— Вылизывать ничего не придется, ему всего лишь надо кого-то трахать. Он ведь не ищет чего-то особенного. Сойдет любая… все, что от нее требуется, это ложиться с ним в постель и говорить по-испански во сне.
В конце концов Эрнест обещает подумать и спрашивает, когда же, черт побери, я познакомлю его со своими богатенькими американскими друзьями? Если бы у него были богатенькие американские друзья, он бы уже давно меня им представил. Ладно, займусь, говорю я, может быть, мы с Сэмом как бы случайно наткнемся на него в каком-нибудь кафе.
— Послушай, к черту мужа. Я хочу познакомиться с женой. Скажи, что у тебя есть друг, который с удовольствием покажет ей Париж, настоящий Париж, Париж Вийона, Мане, Ги де Мопассана… Скажи, что я покажу ей место, где играл в шахматы Наполеон… и еще Алехин, тот, чемпион… ей нравятся шахматы? Она любит поесть? Я с ней пообедаю… только платит она. Мы чудесно проведем время! Скажи, что я покажу ей одно местечко на площади Одеон, которое называется "Молочный поросенок", угощу кофе… Послушай, Альф, тебе ведь некогда, ты таскаешься с мужем. А со мной она не соскучится, я знаю, где можно отведать чудесный мягкий "шамбертен", где готовят отличные антрекоты Бер-си… о-ля-ля! Почему бы и нет? Она любит читать? Я отведу ее на книжный развал… там одна старушенция в черном фартуке и шали продала мне "Веселых девчонок" Брантома за тридцать франков… мошенница! И это в мой первый день в Париже… хочу поквитаться с чертовкой. Сходим на бульвар Капуцинов, пусть посмотрит на барона Ротшильда… а может, она с ним даже знакома. Ее интересует искусство? Упомяни, что у меня в отеле есть одна чудесная гравюра, называется "Последняя перекличка жирондистов в Консьержи". А как насчет политики? Посидим на улице 4 сентября с "Ля верите", потолкуем о Троцком… Ты же знаешь, как я силен в политике. "Намой взгляд, перманентная революция есть единственное средство против термидорианской реакции…" или "Без Робеспьера не было бы девятого термидора…" Станет она слушать такую чушь? Когда я с ней познакомлюсь?
— А как насчет шантажа? — спрашивает Артур. — Вдруг, если Эрнест сойдется с ней поближе, он выведает у нее что-то такое, что она хотела бы утаить от мужа?
Артур не остановился бы, пожалуй, и перед тем, чтобы пошантажировать собственную бабушку — мол, она трахалась с его дедушкой. Эрнест просит его воздержаться от подобных разговоров… кто-нибудь может услышать, принять шутку всерьез и сдать полиции.
— Ты только устрой, чтобы я познакомился с этой богачкой, — говорит Эрнест. — Я покажу ей, что такое настоящее веселье. Со мной она вспомнит молодость.
Пока я отсутствовал, в квартире побывала Джина. Ушла, оставив записку… ее можно найти в баре на углу. Иду туда. Она сидит за столиком в компании смуглой, усталого вида лесбиянки, которая как раз покупает выпивку.
— Они всегда так вокруг меня и вьются, — говорит Джина по пути ко мне. — Даже если в заведении полным-полно других женщин, все лесбиянки рано или поздно оказываются за моим столиком. Как будтоу меня на лбу написано… Как думаешь, они и вправду умеют как-то вынюхивать тех, кто с ними общается?
Зачем Джина пожаловала — ясно без слов. Взбегает по лестнице впереди меня, аппетитно покачивая задницей, а когда я пытаюсь ее ущипнуть, только прибавляет шагу. Засвербело… а от выпивки и совсем невмоготу стало. Пока я шарю в карманах, пока ищу нужный ключ, она уже лезет в ширинку. Говорит, что хотела прийти раньше, но с Билли не так-то просто найти свободный часок, а приходится с ней быть ласковой из-за некоторых осложнений.
Спрашиваю, не Таней ли зовется одно из этих осложнений? Ах… Таня… такая совсем юная и совершенно испорченная девчонка? Джина целует меня, проводит липким от недавно выпитого вина язычком по моим губам и просовывает его мне в рот. Да, Таня определенно многое осложнила… Таня и та, другая, тоже очень, очень юная особа. Обе такие молоденькие… такие миленькие… но как все сложно и трудно…
На Джине свитер, обтягивающий грудь настолько плотно, что видны соски… а юбка так облегает бедра, что даже бугорок впереди проступает. Что в одежде, что без нее — на ощупь практически никакой разницы. В таком наряде можно легко изучать анатомию — положил руку на живот и нащупал пупок, провел ниже — нашел щелку. Она сидит у меня на коленях, и я имею полный доступ ко всему, даже не залезая под юбку.
