Несколько суток 107-я бригада дралась под Вотылевкой, то отбивая атаки танковых частей противника, то контратакуя его. Бои были ожесточенными, фашисты не считались с потерями, стремясь пробиться к окруженной в корсунь-шевченковском котле группировке. Но мы отстояли свой рубеж. Потом бригаду перебросили непосредственно под Лысянку. Здесь, собрав сильный танковый кулак, гитлеровское командование еще раз попробовало прорвать внешний фронт окружения. Лысянка несколько раз переходила из рук в руки. В ночь на 13 февраля фашисты вытеснили нашу бригаду из этого населенного пункта. Отошли мы с боем километра на полтора, ждем, когда подвезут боеприпасы. Время идет, а автомашины со снарядами все нет. Наконец подвезли боеприпасы, но не наш шофер Федор Барабонов, а другой шофер. Он сказал, что Федя пропал без вести вместе со своим ЗИС-5.

Только день-два спустя, когда мы выбили фашистов из Лысянки, нашли на ее главной улице, «зисок» Барабонова. Грузовик был почти полностью размонтирован. Сняты радиатор, мотор, коробка передач, даже резиновые баллоны. Борта откинуты. Глядим мы на мрачную эту картину — и вдруг появляется сам Барабонов. Впрягшись в санки-розвальни, тянет их, как конь. Санки подталкивал сзади старик из местных жителей, а в санках — автомобильный мотор, радиатор и другие части.

Мы бросились к нему с вопросами, а Федя бурчит:

— Помогли б лучше мотор поставить. Конечно, помогли. А они с дедом все возят и возят «запасные части». Потом Барабонов рассказал про свои приключения. Когда фашисты прорвались в Лысянку, его ЗИС оказался без бензина. Ночь, кругом пальба, помощи ждать неоткуда. А оставить машину врагу он не мог. Забежал в ближайшую хату: «Дедушка, пособи!» Вдвоем они сняли мотор и все прочее, спрятали у деда на огороде. Да и самого Федю дед спрятал. На ободранную, с опущенными бортами машину гитлеровцы внимания не обратили. Так Федор Михайлович Барабонов сберег грузовик до нашего возвращения в Лысянку. На этом ЗИСе он прошел с бригадой до самого Берлина и летом 1945 года, перед демобилизацией, сдал машину в полной исправности.

До 18 февраля, когда был окончательно ликвидирован котел с десятью вражескими дивизиями, 107-я танковая бригада продолжала вести боевые действия на внешнем фронте окружения. И только потом, когда соединение перебрасывали на 2-й Украинский фронт через Почапинцы, довелось и мне увидеть следы недавнего побоища на внутреннем кольце окружения. Дороги, поля и овраги вокруг Почапинцев были завалены тысячами трупов гитлеровцев, разбитой боевой техникой. Здесь в метельную ночь фашистская колонна пыталась пробиться через боевые порядки советских войск и вся полегла под огнем.

С 5 февраля наша 2-я танковая армия в составе 2-го Украинского фронта участвовала в Уманско-Батошанской наступательной операции. Мы стремительно обошли уманскую группировку гитлеровцев с северо-запада, — как говорят, прищемили ей хвост. В ходе этого броска выскочили к железнодорожной станции Поташ.

Идем вдоль путей, а на путях — эшелон с вражескими танками — «тиграми» и «пантерами». По всему видно, готовились к выгрузке и наше появление застало противника врасплох. От станционного здания бегут к эшелону гитлеровцы — кто с котелком в руках, кто с бритвой, а физиономия в мыле. Им навстречу сыплются из эшелона, выпрыгивают из танковых люков их коллеги. А мы поливаем тех и других пулеметным огнем. Паника полная.

«Тигры» и «пантеры», новенькие, только что с завода, достались нам в полной исправности.

Освободив 10 марта Умань, мы двинулись ночью на Вапнярку. Я уже приобрел достаточный опыт вождения танка ночью — и по дорогам, и по бездорожью. Дело это нелегкое. Тут мало иметь хорошее зрение. Нужна постоянная тренировка, приучающая глаза видеть во тьме. Но и это не все. Опытный механик-водитель и закрыв глаза скажет вам, по какому грунту идет машина — песок, торфяник или суглинок под гусеницами его танка. Помогает ему в этом слух, который чутко ловит изменения оборотов мотора на определенной скорости. Обоняние помогает уловить проникающие в открытый передний люк запахи взвихренной гусеницами земли — сухой или влажной. Совокупность острого зрения, слуха и обоняния, помноженная на мгновенную реакцию, позволяет механику-водителю совершать нужные маневры в ночном бою, на бездорожье, когда ни зги не видно.

