Он был слабоволен и не мог справиться с Барбарой, хотя и негодовал втайне. Публично же он был вынужден принять титул, которым был обязан неверности жены.

Граф Каслмейн шел вдоль парапета в элегантном костюме и завитом парике, который страшно не шел к его бледному глуповатому лицу. Барбара заметила его приближение, однако намеренно не обращала на него внимание, пока он почти не поравнялся с ней Тогда она подняла взгляд, картинно вздрогнула якобы от удивления и с видом холодным и вызывающим сделала ему реверанс, на который он ответил любезным поклоном.

В течение последних недель они бурно ссорились при каждой встрече, и Барбара уже решила, что Роджер Палмер ей больше не нужен. Он нагонял на нее скуку, а она его раздражала, так что не было смысла сохранять брак, который стал им обоим в тягость. Впрочем, Роджер по-прежнему делал вид, что любит ее.

– Ваш господин и повелитель сегодня такой щеголь! – насмешливо сказал один из придворных.

Она улыбнулась ему из-под ресниц.

– Что вы хотите этим сказать, Рудольф? – осведомилась она. – Ваши комплименты всегда заставляют меня насторожиться.

С этими словами она повернулась и пошла навстречу няне, которая только что вышла на крышу с младенцем в лентах и кружеве.

– Мой маленький Чарлз! – воскликнула леди Каслмейн голосом полным материнской любви.

Взяв младенца из рук няни, она секунду подержала его, ласково глядя на крошечное сморщенное личико сына. Однако прилив нежности длился недолго: она быстро и почти раздраженно отдала младенца няне и снова вернулась к болтающим кавалерам.

– Нам приходится ждать бессовестно долго! – проговорила графиня, глядя на реку.

– Мы столько лет ждали возвращения нашего короля, что еще несколько минут роли не играют, – серьезно отозвался кто-то.

Барбара сделала вид, что не слышала этих слов. Она смотрела вниз, туда, где придворные собирались небольшими группами и медленно двигались к лестнице во дворец Уайтхолл, по которой король вскоре должен был провести свою супругу.

С беззаботным видом она сняла с головы одного из кавалеров шляпу с плюмажем и надела ее, чтобы уберечь прическу от ветра.

– Право, из меня вышел бы на редкость славный мужчина! – воскликнула она.

Ее поклонники рассмеялись.

– Вы мне больше нравитесь женщиной! – прошептал тот, кого она назвала Рудольфом, понизив голос, чтобы его услышала только она.

Казалось, будто его слова заставили Барбару вспомнить, почему она здесь и как важны для нее ближайшие минуты: она сняла шляпу и, непривычно серьезная, стала спускаться на террасу.

Зеваки, не стесняясь в выражениях, пробивались вперед, чтобы поглазеть на собравшихся.

– А вон и старуху откопали! – громко объявил кто-то.

Из дворца вышла немолодая женщина. Она держалась не по годам прямо и гордо, но морщинистая кожа ее поблекла и пожелтела, как старая слоновая кость, а аристократический нос выдавался вперед наподобие клюва. Платье на ней было старомодное, но ее драгоценности так сверкали и переливались на солнце, что Барбара Каслмейн бросила на них завистливый взгляд. Бриллианты старухи всецело завладели ее вниманием, и она даже не заметила юную спутницу старой леди, пока не услышала, как кто-то из ее кавалеров пробормотал:

– Гром и молния, почему никто не сказал мне, что при дворе появилась нимфа?

Только теперь Барбара увидела, что пожилая дама не одна.

Рядом с ней шла девушка, всем своим видом выражая трогательное внимание. Она была невысокая – почти на голову ниже Барбары – и удивительно изящная, начиная с нежной шейки и кончая крошечными ножками, которые выглядывали из-под кружев нижней юбки.

Бледно-золотые волосы спускались ей на плечи свободными локонами, придавая ее личику одухотворенное выражение нетронутой прелести. В глубине огромных темно-серых глаз таились лиловые тени, алые губы идеально правильной формы чему-то улыбались.

Ее наряд был нежно-зеленый, цвета распускающейся зелени, и в ней было что-то столь прекрасное, юное и чистое, что Барбара почувствовала, что, назвав ее нимфой, придворный не преувеличивал.

– Кто это? – резко спросила Барбара.

