Конечно, в 1995 году эта мера была уже невозможной, однако в 1991-м, на волне послепутчевой демократической эйфории, принять по-настоящему жесткие меры против «ордена меченосцев», принесшего столько зла России и прилежащим странам, ничего не стоило. Такие меры встретили бы тогда безоговорочную поддержку огромного большинства людей.

Однако Ельцин с великодушием победителя всего-навсего ПРИОСТАНОВИЛ деятельность компартии. Если бы он в состоянии был из августа 1991-го заглянуть в декабрь 1995-го!

Какими мотивами руководствовался тогда президент, избегая крайних мер в отношении коммунистов? Я думаю, они вполне прозрачны. Главными были два. Первый была почти полная уверенность, что народ, вдосталь натерпевшийся от миссионеров светлого будущего, более не допустит их к власти, никогда уже вновь не посадит себе на шею. Сами же коммунисты были в то время так жалки, так напуганы, что вроде бы уже и не притязали ни на что подобное. Вторая причина не хотелось осквернять запретами само слово «демократия». Демократия это ведь максимальная свобода. В том числе и для несогласных с тобой.

Время показало, что и то, и другое соображение в данном случае были ошибочны.

Осенью 1995-го, после выборов, сделалось вполне ясно, что надежда на прозорливость народа, на то, что после всего случившегося с Россией в ХХ веке он навсегда отвернется от коммунистов, была безосновательной.

Разумеется, среди тех, кто отдал голоса за большевиков, было много прежней партийно-хозяйственной номенклатуры, сладко евшей и пившей во времена оны. Тут все понятно, вопросов нет. Но немало там было и людей, которые ничего при коммунистах не имели, по всем мировым стандартам были сирыми и голыми. Их-то что так тянуло в светлое коммунистическое прошлое?

Все-таки поразительно короткая историческая память у наших соотечественников! Ладно бы еще в ней не сохранились какие-то давние события затеянная большевиками Гражданская война, раскулачивание (то есть фактическая ликвидация крестьянства), кошмарный голод тридцатых годов, повсеместно раскинутые «санатории» ГУЛАГа, ночные аресты, пытки, казни… такие провалы памяти еще можно понять. Но ведь люди запамятовали и совсем свежее то, что было всего четыре года назад. Почти никто уже не помнил, в каком беспросветном тупике в конце концов оказалась наша славная социалистическая экономика, как еженедельно и ежедневно возникали слухи о новом неминуемом голоде (теперь мы знаем, что слухи эти были небеспочвенны голод действительно стоял на пороге). У наших сограждан отшибло память о том, в какую проблему всякий раз вырастала необходимость купить любой пустяк, любую ерунду. Нет, не купить ДОСТАТЬ, другого и слова-то не было. Особенно если вы жили не в Москве, чуть не полстраны должны вы были обежать-объехать, чтобы напасть на след требуемого. А как напали на след, тут и начиналось главное стояние в очередях, ночные переклички, слюнявые номера на ладони, выведенные «химическим» карандашом… Ссоры и драки с соседями по очереди, высокомерное хамство продавцов… И если досталась тебе искомая тряпка или что-то другое унизительный праздник, торжество раба, пригнутого головой до самой земли. Дальше и пригибать некуда.

И так ведь обстояло дело со всем, что необходимо человеку для жизни. Чтобы раздобыть необходимое, аккурат целую жизнь и надо было потратить, ни на что другое ни сил, ни времени уже не оставалось.

Увы, увы, все позабыли.

Смешным нынче кажется и второй посыл, удержавший Ельцина от решительных мер против партии коммунистов, посыл, согласно которому демократия несовместима с запретами. Абсурдна сама постановка вопроса, что демократические нормы распространяются на организацию, которая, как показала вся ее история, НЕ ПРИЗНАЕТ ДЕМОКРАТИИ и, придя к власти, немедленно ликвидирует ее.

Большевики, как известно, и само слово-то «демократия» не употребляли, а только лишь с эпитетом «буржуазная». Буржуазная демократия и этим все сказано. И сразу всем понятно, как к ней относиться и что с ней делать.

