Секретные шифротелеграммы ЦК указанным адресатам всегда носили сугубо директивный, то есть приказной, характер, но никак не рассуждающий. Это характерно для публицистики, но не для таких документов. С какой стати Сталин должен был скатиться до журналистских приемов в директивной по характеру телеграмме, если она, как подло утверждается, имела несчастье быть составленной и подписанной лично Сталиным?!
Надо быть совершеннейшим клиническим идиотом, чтобы рассылать такие санкции, да еще и в виде шифровки по партийным органам и органам НКВД. Ведь в таком случае утечка информации неизбежна, а огласка факта, что методы физического насилия санкционированы с самого верха, то есть самим Сталиным, привела бы к непредсказуемым последствиям, тем более в обстановке конца 30-х гг. Однако, несмотря на все сказки, Сталин не только идиотом, но даже параноиком и то не был.
8. В начале войны гитлеровцы захватили громадное количество партийных и государственных документов, в том числе и НКВД. К примеру, в целости и сохранности захватили всю документацию Смоленского обкома ВКП(б) и управления НКВД. Однако ни тогда, ни после войны, когда архив оказался у американцев, никто и никогда не тряс подобным «документиком» или чем-либо похожим на него, Ничего подобного не предъявлял даже приснопамятный Хрущев, особенно усердствовавший в «разоблачении» Сталина и репрессий, хотя он и цитировал что-то. Ведь он же откровенно побоялся показать шабашу недобитых троцкистов саму фальшивку. А ведь для него это крайне не характерно, ибо он очень обожал трясти всякими документами, якобы изобличающими других, а уж Сталина и Берия тем более. Но он этого не сделал — попросту испугался последствий показа фальшивки.
Сам же «документик» именно в документальной форме «всплыл»(«всплывает», сами знаете, что…) лишь под конец «ката-стройки» Горбачева. А в те времена пропагандистским аппаратом ЦК КПСС заведовал ярый вражина СССР и России А.Н. Яковлев. Он-то как раз и имел допуск к документам «Особой панки» Политбюро, которые с 1992 г. превратились в Архив Президента Российской Федерации. Под руководством именно А.Н. Яковлева и был дан ход этой фальшивке, которая была состряпана задолго до него, а заодно и ряду других фальшивок, которые по замыслу «архитектора катастройки» должны были издалека подтверждать якобы подлинность самой фальшивки. Так «документик» оказался при архивном номере Архива Президента РФ.
9. Этим фальшивым «документиком» преследовались следующие стратегических цели:
9.1. Одна из них состоит в том, чтобы показать, что даже после удаления Ежова с Лубянки, но с приходом Берия на Лубянке ничего якобы не изменилось. Мол, как били и пытали, так и продолжили бить и пытать, даже еще больше. Однако это такая чудовищная ложь, что даже многие зарубежные советологи и то вынуждены были признать, что именно при Берия наступил период «поразительного либерализма». Произошли разительные, причем в пользу арестованных и подследственных, а также заключенных, перемены. Сотрудники НКВД, прежде всего следователи, прекратили обращение на «ты», перейдя на более официальное, но вежливое «вы». Арестованным и заключенным вернули отнятые при Ежове привилегии — от переписки, книг и шахмат до получения денег и посылок и возможности обжаловать приговоры, находясь уже в заключении. Резко было улучшено медико-санитарное обслуживание заключенных, их питание. Даже по тем редким высказываниям, которые имеются в мемуарной литературе о том периоде времени, и то видно, что при Берия обращение с подследственными и арестованными было куда более гуманным и вежливым, чем при Ежове. При этом следует иметь в виду, что воспоминания на сей счет оставили в основном «невинные жертвы сталинизма», которым, как это и так понятно, не было никакой нужды писать хоть толику правды. Но тем не менее они написали и опубликовали ее.
В то же время никто и не собирается отрицать тот факт, что при предшественнике Берия — Ежове — действительно имела место подлая практика применения физического насилия над арестованными с целью выбивания из них нужных следствию показаний. Появилась она весной 1937 года с подлой подачи самого Николая Ивановича Торквемады[98].
