— Извини старую. Три недели, как приехала, а я успела полюбить как дочку. У тебя характер золотой. Понимаю Игоря, тебя нельзя не любить.

***

Начало сентября выдалось для Питера необычно теплым, солнечным. Воскресенье Лена с Игорем решили посвятить Петергофу. Родители вызвались поехать с ними. Петр Васильевич убедил отправиться на "Метеоре".

— Будем плыть мимо нашего микрорайона? Посмотрю на наш дом. Петр Васильевич, у вас бинокль есть?

Бинокль взяли. На Игоревом "Ягуаре", поколесили по центру и выехали на Миллионную. Проехали её почти всю до Дворцовой площади, пока Игорь нашел знакомый двор, где жили друзья и перед чьими окнами можно оставить машину. Друзей дома не оказалось, однако Игорь решился оставить машину во дворе. Отсюда недалеко до набережной Зимней канавки, по которой вышли к пристани на Неве. Здесь сели в "Метеор" до Петергофа.

Когда "Метеор" вышел в залив, Лена взяла бинокль. Интересно было посмотреть тыльную сторону города, которую не видят туристы, да и жители. Доки, порт, панораму Васильевского острова. Свой район она узнала не сразу, и если бы не Игорь, пронеслись мимо. Игорь показал, но дом свой она так и не увидела.

Петергоф с залива Лена смотрела впервые. Парки и фонтаны видела несколько лет назад с экскурсией "галопом по Европе". Теперь Вера Ивановна лучше экскурсовода, не спеша, рассказывала о каждом фонтане. Вышли к Самсону, сделали несколько фотографий. Попросили снять своим аппаратом всех четверых. Находились много и родители устали.

***

До самой темноты Воробей чистил монеты, пока не появились головы воинов в шлемах, о которых говорили археологи. Буквы по окружности были не знакомые, напоминали арабские, какие он видел на мечети и могильных плитах. "Монеты не из золота, и не из бронзы, а какого-то другого металла, и мне они ни к чему". — Понял, и взялся за пластинки — бляшки. Они поддавались с трудом, зато обрадовали с первой минуты, когда засверкал золотом уголок одной из них. Он взялся еще интенсивнее тереть ее тряпкой в керосине, мыть с мылом, снова тереть порошком соды и проявился рисунок буйвола. Пластинка оказалась золотой. Очистив бляшку полностью, Воробей прикинул на глаз, сколько весит, грамм тридцать — сорок, до пятидесяти не тянет. Вторая бляшка очистилась быстрее. Был уже опыт. На ней рельефно проявился рисунок безрогой козы. На третьей была выгравирована красивая женщина.

Налюбовавшись трофеями, Воробей чертыхнулся, в темноте не разобрался, поленился копать дальше, взял всего три бляшки, а мог больше. Знать бы, что они золотые! Взял на всякий случай, чтобы не возвращаться с пустыми руками.

Что делать с золотом Воробей знал и утром отправился в поликлинику, к знакомому стоматологу, который в свое время ставил ему фиксу из материнского царского червонца. У зубного кабинета стояла толпа страждущих срочной помощи. Воробей, не обращая внимания на очередь, вошел в кабинет, увидел Ефима Абрамовича, работающего с симпатичной девицей, подошел к нему и попросил отойти в сторонку, показал золотую пластинку с буйволом. Ефим Абрамович попробовал ее на зуб и засомневался, что золото.

— Пока оставлю у себя, надо проверить. Завтра у меня прием с двух часов, приходи минут за десять.

— Вы скажите, сколько? — нетерпеливо перебил Воробей.

— Завтра скажу.

— Всё между нами? — спросил Воробей и, услышав утвердительный ответ, довольный ушел.

Коллега Ефима Абрамовича, работающий с пациентом в соседнем кресле, несмотря на все ухищрения конспирации, понял, что Кацману принесли золото. Не обращая внимания на двух пациентов в креслах, заметил:

— Ефим Абрамович, я бы на вашем месте не имел дела с Воробьевым. Тот еще тип! Недавно освободился после второй отсидки.

