К своему удивлению, Сабина обнаружила, что ее теле завернуто в шаль. Огромную, одноцветную шаль из бархатистой шерсти. Ее руки прижаты к бокам, и, когда ей наконец удалось из нее выпутаться, она увидела, что ее вышитая золотом юбка и черный бархатный корсаж исчезли. На ней были только белая блуза с разноцветной вышивкой и пышные шелковые нижние юбки, которые шелестели при каждом движении.

Кто-то снял с нее туфли — возможно, заботясь о ее удобстве. Но ничто не могло утешить Сабину в этот момент. Она взглянула на яркие нижние юбки и прикоснулась к ним. Нет, они были настоящие. С едва слышным стоном глубокого и неподдельного страдания, который, казалось, исходил из самой глубины ее сердца, она бросилась на подушку и зарылась в нее лицом, словно пытаясь заглушить воспоминания о прошлой ночи. Но тщетно.

Она снова пережила ту удивительную церемонию в свете танцующих языков пламени, и ее губы нашли надрез на запястье. Он все еще немного причинял боль, и когда она прижалась к нему губами, она почувствовала слабый привкус крови — его крови и… ее!

Они поженились, поженились в тот миг, когда их кровь смешалась, и она, как его жена, ушла с ним в темноту в ту удивительно прекрасную спальню под защитой высоких сосен.

Трепеща, словно она снова слушала неистовую каденцию цыганской музыки, она вспомнила те моменты, когда лежала на белой шкуре медведя, он обнимал ее и его губы искали ее. Она и не верила в то, что на свете может существовать подобное счастье, не знала, что ее тело может испытать такой восторг и блаженство. Все ее существо жаждало прикосновения его сильных рук и губ, неистовых поцелуев на глазах и волосах и внезапную, неожиданную нежность.

Она принадлежала ему, она отдала себя ему — тело и душу. Но он так и не овладел ею. Боль и страдание нахлынули на Сабину с новой силой. Почему он не взял ее, когда их желание друг друга поднялось выше звезд и они знали, что духовно были едины? — не уставала спрашивать себя Сабина.

Почему, почему он это сделал? И главное, почему он отослал ее назад? Она подумала, еще крепче уткнувшись лицом в подушку, что достигла самых глубин унижения.

Он завоевал ее, но счел, что добыча не стоит того, чтобы ее взять. Она предложила себя и ее отвергли! Но сквозь мрачные глубины ее горя она вдруг услышала его голос. «Доверяй мне, — сказал он. — Только доверяй мне».

Что бы это могло значить? Доверять ему что и ради чего? Она пришла к нему, она бросила все ради него. Она была готова лишиться любви и уважения своей семьи, она сочла, что сможет легко отречься от золотой клетки, которую предлагал ей Артур. Она хотела одного — любить и быть любимой.

Сабина почувствовала, как слезы струятся по ее щекам, медленные горькие слезы разочарования и беспредельного отчаяния. Что с ней теперь будет? — думала она. Теперь уже ничего не вернется. Она любила его — любила отчаянно, зная, что попроси он и она босиком пошла бы по миру, чтобы быть рядом с ним. Она не хотела от него ничего взамен, кроме разрешения видеть его и быть с ним, слышать его голос и знать, что он рядом.

В этот момент она вновь погрузилась в тяжелый, глубокий сон, граничащий с забытьём…

Только спустя долгое время она снова подняла голову и, задыхаясь от рыданий, подошла к умывальнику за стаканом воды. Ощутив ее прохладу на языке, она вспомнила бокал вина, который он дал ей прошлой ночью. Должно быть, в нем были подмешаны травы, подумала она — какой-то особый цыганский отвар, — раз она так быстро потеряла сознание.

Она поставила стакан с водой, стряхнула с себя шаль, подняла ее с пола и поднесла к лицу. Она была мягкая, как шелк, ведь ее сделали из шерсти овец Южной Европы. Он закутал ее в нее, чтобы она не замерзла. Его ли руки принесли ее сюда? Или он был слишком к ней безразличен, чтобы лично хлопотать о ее возвращении, и поручил эту миссию кому-то из своих людей?

— Я больше никогда его не увижу! — в отчаянии воскликнула Сабина. И все же она в это не верила. Он любил ее, она была в этом убеждена. Что с того, что его любовь длилась столь недолго?

