Эти мысли тоже не придавали бодрости уставшему, обалдевшему от жары Куропаткину. В кои-то веки, спустя семь лет добросовестной работы он наконец-то заслужил летний отпуск! Через три дня он должен был бы лежать на пляже рядом с женой и сыном, играть с ними в карты, брызгаться теплой морской водой, кататься с ними на катамаране и «банане», ездить на экскурсии. Ведь, смешно сказать, он ни разу не был ни в самшитовой роще, ни в Новоафонском монастыре, ни в Воронцовских пещерах.
Когда-то, только приехав сюда, он с женой (сын тогда был совсем маленький) съездил на 33 водопада. Единственное, что он вынес из той экскурсии, — это чувство страха, когда карабкаешься по трухлявой лестнице над очередным ущельем, в которое низвергается небольшой водопадик, да вино «бургунское», которое продавали адыгейцы у водопадов.
Да-да, «бургунское», а не «бургундское», именно так было написано на бумажке возле полуторалитровой баклажки. Местные неграмотные жители приписывали своей бодяге популярные названия французских вин. Тут были и бургундское, и «Божоле», и ликер «Шартрез». Впрочем, если не быть слишком привередливым, можно сказать, что вино на вкус было довольно приятным, особенно белое, из мускатного винограда.
Куропаткин опомнился, не давая своей памяти утянуть себя в омут воспоминаний, иначе будет еще хуже. Тогда, когда они вместе с женой только приехали на этот курорт, им все казалось волшебным. И морской запах, и чудесные растения, и удивительный климат субтропиков, и домашнее вино, и местное лакомство с чудным названием «чурчхела». И ласковое море, и теплые губы жены на его теле, когда они прошли по пляжу за мыс…
Всю последнюю неделю он был в эйфории, представляя, как здорово ему будет отдыхать с семьей. В этот раз они вместе собрались в Питер, город, из которого приехали сюда. Наташка, жена, даже записывала, куда они поедут, какие места посмотрят. А теперь, когда до долгожданной свободы осталось всего три дня, ему поручили дело об убийстве. Начальник отделения вызвал й, вытирая лы-сйну платочком, повернулся к вентилятору и сообщил — вентилятору, что Куропаткйну прй^-дется взять дело об убийстве курортника в санаторий «Янтарь».
— Но у меня же отпуск, — возмутился Ку-ропаткин.
Он не принял всерьез слова начальника, скорее всего, тот забыл, что следователю пора хотя бы раз за столько лет отдохнуть в июле, а не в декабре йлй апреле.
Но начальник не стукнул себя по лбу, не крякнул от досады, как он это всегда делал. И даже не повернулся к следователю. Это был плохой знак, лучше бы он заорал и стукнул ку-14 лаком по столу, А то, что начальник по-прежнему смотрит на вентилятор, означало только одно: начальник все понимает, й ему просто стыдно смотреть в глаза Куропаткйну.
— Маркин на больничном, — сухо сказал он, все так же не поворачиваясь к следователю, — а Горщйков завален делами по уши. На нем висит изнасилование, два ограбления и несколько разбойных нападений. Повесить на него еще и убийство я не могу. Остаешься только ты…
— Маркин постоянно на больничном, — вспылил Куропаткин, — зачем только вы его держите!
Начальник, толстяк по имени Николай Николаевич, или просто Ник Ник, почти как Ниф-Ниф, наконец повернулся к следователю и с укором взглянул в его глаза, напоминая одним взглядом, что Маркину уже за шестьдесят, сердце пошаливает и другие старческие болячки напоминают о себе. И разве он против, чтобы в его отделении были крепкие и здоровые следователи? Только где они?!
Куропаткин вздохнул и вышел из кабинета. Ему предстояло вести тяжелый разговор с женой и лицезреть заплаканное личико сына, который уже мечтал об их питерской рыбалке.
Выходных дней у него почти не было. Он не привык работать четко по графику: строго до шести вечера, кроме субботы и воскресенья. Свидетели тоже работали и оказывались дома как раз или поздно вечером, или в субботу. Материалов было так много, что он не успевал читать их в рабочее время, а оставить на понедельник не мог, вследствие чего брал работу на дом. Поэтому отпуск — это был единственный шанс отдохнуть. И вот теперь этот шанс уплывал из-под носа вместе с расположением жены и уважением сына.
