— Вы… не очень на меня сердитесь?

— Я не сержусь, не презираю вас и не считаю вас глупой, — ответил он. — Я, как и прежде, думаю, что вы необыкновенная и очень отважная девушка.

— Нет, я вовсе не такая, вы сами это знаете, — сказала Доминика. — Но мне нравится… что вы так думаете.

— Уверяю вас» что говорю совершенно искренне. — Они немного помолчали, а потом лорд Хокстон сказал:

— Закройте глаза, Доминика. Вам будет легче уснуть, к тому же ночь уже близится к концу. Меньше, чем через полчаса начнет светать и из-за гор станет подниматься солнце, неся с собой еще один жаркий, ясный день.

Ее пальцы, державшие его за руку, разжались, и спустя некоторое время он услышал ее ровное дыхание.

Доминика была совершенно измучена и страхом, и слезами, и он знал, что теперь она будет спать крепко и долго.

Лорд Хокстон не двигался, все еще не убирая своей руки, пока наконец слабый свет не стал пробиваться сквозь портьеры, которые слегка колыхались от легкого бриза.

Он все еще ждал. Стало светлеть, и он уже мог различить сначала очертания мебели в спальне, затем лицо Доминики.

Длинные волосы рассыпались по ее плечам, ресницы все еще были влажными от слез и казались очень темными, нежное округлое лицо было совсем бледным.

Она казалась такой юной и беззащитной! Лорд Хокстон долго смотрел на нее, затем осторожно высвободил руку и, поднявшись, потихоньку направился к полуоткрытой двери.

Он вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Пройдя по коридору, он вошел в комнату Доминики, увидев разбросанные простыни и открытую стеклянную дверь, ведущую на веранду.

Выйдя на веранду, он осмотрелся по сторонам. Лужайка, где дрались леопарды, была вся изрыта, цветы поломаны, многие растения выдернуты с корнем.

Лорд Хокстон долго смотрел на это разорение, затем его глаза заметили еще кое-что.

К одному из столбиков веранды был привязан обрывок веревки, которая легко могла удерживать на привязи какое-нибудь небольшое животное — например, детеныша пятнистого оленя!

Лорд Хокстон обвел взглядом густо поросшие лесом холмы. Где-то там прячется Лакшман и ждет удобного случая, чтобы отомстить за смерть своей дочери.

Если бы Доминика бросилась на помощь перепуганному детенышу, леопарды растерзали бы ее!

Он понял, что должен найти Лакшмана, и сделать это немедленно.

Доминика проснулась и, когда обнаружила, что находится в чужой комнате и в чужой постели, в ее памяти сразу же всплыли события прошедшей ночи.

Она взглянула на часы, стоявшие рядом с кроватью, и ужаснулась, увидев, сколько времени. Она проспала почти все утро, и это было неудивительно.

В то же время ей было стыдно за свой малодушный страх и за то, что она выгнала лорда Хокстона из его собственной постели.

«Как могла я вести себя так глупо?»— подумала она. Однако при воспоминании о грозном рычании леопардов, доносившемся из ночной темноты, ее снова охватил трепет.

Она не преувеличивала, когда сказала лорду Хокстону, что всегда была очень робкой. Она тщательно скрывала это, так как считала, что должна подавать пример младшим сестрам. В то же время она так и не смогла забыть то тяжкое испытание, которому подверг ее отец, когда ей было всего семь лет.

В то время ее мать была больна, и оберегая ее от волнений, многое скрывали от нее, хотя позже, узнав о случившемся, она очень сердилась.

Отец проводил с Доминикой очередной урок из Священного писания, в котором рассказывал про ангелов, охраняющих людей и спасающих их от козней дьявола.

Его рассказ и так был очень живописным и слишком реалистичным, но он увлекся своей любимой темой, его воображение разыгралось, и он принялся описывать ад в таких ярких красках, что Доминика закричала:

— Я боюсь дьяволов, папа! Я боюсь, что они меня поймают!