Небольшое разъяснение. В примечании на стр. 316 интересной книги А.Е. Павлюкова «Ежов. Биография». М., 2007 так прямо так и сказано, что «в центральном аппарате НКВД и кое-где на периферии методы физического воздействия применялись еще с весны 1937 г……
На той же странице, но в основном тексте содержится, мягко выражаясь, недостойное серьезного ученого предложение следующего содержания: «На одном из заседаний Политбюро, состоявшемся, судя по некоторым косвенным признакам, в августе 1937 г., Сталин предложил соратникам принять решение, разрешающее применять методы физического воздействия в отношении врагов народа, не желающих становиться на путь сотрудничества со следствием». Именно к этому предложению и относится вышепроцитированное примечание. Следующее предложение имеет такой вид: «Члены Политбюро с предложением вождя согласились, и на места была направлена соответствующая телеграмма, текст которой до сих пор не обнародован, но основное содержание известно». После этого вновь идет пустопорожнее муссирование анализируехмой фальшивки.
Почему автор считает такое утверждение недостойным для серьезного ученого? А вы сами посудите. В процитированных предложениях содержится суровое, можно сказать, даже жестокое обвинение Сталина и членов Политбюро в том, что именно они санкционировали физическое насилие, сиречь пытки. Но при этом ни одной ссылки, в том числе и на какой-либо архивный документ. Ну что может означать и какова может быть цена выражения «на одном из заседаний Политбюро, состоявшемся, судя по некоторым косвенным признакам, в августе 1937 г….», если выдвигается столь суровое обвинение?! Надо или привести точные архивные данные, причем желательно с использованием заверенной фотокопии, или, как говорится, помалкивать в тряпочку и не бросать, походя, не существующую тень на никогда не существовавший плетень. А всякие косвенные признаки нужно оставить для частных кулуарных разговоров, но не для серьезной книги. Это во-первых. А во-вторых, на каком основании Павлюков решил использовать выражение «текст которой до сих пор не обнародован»? Видите ли, в чем все дело-то. Такое выражение означает, по крайней мере законы русского языка и элементарной логики обязывают понимать это только так, а не иначе, что документ-то сохранился, но вот обнародовать его не дают. На самом же деле никакого документа — телеграммы от августа 1937 г. с разрешением на применение методов физического воздействия — нет и не было в помине. Следовательно, элементарная этика ученого обязывает говорить только о том, что в архивах никакого документального подтверждения якобы факту рассылки такой телеграммы от августа 1937 г. не найдено. Это максимум что можно сказать в таком случае. И это не говоря о том, что Сталин всегда был резко против таких методов ведения следствия. К примеру, в конце 1932 г. ОГПУ вскрыло шпионско-диверсионную организацию, действовавшую по заданию японского генерального штаба. В марте 1933 г. решением Коллегии ОГГ1У ряд фигурантов этого дела были осуждены к расстрелу, другие — к различным срокам тюремного заключения. Спустя год один из фигурантов этого дела — осужденный А.Г. Ревис, отправил из лагеря письмо в Бюро жалоб Комиссии советского контроля, которую возглавляла сестра Ленина — М.И. Ульянова. Она направила это письмо Сталину, и вот его реакция. Иосиф Виссарионович не только распорядился создать специальную комиссию Политбюро для проверки поступившего заявления, но и дал конкретные указания, что следует предпринять: «освободить невинно пострадавших, если таковые окажутся, очистить ОГПУ от носителей специфических «следственных приемов» и наказать последних, не взирая на лица». «Дело, по-моему, серьезное, — отмечал И.В. Сталин в записке, адресованной членам Оргбюро ЦК ВКП(б) В.В. Куйбышеву и A.A. Жданову, — и нужно довести его до конца))129. Созданная по инициативе Сталина комиссия быстро установила, что незаконные методы ведения следствия применялись и в данном деле, и в ряде других. Политбюро сделало соответствующие выводы из этого, а виновные были наказаны. Вот так в действительности Сталин относился к применению незаконных методов следствия, проще говоря, к применению методов физического воздействия на подследственных. А уж если совсем по-простому, то такая его позиция по данному вопросу была не просто постоянной, а традиционной — он не терпел такого. Так что какого дьявола он должен был скатиться до санкционирования применения методов физического насилия в 1937 г. или в 1939 г. — бес знает всех этих фальсификаторов! Врут ведь сволочи, не отдавая себя отчета в том, что История-то сохранила совершенно иные, противоположные и неопровержимые доказательства традиционной позиции Сталина в этом крайне щепетильном вопросе.
