— Нет, — ответил Найджел. — Нет и нет. Я останусь с вами. А что такое насчет того, что Диндилдон лгунья?

— Она, должен отметить, единственная в этой толпе, о ком я с уверенностью могу сказать, что она не убила лорда Вутервуда. Это было бы физически невозможно.

— Тогда, — заявил Найджел, — у меня только один ответ на этот вопрос. Это вдовствующая маркиза. Больше некому. Возможно, у нее мания убийства. Наверное, она взяла тесак, когда Имоджин пошла в столовую попросить одного из близнецов спустить лифт.

— К тому времени тесака там уже не было. По словам Майкла.

— Ну, если он не ошибается, она могла взять его раньше и сделала свое черное дело, пока все думали, что она в туалете.

— Да, — улыбнулся Аллейн, — вполне крепкая гипотеза. Но посмотрите, что говорит Роберта Грей.

— К черту вашу Роберту Грей. А что там с Робертой Грей?

— Если вы хотите увидеть дело как единое целое, — сказал Аллейн, — запишите себе его в виде таблицы. Возьмите за основу передвижения лорда Вутервуда с того момента, как он вышел из гостиной, и до тех пор, пока лифт не вернулся со своим страшным грузом. Потом возьмите все показания и соотнесите передвижения остальных с его передвижениями. Вы обнаружите, что после того как Вутервуд второй раз позвал свою жену, лестничная площадка была пуста до того момента, когда леди Чарльз перешла в квартиру двадцать шесть, в гостиную. В течение этого времени, судя по показаниям, лорд Чарльз и его трое старших сыновей были в гостиной. Леди Чарльз и ее дочери — в ее спальне. Леди Вутервуд и леди Катерин Лоуб — в двух туалетах. Хихикс спускался вниз, Диндилдон следовала за ним, Баскетт был в гостиной слуг, Роберта Грей — в столовой, Майкл в квартире двадцать шесть, а Нянюшка находилась в своей спальне. Остальные слуги и бэйлиф были на кухне, и в течение того же промежутка времени леди Катерин Лоуб спустилась вниз, на улицу.

— Это и есть тот самый ключевой момент?

— Маловероятно, чтобы лорд Вутервуд звал жену обычным своим голосом — а именно это и утверждают все остальные — уже после того, как ему всадили в глаз тесак.

— Леди Катерин сказала мне, что она выскользнула после того, как леди Чарльз перешла в другую квартиру по лестничной площадке. Это означает, что сама леди Катерин была в этот момент на площадке и шла к лестнице. Она посмотрела в сторону лифта, но никого там не увидела. Если кто-то сидит в лифте, его не видно через закрытые двери. Вутервуд в это время был в лифте, но его убийцы — если только он не сидел там вместе с ним — в тот момент в лифте не было. Конечно его не было и на лестничной площадке. А секундой позже Стивен Миног вышел, чтобы спустить лифт.

Найджел ткнул пальцем в копию отчета.

— А когда Стивен вышел на площадку, там была его тетя — совсем одна.

— Так он утверждает в своих показаниях, — сказал Аллейн ровным голосом.

— У вас есть какие-нибудь основания сомневаться в его показаниях?

— Пока что никаких.

— Очень хорошо. Следовательно, она была на площадке одна.

— Как я понял, ваша версия заключается в том, что она к тому времени уже успела сделать свое дело, так почему в таком случае она осталась на площадке?

— Я только хотел заметить, что возможность убийства у нее была.

— Правильно.

Воцарилось недолгое молчание.

— Аллейн, — попросил наконец Найджел, — пожалуйста, скажите мне. Вы думаете, что это сделала она?

— Ну вот, о чем я вам и говорил, — устало сказал Аллейн. — Оставайтесь-ка просто репортером, мой мальчик. Идите себе и напишите передовицу, да принесите мне ее посмотреть, прежде чем отдадите в вечерний выпуск вашего бульварного листка. Пошли. Мы — к нашим несчастным женам, Фокс — на свою безгрешную койку.

Они распростились на набережной. Найджел подозвал такси. Фокс, склонив голову набок — одна рука придерживает котелок, плащ колотится по ножищам, — храбро двинулся против ветра к себе домой. Аллейн пересек набережную и облокотился на парапет, глядя на черные тени Вестминстерского пирса. Река билась о мокрые камни, и Аллейн ощутил на губах брызги. Он стоял там так долго, что постовой полицейский начал присматриваться к нему и в конце концов подошел и посветил ему в лицо фонариком.