Впрочем, что она знала о любви? Она поднесла руки к глазам и снова почувствовала, как слезы закапали между ее пальцев.

— О! Мама! Мама! — вслух пробормотала Сабина. Она плакала — плакала, как ребенок, которого обидели, но который знает, что есть только одна защита в мире, один человек, к которому можно прийти в беде.

Она вдруг вспомнила еще кое-что и взглянула на туалетный столик. Ее письма исчезли! Она оставила их лежащими в ряд — письмо маме, леди Тетфорд и третье Артуру. Они исчезли!

Сабина подошла к двери — та была заперта. Прошлой ночью, прежде чем выйти на балкон и сбежать вниз по деревянной лестнице в сад, она сама поворачивала ключ в замке. Значит, с тех пор, как она ушла, никого в ее комнате не было. Никого, кроме человека, который принес ее сюда на рассвете, положил спящую на кровать и ушел один.

Один! Ей было больно произносить, даже думать об этом. Он ушел, и она была не с ним. Свернули ли уже цыгане свой лагерь? Грохотали ли их фургоны к какому-то новому неведомому горизонту, не оставляя за собой ничего, кроме выжженной золы своих костров? И это все, что она найдет, если вернется на дорогу Гранд-Корниш?

— Я не вынесу этого, не вынесу.

Она бросилась на пол рядом с кроватью, но, как ни странно, слезы прошли, улеглась и буря в ее сердце и разуме. Она вдруг обнаружила, что думает о том, что жизнь продолжается, хотя она больше и не нужна ему. Сабина хотела умереть, и все же вряд ли смерть заберет ее так легко. Сабина хотела бы отправиться на его поиски — но куда она могла пойти, если только ветер знал, в каком направлении они ушли?

— Боже, помоги мне! — вырвался крик из самой глубины сердца Сабины.

Никогда в жизни она еще не молилась так горячо. Она истово звала на помощь всю свою гордость и чувство достоинства. Тогда она сможет почувствовать себя злой или оскорбленной, ведь он столько всего обещал ей, а потом обманул ее доверие. Но тщетно: она ничего не чувствовала, кроме беспомощных страданий женщины, которую бросили, жены без мужа.

Медленно повернула она голову и взглянула на свое запястье. Надрез был ярко-красным и слегка испачкан кровью. Сабина долго смотрела на него.

— Я люблю его… я люблю его… я люблю его.

Она повторяла эти слова вновь и вновь, пока наконец звук часов на каминной полке не заставил ее взглянуть на них. К своему крайнему изумлению, она увидела, что был уже почти час. Медленно она поднялась на ноги. Почему никто до сих пор не пришел к ней? Что случилось? Неужели леди Тетфорд дала указание, чтобы ее не тревожили, пока она не позвонит в колокольчик?

Леди Тетфорд! Артур! Мама! Девочки! Все они снова вернулись в ее жизнь. Вернулись к ней, хотя еще прошлой ночью она думала, что навсегда покидает их. Медленно, словно она была стара и обременена годами. Сабина подошла к шкафу. Она вытащила белый пеньюар и, сняв шелковые нижние юбки и белую расшитую блузу, надела свежую ночную рубашку, а поверх нее накинула пеньюар. Затем она отперла дверь и позвонила в колокольчик.

Ивонна прибежала через несколько секунд.

— Вы поздно встали сегодня, мадемуазель, — весело сказала она, отодвигая шторы и впуская солнечный свет. Так как Сабина не отвечала, она продолжала: — Ее светлость предложила, чтобы вы позавтракали сегодня в постели. Она думает, что вы, должно быть, сильно устали, раз так долго проспали, и, когда я услышала ваш звонок, я как раз давала указания повару относительно того, что вам приготовить.

— Ее светлость желает меня видеть?

Сабина услышала свой голос откуда-то издалека, словно это был совсем чужой голос. Она снова возвратилась к своей старой жизни. Она говорила те же привычные слова, которые произносила до прошлой ночи, до того, как поверила, что ее жизнь изменилась.

— Нет, ее светлость завтракает не дома, — ответили Ивонна. — Она оставила вам записку, мадемуазель, в которой говорится, что сегодня днем вы должны отдохнуть, так как вечером должны будете присутствовать на важном приеме.