— Не слышу я тебя, не слышу! — закричал тот, отползая дальше.

Нехлад в сердцах плюнул и отвернулся. Вот еще новости! Белгаст-то тут при чем, что и, главное, зачем с ним сделала Иллиат? До сих пор она только убивала близких Яромиру людей. Древлевед встречался с ней… так, может быть, все дело именно в Древлеведе?

Однако все мысли гасли рядом с тревогой за Незабудку. Что-то с ней теперь станет? Пускай бы досталась она Белгасту, лишь бы тот оправдал первое впечатление и сумел защитить девушку, но теперь — чего ждать от него?

Ах, как хотелось взглянуть ей в глаза! Память рисовала образ Незабудки так четко, казалось, потянись — прикоснешься.

— Я люблю тебя, — шепнул Нехлад, словно она могла услышать.

И вдруг образ девушки перед внутренним взором окутался радужным сиянием, таким ярким, что Яромир невольно вздрогнул. И обнаружил, что почти не чувствует тела.

Только стук сердца гулко отдавался в сознании. Постоянно слышать его, находясь в нави, он давно уже сделал своей привычкой.

Освободившись от оков плоти, дух воспарил над городом. Нехлад готов был кричать от восторга, а может, и кричал: здесь слишком мало было различий между мыслью и действием.

Все оказалось так просто… Конечно, ведь светильник — лишь подспорье, которое ничего не делает само по себе. Смотрит в навь, странствует в нави и преобразует ее только человек. И ни один лишь светильник может быть ключом. Сила чувств, от которой отучал Древлевед, позволила вырваться из плена! Яромир уже слишком хорошо знал навь, и только толчка недоставало ему, чтобы прорваться за грань.

— Ну что ж, Древлевед, — произнес Нехлад. — Пускай ты опытен, пускай силен, а все же, когда встретимся, разговор у нас по-иному пойдет, не так, как ты ожидаешь.

Однако радость его была недолгой. Тело по-прежнему оставалось в подвальной каморке, а сердце ныло от предчувствия беды. Яромир огляделся.

Он далеко ушел в навь. Понизу стлался туман, и равнина отсюда казалась белесой. От города осталась смутная тень, от реки — пустое русло, подернутое струйками сочившегося неясно откуда дыма, в чистом сиреневом небе пылали гроздья незнакомых созвездий.

А в сердце города бился клубок багрово-фиолетового пламени. Не упуская его из виду, Нехлад стал осторожно переходить с грани на грань, приближаясь к миру живых.

Тени обрастали плотью, все четче проступали признаки земного. И вот открылся взору кремль.

В своей горнице тихо плакала Незабудка. Она ушла с пира, сославшись на усталость, а на самом деле — испугавшись, что своим видом только побуждает Белгаста ко все большей настойчивости.

С ней был Буевит. Его люди осматривали покои Нехлада и Древлеведа в поисках светильника, а сам боярин между тем незаметно усилил охрану во всех переходах кремля и у дверей племянницы. К ней он вошел с особой просьбой.

— Ты не понимаешь, дядя, — говорила, обратив к нему мокрое от слез лицо, Незабудка. — Мой дар — это не само целительство, как бывает у других. Это скорее предвидение. Я просто чувствовала, что требуется человеку. Сызмальства — еще своими руками ни одного зелья не составила, а уже точно знала, кому какое подойдет. И так же знала всегда, как утешить человека… А теперь ничего не могу. Попроси меня песню подобрать, чтобы на душу каждому легла, — не сумею, ошибусь. Дядя, да неужели ты думаешь, я позволила бы отцу сойти с ума, если бы дар не изменил мне?

Буевит, кусая губы, положил руку ей на плечо.

— Ну будет реветь, — произнес он. — Нет так нет, придумаем что-нибудь. Мне пора на пир, попробую сам их успокоить. А ты не плачь, подумай, может, все же есть какой способ…

Он вышел не договорив. Нехладу больше всего на свете хотелось остаться в светлице, дотянуться до сознания Незабудки, поговорить с ней, но он знал, что должен идти дальше.

Взор его приближался к пиршественному чертогу. Даже на ближних гранях он выглядел как кипящий котел. Бесплотные тени, низшие демоны нави, плотным кольцом охватили чертог, купаясь в волнах страстей.

Под их прикрытием Яромир приблизился вплотную.

