Она не могла не подумать, попали ли в эти газеты фотографии Генри и ее самой, сделанные газетчиками у выхода из дома на Плезанс-Корт. Может быть, под фотографией есть подпись: «Лорд Рун и его подруга покидают роковую квартиру». Генри остановил такси на углу и купил газету.

— Это газетенка Найджела, — сказал он. — Ну что, посмотрим, что за чушь он там накатал?

Они читали газету в такси. Действительно, там была помещена их фотография. Снимок делался со вспышкой, и лица выглядели осунувшимися и бледными, похожими на манный пудинг с глазами-изюминками, что очень подходило к ситуации. Роберта решила, что пресса пишет про них просто непристойно и нагло, но Генри сказал, что все могло быть намного хуже и Найджел спас их от кучи неприятностей. Такси подъехало к Браммелл-стрит, двадцать четыре. Газету они оставили в машине и снова вошли в мрачный дом. Они немедленно ощутили, что в доме есть какое-то движение. Повсюду пахло цветами, горничная с охапкой лилий взбегала по ступенькам. Моффат, старый слуга, который впустил их, сказал, что часть слуг из «Медвежьего угла» выехала утренним поездом в Лондон.

— Но мы и без них неплохо справились, милорд, — сказал Моффат. — Все приготовлено. Цветы просто замечательные.

— В которой комнате? — спросил Генри.

— В зеленой гостиной, милорд. На втором этаже.

— Наверху? — с сомнением спросил Генри.

— Ее светлость назвала зеленую гостиную, милорд.

— Ее светлость будет обедать, Моффат?

— Не внизу, милорд. В своей комнате.

— Вы не знаете, как она себя чувствует?

— Как я понимаю, не очень хорошо, милорд. Мисс Диндилдон сказала мне, что не очень хорошо. Если вы не возражаете, милорд, пусть дежурная сиделка пообедает с вами.

— Господи, конечно, — сказал Генри.

Из мрака в конце коридора появилась Диндилдон. Генри окликнул горничную и принялся расспрашивать относительно ее хозяйки. Диндилдон подошла поближе и, все время оглядываясь, шепотом отвечала, что леди Вутервуд чувствует себя довольно плохо. Она ведет себя очень беспокойно и весьма странно, прибавила горничная. И, поскольку Генри ничего не ответил, Диндилдон снова ускользнула в темноту.

— Очень беспокойно и странно, — мрачно повторил Генри. — Веселенькие дела, ничего не скажешь.

Часы в глубине холла пробили шесть.

В этот самый момент в спальне леди Вутервуд в «Медвежьем углу» Аллейн поднял глаза от экземпляра «Compendium Maleficorum».

— Фокс, — спросил он, — сколько человек вы оставили на Браммелл-стрит?

— Одного, сэр, Кэмпбелла. За домом присматривают. — Пристально поглядев в лицо своему шефу, Фокс поинтересовался: — Что-нибудь не так, сэр?

Длинный палец Аллейна уперся в книгу знакомым Фоксу жестом:

— Прочтите это.

Фокс надел очки и склонился над книгой.

— «Книга вторая, — прочел он, — посвященная всевозможным видам колдовства и прочим разным вопросам, кои требуется знать».

— Продолжайте.

— «Глава первая. О сонных зельях и наговорах. Изложение». — Фокс читал все это отчетливо и монотонно, словно полицейский протокол, пока Аллейн не остановил его. — Ну и что с того? — пожал плечами Фокс. — Мне кажется, это глупость всякая. Однако тут пометки разные есть на полях, надо полагать, она что-то в этом соображала. Наверное, что-нибудь задумала.

— Тут в библиотеке полно книг по колдовству. Некоторые из них весьма редкие. Да, Фокс, мне кажется, она что-то задумала. И мне сдается, что мы только что расшибли лоб о краеугольный камень ее поведения. Насколько быстро мы сможем вернуться?

— В Лондон? Никак не раньше одиннадцати тридцати, сэр.

— Черт побери… Фокс, послушайте, у меня появилась совершенно дикая идея, до такой степени дикая, что мне стыдно самого себя. Мне кажется, я знаю теперь, почему она хотела привезти его тело домой.

— Господи! — воскликнул Фокс. — Вы что ж, решили, что она задумала состряпать то, что тут понаписано?