— Я его послал подальше, — ответил Ефим Абрамович. А про себя подумал: "Вот сволочь завистливая, подсмотрел. Заложит еще". Не имея лицензии на частную практику, Кацман с двумя приятелями еще с советских времен ставил золотые коронки, приторговывал золотом. Дома под специальное кресло приспособил самодельное сооружение, которое быстро разбиралось. Списанную бормашину не таил, держал дома открыто. Протезы для частных клиентов и золотые коронки он с помощниками изготовлял в нерабочее время на казенном оборудовании в мастерской поликлиники. Открыть частный кабинет с приходом "незалежности" не торопился. Власти знали о его деятельности и не вмешивались, слишком многие в городе были обязаны Ефиму Абрамовичу.

Дома, проверив раствором пластинку Воробья, он убедился, она из золота самой высокой пробы. Сообразил, вещь старинная, цены ей нет. Вспомнил переполох с похищением немецких туристов и догадался, золото Воробья и поиски клада немцами связаны между собой. "В наше время кому придет в голову на золоте выгравировать непонятное животное, каково предназначение этой пластинки? Скорее всего, она из античных находок. Воробей живет где-то в этом районе. Зачем только я связался"! Долго думал Ефим Абрамович, что делать с пластинкой. "У Воробьева наверняка она не одна, рано или поздно его задержат, и он признается, кому продавал их. Схватят за жабры и не вспомнят, чем мне обязаны. Переплавить нельзя, ясно, археологическая ценность, памятник древнего искусства. Отдать Воробьеву обратно и не связывать? Его задержат и придут ко мне, почему не заявил. Заявить? От Воробьева можно всего ожидать, — дружки отомстят, могут машину разбить, и дом поджечь".

Решение пришло под утро. Сходил к приятелю адвокату, и вместе разработали план, как выйти из сложной ситуации. Без четверти два Воробей уже сидел в очереди у стоматологического кабинета. Кацман появился без пяти минут до начала приема. Под ропот очереди пригласил Воробья в кабинет.

— Вещь золотая, стоит очень дорого. Нет у меня таких денег, — сказал в кабинете Ефим Абрамович.

Воробей перебил.

— Сколько можете дать?

— Дело не в деньгах, ее нельзя использовать в нашем деле. Коронку не сделаешь из этого металла, а просто, как безделушка, мне она ни к чему. Забирай. В Симферополе антиквару покажи, может, возьмет.

Воробей долго уламывал стоматолога купить пластинку за гроши, но Кацман не сдался. Он бы и рад купить за бесценок дорогую вещь, но операция, в которую уже вовлечена милиция, началась. Когда Воробей вышел из поликлиники, за ним следили. Он сел в автобус "двойку" и поехал в сторону рынка. Там не вышел из автобуса, поехал дальше. Покинул автобус на конечной остановке и пошел в сторону дома. События развивались по самому простому варианту, разработанному в отделе уголовного розыска с подсказки Кацмана и его адвоката.

Едва Воробей вошел в дом, как оказался в наручниках. Двое штатских обыскали и нашли пластинку. Капитан милиции показал санкцию на обыск. Пригласили двух соседок — понятых.

Несмотря на всю предусмотрительность стоматолога, Воробей в первую же секунду сообразил, кто его выдал, и поклялся "Я тебе жидовская морда устрою"!

Штатские и милиционер подняли накидку с подушки и принялись переворачивать постель.

— Чистосердечное признание. Запишите! Не надо все ворошить, добровольно отдам всё, руки только освободите.

Один из милиционеров отомкнул наручники. Воробей залез в печь, которую уже много лет не топили, и достал сверток. В нем были еще две золотых бляшки и одиннадцать кругляшек — монет, размером в современный гривенник.

— Только и всего? — разочаровано проговорил следователь.

— Клянусь Богом, гражданин начальник. Когда прятал, не знал, что пластинки золотые. Взял так, на всякий случай. Потом уже отмыл, оттер и догадался — золотые.

— Врет! — сказал штатский. — Продолжим обыск.

***

А во дворе Гладких выкопали из-под земли весь плащ со всеми находками и, разложив на специально припасенный холст, в присутствии представителя прокуратуры, городских властей и музейщиков составляли опись.

— Оклады икон не старые — ХIХ — ХVШ век, серебро. Золота тонкий слой, напыление, — диктовал научный консультант Симферопольского музея своей сотруднице.

Профессора — археологи рассматривали золотые бляшки с изображением скифов. На одной мужчины пили вино из рога, на второй юноша сдерживал вздыбленного коня, на других были изображены грифоны, сфинксы.