«Говорить о чистой демократии, о демократии вообще, о равенстве, о свободе, о всенародности… это значит издеваться над трудящимися и эксплуатируемыми», поучал нас товарищ Ульянов-Ленин. Буржуазную демократию надо, естественно, изничтожить и заменить диктатурой пролетариата. Какая у нас была диктатура, какого пролетариата это мы хорошо знаем. Лысые, усатые и бровастые «пролетарии» преподали нам всем прекрасный исторический урок.

Изменилось ли в чем-то существенном отношение «новых» красных к демократии? Если и изменилось, то только в худшую сторону, в сторону еще большей нетерпимости. Ибо вполне очевиден был дрейф зюгановцев в направлении национализма. Национал-социализм это то, что в дурном сне не могло бы присниться идейным прародителям Зюгановых, Лукьяновых, Купцовых. Прародители, как известно, числили себя по интернациональному департаменту.

Все годы реформ коммунисты были на передовой линии борьбы с этими реформами и в парламенте, и вне его стен. Главный их принцип — «Чем хуже, тем лучше!». Сделать все возможное, чтобы реформы шли спотыкаясь, через пень-колоду, чтобы они в максимальной степени ухудшили жизнь людей, подняли волну всеобщего возмущения, а после все свалить на самих же реформаторов такова была их главная тактическая идея.

К запрету и ограничению коммунистической деятельности в разные времена прибегали несравненно более прочные демократические режимы, чем тогдашний российский. Вспомним хотя бы США, ФРГ… Финляндию…

В других странах например, во Франции, в Италии меры предосторожности находили излишними и как следствие получали немало хлопот на свою голову. Тут, однако, надо вспомнить, что еврокоммунизм совсем не то, что наш российский коммунистический фундаментализм.

Сама по себе победа большевиков на выборах в Думу это, конечно, еще не была катастрофа. Каким бы ни получился расклад сил в новом думском составе, конституционные полномочия нижней палаты парламента, как известно, были весьма ограниченны.

Опасность таилась в другом. Результаты предыдущих думских выборов, 1993 года, как мы знаем, сильно повлияли на общую обстановку в стране, хотя уже тогда было ясно, что сама по себе Дума мало на что способна. В частности, под влиянием этих результатов Ельцин отдалился от демократов. А правительство «метнулось в сторону финансовой безответственности». Следствием чего стали известные события: резкое падение курса рубля, огромная инфляционная волна осени и зимы 1994 1995 годов, резкое снижение жизненного уровня…

Эффект от только что состоявшихся выборов мог быть еще заметней, ибо они прошли в преддверии выборов президентских. В такой ситуации коммунистический триумф при голосовании 17 декабря был дурным знаком. Он придавал силы большевистским фанатикам, разворачивал в соответствующую сторону колеблющихся. Вносил смятение и растерянность в ряды тех, кто привык держать нос по ветру. В том числе и во властных кабинетах. В том числе и в прессе (омерзительно было смотреть, как в предвыборные и послевыборные дни представители «свободной печати», радио, телевидения хороводились вокруг Зюганова и иже с ним, с каким холуйским подобострастием задавали им «удобные» вопросы, как старались доказать всему миру, что эти «пролетариелюбцы» «с человеческим лицом»).

Вот в чем заключалась главная опасность этого триумфа. Вот почему его нельзя было допускать.

29 декабря Центризбирком обнародовал окончательные итоги выборов. В Думу прошли лишь четыре избирательных объединения — те самые, которые с самого начала захватили лидерство: КПРФ, получившая 22,3 процента голосов (за нее проголосовали почти 15 с половиной миллионов человек), ЛДПР — 11,18 процента (7, 7 миллиона), «Наш дом Россия» 10,13 (чуть более 7 миллионов), «Яблоко» 6, 89 (4, 8 миллиона).

В результате по партийным спискам коммунисты получили в нижней палате 99 мест, жириновцы 50, НДР 45, «Яблоко» 31.

В одномандатных округах КПРФ обрела еще 58 депутатских мандатов. 20 мест оказалось у родственной ей Аграрной партии.