Денис проснулся оттого, что кто-то довольно чувствительно толкал его в бок.
— Чего надо? — прохрипел он, медленно просыпаясь и ужасаясь собственному голосу.
Казалось, что в горло насыпали песка, и голос еле-еле пробивается через толстый слой.
Он очень захотел пить. Голова, на удивление, не болела. Наверное, организм привык за трое суток беспросветного пьянства и насквозь проспиртовался. Как там говорят? Вашем алкоголе крови не обнаружено? Или что-то в этом роде…
— Поднимайтесь, — велел грубый голос.
Денис и в самом деле приподнялся и уставился на особу в белом переднике и дурацком чепце. Она напоминала Джен Эйр. Та тоже была страшненькой и обожала незатейливые белые чепчики.
— Вставайте, ваше время истекло, — назидательно сказала горничная и подняла вверх толстый палец.
Денис с интересом наблюдал за ней. Вот забавный персонаж! Особенно здорово прозвучала фраза про истекшее время. Интересно, как бы она повлияла на потенциального самоубийцу или просто легковозбудимого человека?
Он поднялся с кровати и, шатаясь, побрел к выходу. Уже возле двери он вдруг вспомнил, что идти ему, собственно, некуда.
— Эй, я же здесь живу, — оглянулся он на горничную.
— Вы заплатили только за сутки, сутки уже прошли, — скептически выплюнула она ему в лицо.
Подумать только, а он-то считал, что этот санаторий славится своим сервисом! Или сервис хорош только тогда, когда человек заказывает номер не на одни сутки, а на две недели, а потом вовремя выметается и оставляет горничной хорошие чаевые? И при этом не хрипит ей в лицо голосом, который рассыпается на песчинки, словно мумия из одноименного фильма?
Денис вышел в коридор и вдруг вспомнил, что он живет в этом номере уже не одни сутки. И, следовательно, горничная ошиблась. На всякий случай он спустился в прохладный бар, выпил стакан сока, а потом дошел до портье и поинтересовался, до какого числа оплачен его номер.
— Какой у вас номер? — спросил портье.
— Двухместный, — откашлялся Денис. Когда он вставал с кровати, то мельком заметил дверь в другую комнату, о которой раньше и не подозревал. И зачем он взял двухместный номер, если второй комнатой и не пользовался? Надо же было так переплатить! Хотя… Он посмотрел на прилизанного в духе тридцатых годов портье и понял, что одноместный ему не светил. Что же, этот прощелыга дурак совсем, чтобы сбрасывать в разгар сезона «однушки», когда небось получает за сдачу двухместных номеров премии?
— Нет, я имею в виду номер вашего люкса, — улыбнулся портье.
— Э… не помню, — стушевался Денис. У него что, — еще и люкс?! Понятно теперь, почему денег почти не осталось.
— Но фамилию-то свою хоть помните? Он назвал фамилию, и портье стал листать журнал регистрации.
— Двадцать четвертый номер, оплачен до обеда восемнадцатого июля.
— А сегодня какое число?
— Сегодня шестнадцатое, — учтиво сказал портье.
— Значит, у меня еще два дня? — вопросил Денис.
— Да, верно…
Портье снова улыбнулся, но не удивленно, скорее привычно. Видимо, работа в таком санатории здорово его подготовила к самым нелепым вопросам.
— Тогда какого же черта?.. — начал Денис и передумал ругаться.
Совок — он и есть совок, его ничем не исправишь, ни новыми корпусами, ни прямо-таки ресторанным питанием, включенным в путевку, ни запредельной ценой, сравнимой разве что с лучшим отелем на Лазурном побережье. Главное — это люди, а люди у нас все те же. Грубые, бесцеремонные, твердокаменные. Таких не разжалобишь. Жаловаться на горничную — без толку, себе дороже встанет. Только нервы трепать. Негатив, как учит мудреная книга «Дианетика», которую он пытался осилить по совету жены уже второй год, притягивает к себе негатив.
Когда Денис поднялся в свой номер, горничная уже перестелила постельное белье и теперь вовсю шуровала пылесосом.