Джина пытается объяснить, как обстоят дела. Для Билли девчонки вроде Тани и той, другой, Снагглс, — воплощение порока. В этом отношении Билли такая же, как и все мужчины, полагающие, что играть с малышкой, заливать ей в уши сладкую ложь, соблазнять и портить позволено только им и никому больше. Для нее это игра вроде той, в которую играют мужчины — взять юную и невинную и преподать ей все уроки порока. Но в случае с Таней Билли встретила соперницу… у этой не по возрасту опытной шлюшки по меньшей мере такое же богатое воображение, и свою подружку она развращает прямо-таки с невероятной скоростью. Так что Билли и Таня, в некотором смысле соревнуясь друг с другом, играют со Снагглс, как девочки с куклой. Обучают ее всяким грязным штучкам, но, оставаясь вдвоем, ведут себя как взрослые, умудренные жизненным опытом кошки, настороженно, готовые в любой момент показать коготки.
То, что рассказывает Джина, не вполне совпадает с версией Тани, однако, сопоставляя одно с другим, нетрудно представить картину происходящего в этой шайке любительниц пососать пизду. Джина, разумеется, принимает участие в их игрищах, но скорее в роли наблюдателя, чем в какой-то иной, потому что права на нее принадлежат Билли. Этикет порока — штука очень непростая.
Джине надоели ласки. Поднимает юбку, закидывает голую ножку мне за спину и начинает искать в штанах, чем бы себя пощекотать. Вытащив лысого, направляет его прямиком в заросли и, обхватив меня обеими руками за шею, ерзает взад-вперед, пока не устраивается лицом к лицу. На ней тоненькие трусики, и мой бродяга трется у ворот, но никак не может попасть дальше. Джина желает, чтобы я сначала поиграл с ее грудями. Зачем, спрашивается, она взращивала их и лелеяла с мыслью о будущем, если я не хочу с ними поиграть? Итак, свитер падает на пол, а под свитером абсолютно ничего, кроме самой Джины. Так вот мы и сидим, когда к двери подходит Таня.
То, что это Таня, мы с Джиной осознаем одновременно — эти две даже стучатся одинаково, — но у нас совершенно нет времени притвориться, будто нас здесь нет. Таня толкает дверь и, обнаружив, что она не заперта, входит. Входит и застает нас с открытыми ртами в однозначно трактуемой позе.
Ну и ну… Таня кружится по комнате… Любовь, любовь! Она, в общем-то, и не ожидала встретить здесь кого-то, а уж Джину меньше всего.
Джина соскальзывает с моего колена, оправляет юбку. Она расстроена, знает, что Таня отправится к Билли и все ей расскажет. Давно надо было поставить запор на двери — это упрек мне. А что толку? Таня, если захочет, пролезет через окно.
Она нам не помешала? Не смутила? В конце концов мы же все друг друга знаем… чего стесняться.
Джина краснеет, а Таня уточняет детали:
— Джина, ты ведь сосала у меня, а я у тебя. Нам нечего скрывать друг от друга, правда? Я видела кое-что и похуже! Ты бы посмотрел, — это мне, — на Снагглс! Так разошлась, что не могла остановиться… как присосалась! Бедняжка Снагглс… Представь, она уже кончила, а Джина все обрабатывает ее язычком, облизывает! Такая пытка.
Пришлось оттаскивать ее силой, — продолжает Таня, — а потом мы, каждая по очереди, дали ей еще пососать… О, если бы кто-то вошел, ее бы это не остановило. — Садится на подлокотник кресла и начинает заигрывать со старым знакомым. — Да и я на месте Джины не остановилась бы.
Джине, похоже, не по душе то, с какой фамильярностью Таня обращается с моим инструментом. Отталкивает юную особу в сторону, занимает прежнее место и засовывает мою руку себе под юбку. Раз уж Таня все равно расскажет Билли о том, что видела, то пусть хотя, бы будет о чем рассказать. Тянет юбку выше, обнажает бедра… хочет, чтобы я пощупал их… и пусть Таня смотрит и завидует.