— Ты будешь в полной безопасности, пока будешь стараться быть хорошей, — ответил ее отец. — Бог посылает ангелов, чтобы они защищали тебя, и они всегда будут рядом с тобой, оберегая тебя от греха.

— Я боюсь и ангелов тоже, — сказала Доминика. — Я не хочу, чтобы рядом все время кто-то был… я хочу быть одна!

Викарию это заявление показалось кощунственным, и он принялся отчитывать Доминику. Но уже в семь лет она отличалась независимостью и поэтому стала возражать.

— Я все равно боюсь ангелов, папа, что бы ты мне о них не говорил… я боюсь, боюсь!

Закончилось это тем, что ее на всю ночь заперли одну в церкви, чтобы она могла поразмышлять об ангелах и понять, что в руках Бога она в безопасности.

Доминика до сих пор отчетливо помнила, как окружавшая ее темнота казалась ей населенной не ангелами, а демонами. Скорчившись от ужаса на полу, она старалась сделаться незаметной, заткнув при этом уши пальцами, чтобы не услышать ангелов, если те вздумают поговорить с ней.

На следующее утро ее нашли спящей в полном изнеможении, голова ее покоилась на одной из красных подушечек для молитвенника.

Викарий никогда больше не применял подобных наказаний к своим детям. Он был слишком напуган гневом своей жены.

Но у Доминики в результате развилось чувство, от которого она так и не смогла избавиться: она» стала бояться темноты и поэтому была рада, что они с Фейт спали в одной комнате.

Однако, будучи самой старшей в семье, Доминика старалась скрывать это, а после смерти матери чувствовала, что должна занять ее место не только по отношению к сестрам, но и по отношению к отцу.

Там, где дело касалось общения с викарием, это было нелегко, но все же ей иногда удавалось смягчать его жесткие ограничения.

Лишь когда требовалось выделить деньги на питание или другие хозяйственные нужды, Доминика была вынуждена признать свое поражение.

Тем не менее, ни разу в жизни она не проявила такого постыдного малодушия, как прошлой ночью.

Она понимала, что отчасти ее поведение можно было оправдать — слишком многое произошло в ее жизни за столь короткое время. Неожиданное предложение лорда Хокстона, горечь расставания с родными, неприязнь, которую она стала испытывать к Джеральду с первой же встречи, чувство отвращения, охватившее ее, когда он поцеловал ее плечо, страх перед будущим…

Ей было мучительно любопытно, что думал о ней после всего происшедшего лорд Хокстон, жалел ли о том, что привез ее в этот дом, который построил своими руками.

Если прежде он считал ее достойной жить здесь, быть хозяйкой этого дома, теперь он должен был испытывать глубокое разочарование оттого, что она оказалась такой трусливой и неспособной сдержать свое слово.

«Он столько сделал для меня, — с тоской подумала Доминика. — А теперь я его подвела, в то время как он полагался на меня».

При мысли об этом на глаза у нее навернулись слезы, и Доминика почувствовала себя очень уставшей и совершенно опустошенной после прошедшей ночи.

«Я должна встать», — сказала она себе. Но она продолжала лежать, глядя, как солнечный свет проникает сквозь неплотно задвинутые шторы и освещает дивное убранство комнаты «Красного Лотоса».

Спинка кровати была украшена такой же резьбой, как и в ее комнате, только лепестки были окрашены в яркий красный цвет. На портьерах был вышит тот же символическим узор из переплетающихся цветков лотоса, но картина, висевшая на стене, была другой.

На ней был изображен не Будда, а прекрасное озеро в Канди, заросшее красными цветами лотоса. В отдалении возвышался храм Священного Зуба, над самой водой нависли деревья, усыпанные цветами.

Доминика вспомнила, как они с лордом Хокстоном любовались этим озером и теперь ей показалось, что тот день был самым счастливым в ее жизни!

Она и не предполагала, что в мире существует подобная красота! Это воспоминание так живо стояло у нее перед глазами!

Глядя на картину, Доминику внезапно осенило, почему Канди показался ей таким прекрасным, почему озеро сверкало и манило, словно заколдованное, почему великолепные цветы казались ей ярче, чем всегда.