Гоним карающим Зевесом, Двойную смерть он испытал: Явился Писарев Дантесом И вновь поэта расстрелял.

1865

"Кто там?" — "Я истина." — *Назад! В вас наша пресса не нуждается". — "Я честность!" — "Вон!" — "Я разум!"

"Брат, Иди ты прочь: вход запрещается. — Ты кто такая?" — "Пропусти Без разговоров. Я — субсидия!.." — "А, вы у нас в большой чести: Вас пропущу во всяком виде я!"

(1867)

Сразить могу тебя без всякого усилья, Журнальный паразит: Скажу, кто ты и как твоя фамилья, И ты — убит.

(1868)

Гордись же ты, надменный росс! Свободное печати слово Под алебардою Каткова Преображается в донос.

(1870)

Поднялся занавес, и вскоре Решила публика сама: На сцене видели мы горе, По не заметила ума.

1869–1870

Пусть твой зоил тебя не признает, Мы верим в твой успех блистательный и

скорый: Лишь "нива" та дает хороший плод, Навоза не жалеют для которой.

1870

Чтоб утонуть в реке, в нем сердце слишком робко, К тому же, господа, в воде не тонет пробка.

(1870)

Не верьте клевете, что мы стоим на месте, Хоть злые языки про это и звонят… Нет, нет, мы не стоим недвижно, но все вместе И дружно подвигаемся… назад.

(1870)

Нельзя довериться надежде, Она ужасно часто лжет: Он подавал надежды прежде, Теперь доносы подает.

(1870)

Я не гожусь, конечно, в судьи, Но не смущен твоим вопросом. Пусть Тамберлик берет До грудью, А ты, мой друг, берешь До-носом.

(1870)

В поэте этом скромность мне знакома, Но все-таки я очень поражен: Свои стихи "Снопами" назвал он, А где снопы, там и солома.

1871

Коротенькие мысли, коротенькие строчки, Клубничные намеки от точки и до точки, Широкие замашки и взгляд мещански-узкий, Язык преобладающий — не русский, а

французский; Легко все очень пишется и без труда читается, И из голов читателей тотчас же испаряется.

(1871)

"Служителем искусства" постоянно Ты, милый мой, привык себя считать. Что ты "служитель" — это мне не странно, Но об искусстве-то зачем упоминать?..

(1871)

Для чего на небе звезды? Много толков я слыхал. Но верней всех заключенье Сделал прусский генерал. Долго он смотрел на небо — И решил загадку сам: "Вероятно, за отличье Даны звезды небесам".

(1871)

Всего, чем жизнь кипит вокруг, Термомеир в некотором роде, Он брюки, "принципы", сюртук Имеет по последней моде. Сейчас с парижской мостовой, Он парижанин в каждой строчке, И даже строчки на сорочке Парижской сделаны швеей. Он из Парижа все новинки Ловить умеет на лету: И убежденья, и ботинки И звонкой фразы пустоту. Но ветер может измениться, И он, без многих дальних дум, Из Вены выпишет костюм И венским духом заразится.

(1871)

В литейном деле он силен, И даже слух прошел в народе, Что новый череп на заводе Себе недавно отлил он.

(1872)

Сейчас ты истину мне горькую сказал И все-таки прими за это благодарность. Ты прав — на мелочи талант я разменял, А ты по-прежнему все — крупная бездарность.

(1873)

Между тобой и Робеспьером Есть сходства общего черты. Служа ораторов примером, Он адвокат был, как и ты; Как ты, был в обществе прославлен, Одна лишь разница с тобой: Он — гильотиной обезглавлен, Ты обезглавлен был судьбой.

1875

Его картина цели достигает: Спят "рыбаки", а публика зевает.

1875

Область рифм — моя стихия, И легко пишу стихи я; Без раздумья, без отсрочки Я бегу к строке от строчки, Даже к финским скалам бурым Обращаясь с каламбуром.

(1876)

Так много таланта и чувства Потрачено, но, скажем прямо: Атласному платью реклама Едва ли есть дело искусства.

1877

Ни волновать они, ни трогать Не могут, укусив врасплох: Ведь в ход пуская даже ноготь, Никто не сердится на блох…

(1877)

Именье все распродав, Он умер бы без сожаленья,

Да жаль ему расходов На гроб и погребенье.

(1877)

Его притворство так обыкновенно, Что если он "прикажет долго жить", То все воскликнут непременно:

Не может быть!

(1877)