить пешком, чтобы вскоре услышать за спиной собак?

Пробираясь по ручью и обдумывая все варианты, он постепенно понял, как это будет трудно, почти невозможно. Тисл никогда не отстанет. Тисл не даст ему жить на свободе, даже отдохнуть не даст.

С беспокойством прислушиваясь к лаю собак, который становился все ближе, и глядя под ноги, чтобы не запнуться о крупный камень или еще обо что-нибудь, он шел, прижимая руку к ребрам, и не видел человека, пока не наткнулся на него. Тот сидел на берегу, сняв носки и ботинки и опустив ноги в воду. У этого человека были голубые глаза. Он держал винтовку наготове, подозрительно хмурясь. Наверное, он слышал, как приближается Рэмбо, и на всякий случай приготовился, но, очевидно, не верил, что это действительно может быть Рэмбо, потому что когда он понял, кто перед ним, его парализовало, а Рэмбо бросился на него. Никакого шума. Не должно быть никакого шума. Не стрелять. Рэмбо выхватил нож, отбросил винтовку противника в сторону, тот успел приподняться и Рэмбо всадил ему нож в живот и тут же провел им вверх, к ребрам.

— Иисусе, — удивленно сказал человек и умер.

— Что? — спросил кто-то.

Рэмбо невольно дернулся. У него не было возможности спрятаться.

— Я же тебе говорил, перестань жаловаться на свои ноги, — продолжал голос. — Ну, надевай ботинки, нам… — Из-за поросшего травой холмика вышел человек. Он оказался проворнее, чем его товарищ — сразу бросился к своей винтовке, прислоненной к дереву, Рэмбо попытался его опередить, но не успел, и человек выстрелил, торопливо, не целясь. Этот выстрел покончил со всеми надеждами Рэмбо. Прострелив ему голову, Рэмбо в ужасе подумал: Боже мой, что теперь делать? Сюда же все сбегутся…

В лесу встревоженно перекрикивались люди. Весь кустарник полнился шорохом и треском ломающихся веток. Собаки залаяли оживленнее, повернули в его сторону. А ему некуда бежать. Везде люди. Это конец.

Он был почти рад, что проиграл, — больше не нужно бегать, его доставят к врачу, дадут обезболивающие, уложат в постель. Чистая одежда. Сон.

Если его не пристрелят на месте, решив, будто он готов воевать дальше.

Он бросит винтовку, поднимет руки и громко крикнет, что сдается.

Эта идея вызывала у него отвращение. Он не мог просто стоять и ждать. Он никогда еще так не делал. Должно же быть что-то еще, что можно сделать. Он вспомнил о руднике и о последнем правиле: если он проигрывает и его должны взять, он по крайней мере сам выбирает место, где этому произойти, а местом, дающим ему наибольшее преимущество, был рудник. Кто знает… Вдруг там у него появится какая-то возможность спастись?

Люди с треском пробирались через кустарник и были уже совсем близко. Пока никого не видно, но скоро они покажутся. Значит, рудник. По телу полыхнул боевой огонь, как всегда перед началом схватки. Он уже не чувствовал усталости и быстро побежал прочь от ручья, в глубь леса. Услышал шум впереди, в густом кустарнике, и повернул налево, стараясь пригнуться как можно ниже. Далеко справа он увидел их, с криками бегущих к ручью. Солдаты национальной гвардии. В форме и в касках. Ночью, глядя на цепь огней, он насмешливо думал, что Тисл послал на него целую армию. Черт возьми, это действительно была армия.

Тисл сидел весь обмякший на скамье и смотрел, как полицейский отмечает крестиком место на карте, где нашли тела двух гражданских у ручья. Ему казалось, будто он смотрит на все это издалека: восприятие было притуплено таблетками, которых он наглотался. Он ничего не сказал Траутмэну и Керну, но когда узнал об обнаружении двух тел — один гражданский зарезан, один застрелен — он почувствовал резкую сжимающую боль в сердце. Настолько сильную, что ему стало страшно. Убиты еще двое. Сколько теперь всего? Пятнадцать? Восемнадцать?

— Наверное, он шел к дороге, когда его обнаружили эти люди, — сказал Траутмэн. — Он знает, что мы ждем его вблизи дороги, так что ему придется повернуть назад, в холмы. А когда решит, что это уже безопасно, он попробует другой путь к другому отрезку дороги. Может быть, в этот раз пойдет на восток.

— Тогда все, — сказал Керн. — Он в кольце. Линия солдат проходит между ним и холмами, туда он не пробьется. Единственное, открытое для него направление, это к дороге, но там ждет еще одна линия солдат.

