Возможно, не так и неправ философ Плотин, сказав Амелию, богобоязненному человеку: «Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!» Пусть приходят, если им есть что сказать, а лучше – сделать. Подобно Стратону, основателю Мусейона в Александрии, считаем: всё, что существует, создано самой природой. Если это так, то и главная сила людей не в богах, деньгах или политиках (и те, и другие, и третьи ненадежны), а в них самих, в мудрости Природы и в Гении народном. Может быть лучше обожествлять время, как это некогда делали древние майя?!

О том же писал и «второй Будда» (Нагараджуна). В известном своем трактате «Опровержение идеи Бога-творца и творения Вишну» он выступает с идеей опровержения концепции божественного Зодчего вселенной. Интересно, какие соображения приводит индийский философ-мудрец. Он пишет: «В чем состоит другой недостаток (идеи Бога-творца)? Он творит других, возникнув сам или не возникнув? (Если предположить), что (творит), не возникнув сам, то и Он, по всей видимости, не в состоянии создавать других. Почему? В силу природы того, что само не произведено. Например, не может возделывать землю и т. п. сын бесплодной женщины. То же самое в случае с Богом-творцом… Далее. Если предположить, что Он творит других, возникнув сам. Тогда (возникает вопрос), в силу чего Он возник? То ли от самого себя, то ли от другого, то ли от обоих (себя и другого) вместе? В действительности нельзя возникнуть от самого себя, потому что рождение самого себя противоречит опыту. Ибо неверно, что может разрезать само себя лезвие меча, пусть даже чрезвычайно острое. Ибо неверно, что может танцевать даже хорошо обученный, искусный танцор, встав на свои собственные плечи. Почему? Да разве (где-либо) видано такое, разве можно (и) предположить, чтобы быть рожденным самим собой, быть родителем самого себя? Такие речи неизвестны людям». Не вдаваясь в содержательный анализ этих положений, заметим, что здесь индийский мудрец занимает позицию так называемой срединной мудрости: «Ни теизм, ни атеизм» (писал Сюэ-ли Чжэн).

В. Васнецов. Страшный Суд

А поскольку, как утверждал еще Кант, «нет никакого уполномоченного Богом толкователя Писания», то каждый волен рассчитывать на личное понятие Бога, на свои пути решения и исполнения судеб и желаний. Пусть «чистый богослов», который не обрел «дурную славу свободы разума и философии», и верующий обратят свой взор к Богу и Библии. Ученый или верующий, не чуждый науки, если он прибегнет к помощи разума, должен будет, по словам того же Канта, ничего не попишешь, «перепрыгнуть (как брат Ромула) стену церковной веры», попав на «свободное поле собственных суждений и собственной философии».

Правда, у христианства, утверждают искренние адепты православия, есть всё то, чем сильны древние и даже не очень древние религии… А. Мень говорил в своей последней лекции – о христианстве (8 сентября 1990 г.): «Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцаний. И мы подошли к вершине, к тому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце и которое называется – христианством… Конечно же, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них. И самое сильное в христианской духовности – именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота. Если буддизм был пронизан страстным стремлением к избавлению от зла, стремлением к спасению (Будда говорил, что как воды морские пропитаны солью, так и его учение – дхарма – проникнуто идеей спасения), то эта жажда спасения, обетование спасения присущи и христианству, Новому Завету. Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который (и) является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это (же) самое мы находим и в христианстве. Если в китайском миросозерцании небо – Цянь – является чем-то ориентирующим человека в жизненных вещах, даже в мелочах, в различных оттенках традиций, то и это есть в христианстве. Если брахманизм (современный индуизм) говорит нам о многообразных проявлениях Божественного, то и это есть в христианстве. Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всём, что он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, – то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействие Бога только этим пантеистическим всеприсутствием. Но мы бы ошиблись с вами, если бы (вдруг) посчитали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нём проявилась (и) колоссальная сила чего-то нового. И это новое было не столько в доктрине, сколь в прорыве иной жизни в нашу обыденную жизнь… Великие учителя человечества – авторы «Упанишад», Лао-цзы, Конфуций, Будда, Мохаммед, Сократ, Платон и другие – воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с трудом. И это справедливо». Мень призывал с благоговением приблизиться к Богу, ибо там, в «соседстве Бога» (Пушкин), в умственно-духовном созерцании, и обитает истина. Но истина, как и Христова «радостная весть», приходит лишь к тем, кто готов пожертвовать собой ради друга своя, ради правды и Родины.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

«Просветим и согреем тех, кто сегодня страдает от бедности, болезней, войн, преступлений», – сказал в пасхальном послании Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, призывая всех нас трудиться «ради духовного и материального возрождения общества». И это очень верно… Однако наша православная вера должна быть бойцовской, победоносной и животворной, а не страдательной и погибельной… Идеалом здорового и сильного Русского общества не может выступать страдание, ибо страдание и аскеза противоправны законам естества и бытия человеческого. Дайте же вере крылья и мощь для дерзновенных деяний и полета! Нам вспомнились слова некогда известного французского писателя и социалиста М. Пеги, которые и приводит Ромен Роллан: «Не станем уходить от живой жизни, чтобы размышлять над нездешними обещаниями… не станем созерцать Град небесный. Мне думается, что человечество сегодня нуждается в заботе со стороны всех людей. Без сомненья, оно меньше нуждалось бы в наших трудах, если бы наши религиозные предки немного больше трудились на пользу человечества или немного меньше молились. Ибо молиться – не значит работать». Не лишая люд права на молитвы, он указывает на их ограниченные возможности, ибо, молясь и только, люди отодвигают деяние. Даже сотни тысяч молитв, прочитанных с превеликим рвением и верой, не вобьют одного гвоздя. Сегодня в России, как верно сказал поэт, «храмов стало больше, а веры меньше» И вовсе не парадокс то, что в Ростове Великом чиновники хотят продать храм! Архимандрит говорит, что у чиновника (внешнего управляющего Григорьева), что продает церковь, «душа проснется». Только перед расстрелом и проснется! По России волнами идет массовое осквернение храмов и икон. А церковь лишь скорбит, уповая на защиту Господню! Не крестом, а пулеметом надо встречать грабителей и осквернителей могил и икон (судить их вместе с их заказчиками).

Заклинание Мефистофеля

Да и что толку «заклинать мефистофелей». Нужен «новый тип» религии. Плохо и трагично, что для миллионов жизнь оставляет лишь место великомученика. В этом случае нам не помогут ни реформы, ни законы, ни религии. В. Розанов как-то отмечал характерную черту русских людей, говоря так: самые образованные люди, как Тургенев, Герцен, и атеисты, нигилисты – в серьезные минуты жизни вдруг видят в себе возрожденною эту древнейшую, первоначальную веру своего народа: что умереть – святее нежели жить, что смерть угоднее Богу (особо для верующих), Высшему Существу (для философов), чему-то (для атеистов), нежели жизнь. Эта грустная и ужасная мысль сообщила главный нравственный колорит всей русской Европе: чего-то меланхолического, полностью погибшего в смысле прогресса, чего-то страдающего и страшно дорогого, чему уж никто не сумеет помочь. «И тем дороже это существо (Россия), и тем страшнее за него».