— Все в порядке, — сказал Аллейн. — Я еще не устал от жизни.

— Простите меня, сэр, пожалуйста. Вы же мистер Аллейн? Я вас сперва не узнал. Ночь-то какая темная.

— Жуткий ветер, — согласился Аллейн. — А мы в самом худшем месте.

— Да, сэр, верно.

— Противная работа — ночное дежурство, а?

— Занудная, сэр. Обычно делать нечего: ходишь себе да думаешь о всяком.

— Я знаю.

Польщенный доверительным разговором, констебль сказал:

— Да, сэр. Я всегда начеку: а вдруг на моем участке какой-нибудь парень или бабенка, не приведи бог, так же вот ходят и решают, проделать им головой в речке дырку или нет. И обычно решаются между двумя и четырьмя утра, если уж решаются. И речные патрули говорят то же самое.

— Да, — подтвердил Аллейн. — И доктора и сестры в больницах тоже считают, что в это время умирает больше всего людей. Это час упадка жизненных сил.

Инспектор не уходил, и констебль решил продолжить беседу.

— Вы когда-нибудь читали пьесу «Макбет», сэр? — спросил он.

— Да, читал, — признался Аллейн, посмотрев на констебля.

— Я только не уверен, это вы ту книжку читали или нет. Ту, про которую я говорю, написал Шекспир.

— Думаю, что мы говорим об одном и том же.

— Так вот, сэр, я как-то на театре смотрел про это спектакль. Я там был на дежурстве. Вообще-то я таких страшных штук не люблю: если уж развлекаться — так не такое надо смотреть. Жутковато… Но меня так и захватило, сэр, а потом я достал книжку, где про это написано, ну, те слова, что они на сцене говорили, и прочитал. И все время вспоминаю кусочек оттуда, когда стою ночью на посту. Не знаю почему, ведь в этой книжке дело где-то в провинции происходит, там и вереск тебе, и леса, и всякое такое.

— И ведьмы, — вставил Аллейн.

— Вот-вот, сэр. Очень жутко. Диковато оно как-то. И все-таки пара слов у меня так и засела. Что-то насчет того, что «сгущается ночь», а дальше — как птицы летят в лес, и «благие силы дня уснули», и еще… э-э-э…

— «Выходят слуги ночи на добычу»…

— Ага. Точно.

И вот у меня тут — то же самое. Мурашки прямо по коже, сэр.

— Верно.

— И есть еще одна фраза там, которая меня очень поразила. Макбет спрашивает свою жену: «Как ночь?» Он хочет спросить, сколько времени, а она ему говорит: «Уж ночь и утро спорят, кто сильнее!» Ведь как сказано, а? Дурная пара. Дрянные люди. И суеверные, как все мошенники. Она, по мне, куда хуже его. И ведь как подстроила: что бы все подумали на слуг! Помните, сэр?

— Да, — медленно проговорил Аллейн, — я это помню.

— И ведь подумать только, — воодушевившись, продолжал констебль, польщенный вниманием старшего инспектора, — если б он не струхнул под конец, им бы все с рук сошло. В те дни ведь никаких тебе отпечатков пальцев. И вы знаете, как оно было бы. Никто же не ждет, чтобы люди их класса совершали убийства.

— Верно.

— Да-да. А то, что возле слуг валялось всякое оружие? Тут ведь любой скажет: «Ага, вот они, голубчики!» И никакого расследования тогда и вовсе бы не было.

— Не совсем так, — возразил Аллейн.

— Нет, сэр, не было бы, — убежденно сказал констебль, поворачиваясь спиной к ветру. — Кабы Макбет не струхнул и не спутал все карты, они бы сухими из воды вышли. Их вроде как любили в округе. Чуть не королевской крови люди. Так ведь людей их класса кто стал бы подозревать? Вот как я это понимаю.

Аллейн поглубже надвинул шляпу и поднял воротник пальто.

— Ну что ж, — произнес он, — пойду-ка я с дежурства.

— Да, сэр. И простите — сам не знаю, что это я так разболтался.

— Все в полном порядке, — отозвался Аллейн, — вы мне подкинули парочку идей. Спокойной вам ночи.