В таком ночном бою пришлось участвовать боевым машинам нашей роты примерно в пяти километрах восточнее Вапнярки, недалеко от железнодорожного переезда. Три танка шли по шоссе, первой — машина комсорга роты младшего лейтенанта Олега Матвеева, второй — наша, третьей — младшего лейтенанта Виктора Шалгина. Видим впереди вспышки орудийных выстрелов, определяем по звуку — дивизионные 76-мм пушки. Бьют куда-то за переезд, там в языках пламени контуры немецкого танка. Подъезжаем к пушкам, их две. Офицер-артиллерист коротко ввел лейтенанта Погорелова в обстановку: за переездом — село, вдоль села слева длинная и глубокая лощина. В ней несколько вражеских танков. Хотели, видимо, устроить засаду, да попались сами. Артиллеристы подожгли первый танк, когда он попытался атаковать их. Горящая машина закупорила ближний к нам выход из ложбины. А если бы перекрыть еще и дальний из нее выход, то — тут артиллерист хлопнул ладонью об ладонь — фрицам крышка!

— Дай по ним огонька, да покрепче! — попросил Погорелов. — Отвлеки на себя.

Пушки забили звонко и часто, а мы повели танки через переезд. За железной дорогой развернулись как бы веером. Наша машина в центре, Шалгин — правее, Матвеев — вдоль села и ложбины. Стреляющим у Матвеева был Николай Елкин, душа парень, а стрелок лучший в батальоне. Мы продвигались лугом к зубчатой кайме леска.

Минут через пятнадцать — двадцать там, где, по нашим расчетам, был тыльный выход из ложбины, загремели выстрелы матвеевской тридцатьчетверки. И тотчас грохнул большой силы взрыв, метнулось пламя, осветившее дальние хаты села. Экипаж Матвеева начал бой, и Елкин по-снайперски ударил по фашистам. Ну а дальше следить за действиями этого танка я уже не мог. Из леса, что был от нас метрах в трехстах, открыли огонь противотанковые пушки. Они били по машине Матвеева, мы ударили по ним. Завязалась артиллерийская дуэль.

— Дави! — хрипло крикнул мне лейтенант Погорелов.

По рытвинам и ямам с мокрым снегом погнал я танк на батарею. Ослепило пламя близкого орудийного выстрела, метнулись тени бегущих солдат, заскрежетало под гусеницами железо. Я двинул танк по опушке, давя орудия, и едва не столкнулся с машиной Шалгина, который тоже ворвался на огневые позиции фашистской батареи.

— К ложбине! — скомандовал Погорелов.

Мы ринулись туда, ориентируясь по пламени подожженных Елкиным танков. Тридцатьчетверку младшего лейтенанта Матвеева мы не видели, но, как потом выяснилось, вовремя пришли товарищам на подмогу. Их атаковали три или четыре вражеские машины. Две из них были нами подбиты, и вскоре над полем боя воцарилась тишина. Только в ложбине и на опушке рощи, где стояла раздавленная фашистская батарея, что-то сильно горело, рвались боеприпасы.

Скоро подошли к нам машины старшего лейтенанта Виктора Бенке и лейтенанта Ивана Лысякова. Командир батальона капитан Кульбякин послал их нам в подкрепление, и, пока мы давили батарею и отражали танковую контратаку, Бенке и Лысяков обошли рощу, проутюжили колонну вражеских автомашин с горючим и боеприпасами, разогнали пехоту.

Рассредоточившись и заняв оборону, пять тридцатьчетверок простояли здесь до рассвета. Подошли пехотинцы, захватили в плен до сотни гитлеровцев, прятавшихся в роще и селе. Когда стало светло, мы увидели ночную свою работу — раздавленную противотанковую батарею, остовы сгоревших автомашин, лощину, на выходе из которой Николай Елкин подбил шесть фашистских танков. А всего в ночном бою противник потерял девять танков и четыре орудия.

15 марта части 2-й танковой армии освободили город и крупную железнодорожную станцию Вапнярка. Приказом Верховного Главнокомандующего 107-й танковой бригаде было присвоено почетное наименование Вапнярской.