— Я бы не стал утверждать, что она не способна на такое. Мне не по себе, Фокс. «Колет пальцы: так всегда надвигается беда…» Так, кажется, в «Макбете»? Вот и у меня что-то покалывает внутри… Когда скорбный груз должен быть доставлен? В десять, кажется?

— Да, сэр. Фургон из морга…

— Да, знаю. Поехали обратно в Лондон.

Было уже десять минут одиннадцатого, когда дядю Г. привезли домой, на Браммелл-стрит. Генри и Роберта были в библиотеке. Дождь со страшным грохотом бил в оконные стекла, а в каминной трубе завывал ветер, но они немедленно почувствовали, что в доме появились новые звуки.

— Сиди тут, Робин, — сказал Генри. — Я скоро вернусь. Он вышел, закрыв за собой дверь, но невозможно было отрезать звуки, сопровождавшие возвращение домой дяди Г. Робин все равно слышала, как его пронесли по огромному вестибюлю и длинной лестнице. Роберта сидела на коврике у камина и тянула руки к огню. Сердце у нее колотилось в бешеном ритме — шаги по лестнице ступали медленнее. Утром она и Генри ходили на разведку в зеленую гостиную. Она располагалась над библиотекой, и вскоре с потолка донеслись шаги, знаменующие воцарение там дяди Г. Шаги на несколько минут прекратились, а потом возобновились, но стали легкими и быстрыми, избавившись от тяжести. Теперь люди снова спускались по лестнице, потом шаги пересекли вестибюль. Немного погодя вернулся Генри. Он нес поднос с графином и двумя бокалами.

— Я раздобыл их в столовой, — объяснил Генри. — Робин, давай немного выпьем. Да-да, я помню, что ты не пьешь, но сегодня это то самое, что доктор — то есть я — прописал.

Непривычное тепло от выпитого разогнало холодную тоску в груди Робин. Генри подбросил в огонь поленьев, и они с полчаса сидели перед огнем, болтая о добрых старых временах Новой Зеландии.

— Я окончательно решился, — сообщил Генри. — Когда этот кошмар кончится, я найду себе работу. Да-да, знаю, я уже давно говорю об этом, целых шесть лет…

— И сейчас, — кисло сказала Роберта, — когда впервые за все время в этом нет насущной необходимости…

— …я решил это осуществить. Да. Я буду служить в частях гражданской обороны, в своей скромной, но ужасно нужной должности. Я буду готовиться к различным странным и не очень важным экзаменам, готовиться к неинтересному и непонятному делу, которое называется в просторечии «выполнением своего гражданского долга». А когда придет война, — с печальным и торжественным видом провозгласил Генри, слегка повысив голос, — Генри Миног, граф Рунский, займет свое место в рядах цвета английского рыцарства, охраняя вход в стратегически важную, но уязвимую общественную уборную…

Роберта понимала, что Генри пытается скрасить для нее эту зловещую ночь. Хотя его шутки были не совсем на обычном уровне Миногов, она сумела даже посмеяться над ними. Часы пробили одиннадцать. Они не могли сидеть всю ночь у огня в библиотеке. Настанет время — и все равно им придется пропутешествовать по длинным коридорам, подняться по нескончаемой лестнице. Роберта мечтала оказаться в постели, но чувствовала себя очень странно. Она совсем не хотела спать, и в то же время глаза у нее слипались сами собой. Горло и рот временами судорожно сводила зевота, голова болела.

— Ну как, Робин? — спросил Генри немного погодя. — Баиньки?

— Наверное, да.

Они снова прошли мимо чучела медведя с разинутой пастью и хищно протянутыми вперед лапами. Миновали холодные мраморные статуи у подножия лестницы. Поднялись на третий этаж, где тетя В., ее сиделки и, наверное, Диндилдон спали или бодрствовали за закрытыми дверями. Потом прошли по длинному коридору, который теперь освещали электрические лампочки.

— Я велел им разжечь огонь в твоей комнате, Робин.

Какой же Генри замечательный, что подумал об этом! У весело потрескивающего огня раздеваться было гораздо приятнее. А когда девушка тихонько выскользнула в халатике из комнаты, за дверью ее ждал Генри, тоже в халате, и они вместе пошли умываться, и Генри сидел на краю ванны, пока Роберта чистила зубы. Они вместе вернулись к дверям ее спальни.