Одна из моих дам заметила мне:

— Ответ на это стихотворение он решил написать сразу же. До середины написал, а потом молвил: «Никак не получается концовка». Прошло долгое время, пока он решился.

Моему сыну срочно поручили наблюдение за танцовщиками, сказав при этом, что послезавтра — специальное празднество.

По этому случаю пришло редкое послание от Канэиэ. «Что еще нужно сделать?» — спрашивал он, присылая все, что было необходимо сыну.

В день последней репетиции от него принесли еще одно письмо: «Сейчас я не удел из-за осквернения, поэтому не могу приехать во дворец. Я думал прибыть к вам и проводить сына, но ты вряд ли подпустишь меня к дому. Я в нерешительности: как мне быть?».

Растерявшись при одной только мысли, что Канэиэ сейчас может прибыть сюда, я велела сыну:

— Быстро одевайся и поезжай к отцу!

Так я подгоняла его, а когда сын уехал, тотчас же залилась слезами.

Встав рядом с сыном, Канэиэ заставил его повторить танец, а потом отправил во дворец.

В день, когда наступил праздник, я выехала из дому, рассчитывая увидеть процессию. На северной стороне дороги, особенно не бросаясь в глаза, стоял экипаж, крытый бетелевыми листьями. Сзади и спереди занавески у него были опущены. Спереди из-под занавеси выглядывал тяжелый тканый рукав фиолетового цвета[27] поверх чистых полотняных облачений. Глядя на этот экипаж, я решила, что он женский.

Из ворот дома, что стоял позади экипажа, к нему церемонно вышел придворный шестого ранга, опоясанный большим мечом, и, преклонив колени перед тем, кто находился внутри, что-то сказал. Когда я, удивленная зрелищем, присмотрелась внимательно, то увидела, что возле кареты, к которой тот подошел, стояло несчетное количество чиновников высокого ранга в красных и черных одеяниях.

— Если хорошенько присмотреться, там есть люди, которых нам приходилось видеть, — сказали мне.

Церемония закончилась раньше, чем всегда; все, кто сопровождал кареты высшей знати, должны были видеть это окружение; задержавшись там, они столпились в одном и том же месте — возле экипажа Канэиэ. Сын, которым были заняты все мои мысли, выглядел с сопровождающими его людьми просто великолепно, хотя и был вызван внезапно. Люди из высшей знати, как это было принято, протягивали ему фрукты и другие дары, что-то говорили, — мое материнское самолюбие было удовлетворено. Кроме того, случилось так, что мой старомодный отец, не осмеливаясь смешиваться с высокопоставленными, находился среди тех, чьи одежды были цвета желтой розы[28]. Канэиэ заметил его, извлек из числа мелких чиновников и послал в свой дом за сакэ, а потом наполнил для него керамическую чарку. В тот самый момент, когда я это увидела, не возликовало ли мое сердце?!

Некоторые уже намекали сыну:

— Ну, наверное, уже пора! — и были женщины, которые добивались его. Сначала он написал той, что жила в районе Восьми мостов:

Ответа на этот раз, как будто, не было, и он снова написал:

Теперь ответ пришел:

Письмо было написано переписчиком. Юноша ответил:

На послание ответили:

Она решила, что взяла верх в этом состязании, но он опять написал:

Ее ответ:

Он опять написал:

На этот раз она прервала обмен письмами словами:

— Уже темно.

Наступила двенадцатая луна, и он опять написал ей:

Ответа не последовало: сказали, что дама куда-то уехала. На следующий день юноша вновь стал просить ответ, но она написала только одно слово: «Видела», — и прикрепила бумагу к ветке парчового дерева[30]. Он снова написал:

Ее ответ:

Весна наступила еще в старом году[31].

— Повернула сюда! — выразился сын.

Ответа не было. Он опять написал, распорядившись: «Будет ответ — сразу ко мне!».

И на этот раз ничего. Пока я думала, что же случилось, услышала от сына:

— Говорят, таких воздыхателей у нее много.

И вот, видимо, об этом: