— Возьми. Я сама сплела его для тебя.

«Чем я заслужил такую роскошь?» — хотел возразить Яромир, но понял по глазам Навки: не нужно. С поклоном приняв богатый подарок, он тотчас опоясался, перевесив ножны, кошель и обереги. Замыкая тонко выкованную пряжку, испытал странное чувство, точно замыкает какую-то цепь событий, неясно только, миновавших или грядущих. Что-то кончалось в его жизни…

«Разумеется! — не без горечи подумал Нехлад. — Вероятно, мы с ней больше никогда не увидимся. Ярополк ни за что не позволит…» Он оборвал совсем уж нелепую мысль, непонятно как забредшую в голову.

— Спасибо. Как жаль, что мне нечем тебе отдарить! Ведь у меня ничего не осталось, кроме меча, да ведь их девушкам не дарят… Но постой! — воскликнул он. — Скажи… твой дар позволяет тебе понять, если какая-то вещь волшебная?

— Не всегда, но почему бы не попробовать? — раздумчиво сказала Милорада.

Нехлад нагнулся к мешку и вынул светильник из Хрустального города.

— Посмотри. Чувствуешь ли в нем какие-нибудь чары? Навка взяла светильник обеими руками и, повернувшись к окну, погрузилась в задумчивость. У Нехлада вновь перехватило дыхание — так она была прекрасна в своем простом светло-синем сарафане с льняным поясочком, облитая торжественным сиянием полдня.

— Да, в этом предмете скрыты могущественные чары, — произнесла Милорада спустя какое-то время.

— Светлые или темные? — спросил Яромир, на миг похолодев от страха: из его рук она приняла вещь, может быть, опасную для себя.

— Это чары-помощники, их свойство зависит от того, кто владеет светильником.

— А ты могла бы воспользоваться им?

— Наверное…

— Тогда пусть это и будет мой тебе подарок.

— Ты не дослушал, — с легким упреком сказала Навка, возвращая бронзового сокола. — Его мощь — лишняя для меня.

— Значит, светильник исцеляет?

— Ты неверно понял. Дар многогранен. Помнишь, я говорила, что ради целительства отказалась от иных возможностей? Однако иногда забытое возвращается. Светильник может раскрыть во мне новые таланты, но не сделает меня ни добрее, ни умнее. К чему же тогда лишняя сила? Я не хочу сворачивать с избранного пути. Есть и другая причина, по которой я не приму такого подарка. Хотя будущее и туманно, я уверена, что светильник недаром попался на глаза именно тебе. Он твой.

— Но что же я тогда подарю? — расстроился Нехлад.

— Есть кое-что более ценное, чем любая вещь, сколь бы волшебной она ни была, — с улыбкой ответила Навка. — Подари мне свою песню. Сыграй еще раз, чтобы я могла ее запомнить. И обещаю: стабучане будут петь о подвиге сурочцев! Да смотри у меня, не вздумай называть такой подарок дешевым и никчемным! Дар сердца ценнее вещей.

Нехлад не услышал появления всадников, слишком увлекся, показывая Навке сложное место в своей мелодии. Гусли лежали у нее на коленях, а он стоял рядом, подсказывая, иногда сам тянулся к струнам, и тогда их пальцы соприкасались. Вдруг отворилась дверь, и вошли в горницу двое богато одетых мужчин. Навка поднялась и глубоко поклонилась:

— Здравствуй, батюшка, здравствуй, дядюшка.

— Да благословят боги сей дом, — сказал тот, что пониже. Второй, высокий, промолчал, впившись взглядом в Нехлада.

— Благослови вас боги, добрые люди, — сказал Яромир, только слегка склонив голову в знак приветствия. Под пристальными взорами как-то сразу вспомнилось, что из всех сурочцев он теперь старший, а значит, ровня этим двум.

Ярополка он прежде видел. Отец Навки был ростом невысок, полон, на вид грузен, но молодой подвижности не утратил. Одутловатое лицо только казалось полусонным, глубоко посаженные глаза глядели цепко.

Второго Нехлад не встречал, но понял, кто это. Высокий, костлявый, со впалыми щеками, Буевит слыл вернейшим ближником Ярополка, непревзойденным мечником и умелым воеводой. Навке он приходился, как бы сказать, двойным дядей: родным по матери и троюродным по отцу.

— Да укрепят они твое здоровье, гость дорогой, — ответил Нехладу Ярополк. — Хоть, вижу, нет уже нужды призывать исцеление для тебя из небесных высей.

— Доброта и великое искусство твоей дочери подняли меня с одра.

— Я рад убедиться, что слухи не солгали и ты действительно здоров, Яромир Сурочский, — сказал Ярополк. — Хотя между нашими родами и не всегда царит согласие, мы все же не враги, и так приятно сознавать, что можно переступить через неприязнь, помочь друг другу.

— Твоя правда, — осторожно сказал Нехлад.

— Что ж, надеюсь, чувство благодарности тебе не чуждо… Дочь, распорядись, чтобы моих людей разместили, вели приготовить обед. А нас оставь со своим гостем.

Выходя, Навка бросила на Яромира короткий взгляд, исполненный беспокойства и вместе с тем — обнадеживающий. Он остался наедине со стабучанами. Ярополк, пройдя, сел подле окна, жестом пригласил Нехлада устраиваться рядом.

— Надеюсь, чувство благодарности тебе не чуждо, — повторил он, не меняя дружелюбного тона.

Поняв, что без ответа не обойтись, Нехлад сказал:

— Не пристало мне хвалить себя.

По глазам Ярополка было видно, что ожидал он другого ответа, однако Нехлад не собирался делать первый шаг навстречу. Вся его благодарность предназначалась Навке.

— Мне нужно знать все, что произошло в вашей Крепи.

— Там происходило многое. Все пересказать времени недостанет, да и касательство эти события имеют только к нам, сурочцам.

Буевит, по-прежнему стоявший у порога с самым скучающим видом, вздохнул.

— Молод ты еще, — не без досады сказал Ярополк, сплетя пальцы и поглядев за окно. Так сумел он это произнести, что Нехлад лишний раз вспомнил о своем сиротстве. — То, что случилось, всех славиров касается, а меня особенно, ибо моя земля ближе всех к Безымянным. А ну как те, с кем вы столкнулись там, сюда придут?

— Люди встревожены, — добавил Буевит. — Слухи разносятся дикие, один другого нелепее.

— Разве Сохирь не рассказал всего?

— Сохирь почти ничего не видел, а из того, что видел, далеко не все понял. Его рассказы перекликаются со слухами, но по сути ничего не добавляют.

Яромиру вдруг сделалось стыдно. Что он мнется? Стабучане действительно имеют право знать.

— Мы столкнулись с силами Тьмы. Воинство их составляют навайи — это лихское название. По-моему, они вроде оживших истуканов. Опытные и храбрые воины, кому достанет выдержки не дрогнуть, способны их одолеть, но страшны эти навайи на своей земле. Возглавляет их какая-то бесовка, которую мы прозвали упырицей, хотя кто она на самом деле, мы не знаем. Могут быть там и другие силы.

Бояре переглянулись.

— Почему Тьма напала на вас? — спросил Буевит, приблизившись.

— И откуда она вообще там взялась? — добавил его брат.

— Этого я не знаю, почтенные, — сказал Нехлад. — Я рассказал вам главное, все остальное — догадки, предположения. Не по силам мне разрешить тайны Ашета. Над этим пусть думает княжеский совет: перед престолом Брячислава я поведаю все. Тогда и вы узнаете подробности.

— Юнец! — с трудом сдерживаясь, воскликнул Буевит. — Сколько времени еще пройдет, пока ты выступишь перед советом, да сколько потом, пока эти умники удосужатся разобрать все услышанное. Если вообще поверят!

— Не горячись, брат, — жестом пухлой руки остановил его Ярополк. — Нашему гостю неоткуда знать последние события. Но Буевит прав, — обернулся он к Нехладу. — У князя сейчас слишком много забот. Ливея стоит на грани междоусобной войны, и мы никак не можем остаться в стороне.

— Не понимаю, — сказал Нехлад.

— А нужно понимать. Ты, конечно, помнишь, что знать Ливейского царства очень гордится чистой древлетской, или, на их наречии, даорийской, кровью. Не так давно один из князей объявил, что его сосед — полукровка, в чьих жилах течет кровь местных, коренных ливейцев. Представляешь, какое это оскорбление для знатного даори?

— Как это может касаться Нарога?

— А очень просто. Оскорбленный князь — не кто иной, как Белгаст, а оскорбитель — князь Мадуф. Так понятнее, ты не находишь?