Никто не спросил, о ком идет речь: все взгляды были устремлены в одном направлении.

– Это вдовствующая графиня Дарлингтон, – ответил Рудольф Вайн. – Я слышал, что она приехала из своего поместья, и ей предоставили покои во дворце. Ее отец верно служил отцу нашего короля и погиб у него на службе. Странно, что после стольких лет графиня пожелала вернуться ко двору.

– Что же тут странного! – недовольно отозвалась Барбара Каслмейн. – Эта девица – ее внучка.

– Внучатая племянница, – уточнил Рудольф.

Барбара обернулась к нему.

– Откуда вы знаете? Кто она?

– Ее зовут леди Пантея Вайн, она моя двоюродная племянница, – объяснил Рудольф.

– Ваша двоюродная племянница! – повторила Барбара. – Почему вы не сказали мне, что она собирается здесь появиться?

– По правде говоря, у меня это просто вылетело из головы, хотя кто-то сообщил мне об этом примерно месяц назад.

К тому же мне было сказано, что Пантея – богатая наследница. Но как это могло получиться, я понять не могу: за время Протектората наша семья лишилась всего имущества.

– Давайте познакомимся с вашей родственницей, – довольно мрачно предложила Барбара.

Она прекрасно знала, что любое новое лицо, появившееся при дворе, может стать ее врагом – особенно если это лицо достаточно хорошенькое. Сейчас ей не хотелось бы иметь новых соперниц. Ей предстояло вести сражение с королевой, однако леди Пантея Вайн была настолько красива, что могла оказаться серьезной противницей. Барбара быстро направилась к вдовствующей графине и ее спутнице, которые остановились у парапета, наблюдая за праздничным зрелищем.

Пантея тихо смеялась, глядя на маленькую лодку, украшенную масками животных: ее команда была наряжена обезьянами.

– Представляю, как им жарко в этих меховых шкурках, – говорила она графине в тот момент, когда Рудольф Вайн, сняв шляпу с пером, отвесил им глубокий поклон.

– Могу ли я вам представиться, мадам? – спросил он, обращаясь к графине.

– В этом нет необходимости, – бесцеремонно ответила она. – Ты мой племянник Рудольф. Я бы где угодно тебя признала: ты вылитый отец. К тому же я ожидала здесь тебя увидеть. Слава о тебе дошла даже до такой глухомани, как Уилтшир.

– Вам не следует верить всему, что обо мне рассказывают, – почтительно возразил Рудольф, но, целуя руку графини, он встретился с ее проницательным взглядом, и ему показалось, будто она над ним смеется.

– Надо полагать, ты хочешь познакомиться со своей родственницей Теей, – проговорила графиня, указывая затянутой в перчатку рукой на стоявшую рядом девушку.

Тея низко присела. Вблизи она казалась еще красивее, чем издалека. Залюбовавшись ею, Рудольф Вайн на секунду забыл о том, что Барбара Каслмейн ждет, чтобы он их познакомил.

– Могу я представить леди Каслмейн? – спросил он, но к его глубочайшему изумлению графиня вдруг выпрямилась во весь свой рост, и лицо ее стало суровым.

– Я не имею желания заводить знакомство с миледи Каслмейн, – холодно объявила она и, повернувшись к ним спиной, устремила взгляд на реку.

Рудольф Вайн с изумлением почувствовал, что краснеет.

Он считал, что пробыл при дворе настолько долго, что его уже ничем нельзя удивить, однако сейчас он был буквально потрясен: его тетка сочла возможным публично отказаться от знакомства с самой знаменитой и известной женщиной Англии.

Он не мог решить, что ему говорить или делать, и, пока он стоял в растерянности, разъяренная Барбара с гневным возгласом повернулась и отошла от них.

В эту секунду Рудольф почувствовал легкое прикосновение к его локтю и услышал тихий голос Теи:

– Мне жаль, очень жаль.

А потом она тоже отвернулась и встала рядом со своей двоюродной бабушкой, оставив Рудольфа в одиночестве. Секунду он колебался, не зная, следует ли ему догнать рассерженную леди Каслмейн или попытаться умилостивить свою родственницу. Тея помогла ему принять решение: Рудольф увидел, как она обернулась, и ему показалось, что глаза ее смотрят на него умоляюще. Он немедленно подошел к старой графине.