Тисл в это время смотрел на карту. Теперь он повернулся.

— Нет. Вы что, не слышали? — сказал он Керну. — Парень почти наверняка уже ушел наверх. На карте же все видно.

— Не понимаю. Как он мог пройти через линию войск?

— Очень легко, — сказал Траутмэн. — Когда солдаты услышали позади себя выстрелы, одна группа отделилась от линии и вернулась выяснить, в чем дело. Они оставили дыру в линии, достаточную, чтобы пробраться к холмам. Скажите им, чтобы скорее шли дальше в холмы, иначе он успеет слишком далеко уйти.

Тисл давно ожидал от Керна того, что сейчас последовало.

— Я не знаю, — помотал головой Керн. — Все становится слишком сложным. Не знаю, как мне следует поступить. А вдруг он рассуждает не так. Вдруг он не понял, что в линии образовался просвет, и остался на месте, между солдатами национальной гвардии и дорогой. В таком случае, если я прикажу им идти в холмы, я испорчу ловушку.

Траутмэн поднял руки.

— Думайте все, что вам черт на душу положит. Мне это безразлично. Я с самого начала не хотел в этом участвовать. Но я участвую, помогаю. Это не означает, что я должен снова и снова объяснять вам простейшие вещи.

— Нет, поймите меня правильно. Я не собираюсь оспаривать ваши суждения. Просто я думаю, что он в его положении, может поступить нелогично. Почувствует, что кольцо сжимается, и начнет бегать кругами, как спугнутый кролик.

Впервые в голосе Траутмэна открыто прозвучала гордость.

— Этого не будет.

— Но если да, если это все же случится, то не вам отвечать за то, что людей направили в неверном направлении. Отвечать мне. Я должен рассмотреть это дело со всех сторон. Мы же сейчас рассуждаем теоретически. Реальных фактов у нас нет.

— Тогда позвольте мне отдать приказ, — сказал Тисл, и ему показалось, будто грузовик свалился с трехфутовой высоты: сердце сжала еще более сильная боль. Стараясь не поддаваться ей, он продолжал: — Если приказ окажется неправильным, я с радостью за него отвечу. — Он весь напрягся, затаив дыхание.

— О Господи, вам плохо? — спросил Траутмэн. — Ложитесь скорее.

Тисл жестом его отстранил. Вдруг радист сказал:

— Передают сообщение.

— Ложитесь, — настаивал Траутмэн, — или я вас заставлю.

— Оставьте меня в покое! Слушайте!

— Говорит командир национальной гвардии номер тридцать пять. Я не понимаю. Возможно, нас так много, что у собак испортился нюх. Они хотят вести нас в холмы, а не к дороге.

— Нет, у собак ничего не испортилось, — зло проговорил Тисл. — Но мы уже потеряли слишком много времени, пока вы раздумывали. Может быть, сейчас наконец отдадите этот приказ?

Когда Рэмбо поднимался по склону к руднику, пуля ударила в скалу в нескольких ярдах слева от него. Глядя на вход в рудник, он прибавил скорость, закрывая лицо от осколков камня, которые выбили еще две выпущенные в него пули. Это было уже у самого входа. Углубившись в туннель, вне досягаемости пуль, он остановился, и привалился к стене, переводя дыхание. Не удалось оторваться от них. Помешала боль в ребрах. Теперь солдаты национальной гвардии всего в полумиле от него. Они так увлечены охотой, что стреляют, не имея четкой цели. Резервисты, солдаты по уик-эндам. Обученные, но не набравшиеся опыта, так что дисциплина у них плохая, и от волнения они могут отмочить все, что угодно. Полезут в туннель толпой, выпустят сюда сотни пуль. Он правильно сделал, что вернулся. Если бы он попытался сдаться у ручья, они бы в спешке пристрелили его. Ему нужен какой-то буфер между собой и ними, чтобы они не стреляли, пока он будет объяснять Он вернулся ко входу в туннель, к свету, изучил крышу. Нашел место, где она опасно потрескалась, выбрал поддерживающие ее верхняки, давно подгнившие, и успел отбежать, прежде чем она обвалилась. Все заволокло пылью, и Рэмбо долго кашлял. Когда пыль осела, он увидел пространство примерно в фут между барьером из камней и почти полностью разрушенной крышей. Потянуло воздухом, стало холоднее. Он опустился на влажный пол, слушая, как потрескивает крыша. Скоро донеслись голоса.