Пирующие оставили веселье, с тревогой глядя на вождей. А те, двое безумцев, разогретых хмелем, спорили уже открыто, в опасной близости от ссоры и смертельной обиды. Тяжелое облако помешательства висело над головой Ярополка Стабучского, точно в грозовой туче, сверкали в нем молнии не связанных друг с другом мыслей, в свете которых все вокруг казалось ему одинаково мер! венным, зловещим и враждебным.

Иного свойства была ледяная вязь, наброшенная на черные очи Белгаста. Видеть в них отражение мыслей было больно, как шевелить обмороженной рукой. Там царила Иллиат — величавая, прекрасная, недостижимая. Он видел ее всюду и во всем, она одна занимала его воображение. Для нее он произносил каждое слово, совершал каждый жест, делал каждый вдох. Не было в нем уже ничего от прежнего Белгаста.

Слова летали между ними, как стрелы — нет, как искры от кремня над сухим трутом.

— Твоя поспешность настораживает…

— Твоя медлительность заставляет усомниться…

Первый радовался тому, что больше не нужно сомневаться в выборе врага, второй — что может услужить своей госпоже.

Но Нехлад недолго смотрел на этих двоих. Рядом, никем не замечаемый, шел иной спор.

Древлевед с Иллиат тоже были здесь. Не в виде духов — ибо дух и плоть их были нераздельны, они существовали одновременно в яви и в нави. Только плоть Иллиат сейчас была невидима для окружающих, а маг казался людям задремавшим стариком. На ближней грани нави вели они разговор.

— В последний раз говорю: заставь замолчать своего истукана, иначе все испортишь!

— Ты уже обманул меня, почему я должна верить тебе снова?

— Хватит, хватит! Не надо углубляться в прошлые обиды. Все равно мои надежды не оправдались, так что теперь у меня просто нет повода тебя обманывать, раз уж тебе так нравится это слово.

— Каким еще словом назвать то, что ты едва не сделал с мальчишкой?

— Во-первых, не сделал, а во-вторых, ты могла бы воспользоваться им позже. Ничто не вечно, когда-нибудь все они становятся ни на что не годны…

Голос Иллиат зазвенел, как набат:

— Лжец! Вечный лжец! Нет, не жди доверия. Теперь ты будешь делать только то, что я прикажу! Иначе ливейцы сотрут твой городишко в порошок.

— Не смей! — прорычал Древлевед. — Как только они шевельнутся, люди Ярополка прикончат мальчишку!

— Зато и твоя надежда сгинет, уж я позабочусь.

— И мы оба останемся в дураках! Ты сама себя слышишь? Ведь исполнение мечты так близко…

— Что ж, значит, такова судьба! Мне не привыкать к потерям, а вот тебе придется очень худо.

— Рискуешь, Ледышка! Город в моих руках. Навайев, переданных тебе в услужение, больше не существует, а город надежно защищен. На твоей стороне только люди, а на моей — и магия, и смертные воины, и сам город!

— Надеюсь, сумею тебя удивить, мой ненаглядный лжец, — улыбнулась Иллиат. — Город защищен — от навайев, а их, как ты справедливо заметил, у меня больше нет. Но я знала, что тебе нельзя верить, и не зря потратила время в ливейском войске. Живые ливейцы пойдут за Белгастом, а за мной — упыри и умертвия! Битва подарила мне много новых слуг…

Пределы чертога как бы расширились, и вдруг ясно стали видны крадущиеся по полутемным переходам кремля люди… нет, не люди. Человекоподобные существа, немного напоминавшие мертвых синтан — и вышедших из могильника весной, когда Нехлад пытался избавить Новоселец от нашествия Тьмы, и тех, которые тысячи лет назад обратили вспять могучее воинство Хрустального города. На них было облачение личной стражи Белгаста.

Лицо Древлеведа дрогнуло, на миг его исказил страх. Иллиат рассмеялась:

— Посмотрим, что ты противопоставишь им! Если хоть волосок упадет с головы Нехлада, мое воинство обрушится на город с одной-единственной целью — убить девчонку!

Яромир чуть не выдал своего присутствия удивленным возгласом. Он совершенно не был готов к тому, что в закрутившей его истории обнаружится какое-то новое лицо. Какое-то? О боги, он ни на миг не сомневался, что речь идет о Незабудке!