„В то время как политико-социальная теория противогосударственных социалистов, или анархистов, ведет их «неуклонно» и прямо к полнейшему разрыву со всеми правительствами, со всеми видами буржуазной политики, не оставляя другого исхода, кроме социальной революции“

и не оставляя от социальной революции ничего, кроме фразы, —

„противоположная теория, теория государственных коммунистов и научного авторитета, так же «неуклонно» втягивает и запутывает своих приверженцев, под предлогом политической тактики, в беспрестанные «сделки» с правительствами и различными буржуазными политическими партиями, то есть толкает их прямо в реакцию“ (стр. 281). „Лучшее доказательство — Лассаль. Кому не известны его сношения и переговоры с Бисмарком? Либералы и демократы… воспользовались этим, чтобы обвинить его в продажности. То же самое, хотя и не так явно, «шептали» между собой различные [У Бакунина: «личные». Ред.] приверженцы г-на Маркса в Германии“ (стр. 282).

Лассаль относился к массе простых рабочих более как медик к больному, чем как брат к брату. „Ни за что в мире не изменил бы он делу народа“ (там же). Лассаль был в открытой войне с либералами, демократами, он их ненавидел, презирал их. Бисмарк занял по отношению к ним такую же позицию. „Это и было первым поводом сближения между обоими“. „Главное же основание этого «сближения» заключалось в политико-социальной программе Лассаля, в коммунистической теории, созданной г-ном Марксом“ (стр. 283).

„Основной пункт этой программы: освобождение (мнимое) пролетариата посредством «только одного государства»… Два средства… пролетариат должен совершить революцию для овладения государством — средство героическое… по теории г-на Маркса“… народ должен передать всю власть ему и его друзьям… „Они создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашескую под непосредственной командой государственных инженеров, которые составят новое привилегированное научно-политическое сословие“ (стр. 283—284).

Но сделать революцию — сами немцы не верят в это: „нужно, чтобы другой народ ее начал или какая-нибудь внешняя «сила» увлекла или «толкнула» их“. Следовательно, надо искать другое средство, чтобы овладеть государством. Надо овладеть симпатией людей, стоящих или могущих стоять во главе государства. Во времена Лассаля точно так же, как и теперь, во главе государства стоял Бисмарк… Лассаль главным образом был одарен практическим инстинктом и «смыслом», которых нет ни у г-на Маркса, ни у его последователей. Как все теоретики, Маркс в практике неизменный и «неисправимый» мечтатель. Он доказал это своей несчастной кампанией в Интернациональном обществе, имевшем целью установление его диктатуры в Интернационале, а посредством Интернационала — над всем революционным движением пролетариата Европы и Америки. Надо быть или сумасшедшим, или весьма отвлеченным ученым, чтобы задаться такою целью. Г-н Маркс в этом году потерпел полнейшее и заслуженное поражение, но вряд ли оно „«избавит» (befreit) его от его честолюбивой мечтательности“ (стр. 284—285). „Благодаря той же мечтательности, а также и желанию приобрести почитателей и приверженцев среди буржуазии, Маркс постоянно толкал и толкает пролетариат на сделки с буржуазными радикалами. Гамбетта и Кастелар — вот его «настоящие» идеалы“ (стр. 284, 285). „В этом стремлении к «сделкам» (Mogeleien) с радикальной буржуазией, которое сильнее обнаружилось в последние годы в Марксе, заключается двойная мечта: во-первых, радикальная буржуазия, если ей удастся овладеть властью, будет иметь возможность «захотеть» употребить ее в пользу пролетариата, а, во-вторых, она будет в состоянии устоять против реакции, корень которой скрывается в ней самой“ (стр. 285).

„Лассаль, как практический человек, понимал это“ (что радикальная буржуазия и не хочет, и не может освободить народ, что она хочет его только эксплуатировать); к тому же он ненавидел немецкую буржуазию; „Лассаль слишком хорошо знал своих соотечественников чтобы ждать от них революционной инициативы“. Ему оставался лишь Бисмарк. „Пункт соединения давался ему самой теорией Маркса: единое, насильственно-централизованное государство. Лассаль его хотел, а Бисмарк уже делал. Как же им было не соединиться?“ „Бисмарк — враг“ (!) „буржуазии. Его нынешняя деятельность показывает, что он не фанатик и не раб дворянско-феодальной партии“… „Главная цель его так же, как Лассаля и Маркса, — государство. И поэтому Лассаль оказался несравненно логичнее и практичнее Маркса, признающего Бисмарка революционером, «конечно, по-своему», и мечтающего о свержении его, вероятно, сотому, что он занимает в государстве первое место, которое, по мнению г-на Маркса, должно принадлежать ему“. „Лассаль не имел такого высокого самолюбия и потому не гнушался вступить в союз с Бисмарком“. „Совершенно сообразно с политической программой, изложенной гг. Марксом и Энгельсом в Коммунистическом манифесте, Лассаль требовал от Бисмарка только одного: открытия государственного кредита рабочим производительным товариществам. Но вместе с тем… сообразно программе, он поднял между рабочими мирно-законную агитацию в пользу введения избирательного права“ (стр. 288, 289).

После смерти Лассаля, наряду с рабочими просветительными союзами и лассальянским Всеобщим германским рабочим союзом, образовалась „под прямым влиянием друзей и последователей г-на Маркса третья партия — Социал-демократическая партия немецких работников. Во главе ее стали Бебель, «полуработник» (halber Arbeiter), и Либкнехт, весьма ученый и агент г-на Маркса“ (стр. 289).

Мы говорили уже о деятельности Либкнехта в Вене в 1868 году. Результатом ее был Нюрнбергский съезд (август 1868 г.), на котором окончательно была организована социал-демократическая партия. „По решению (намерению) ее основателей, действовавших под прямым руководством Маркса, она должна была сделаться пангерманским отделом Интернационального общества рабочих“. Но немецкие и особенно прусские законы противны такому соединению. Поэтому вопрос затрагивался лишь косвенно: „Социал-демократическая партия немецких рабочих становится в связь с Международным Товариществом Рабочих, насколько это допускается немецкими законами“. „Несомненно, что эта новая партия была основана в Германии с тайной надеждой и с задней мыслью посредством нее ввести в Интернационал всю программу Маркса, устраненную первым Женевским конгрессом (1866 г.)“. „Программа Маркса сделалась программой социал-демократической партии“. «Завоевание» „политической власти“ в качестве „ближайшей и непосредственной цели“, с прибавлением следующей знаменательной фразы: „завоевание политической власти [У Бакунина: «политических прав». Ред.] (всеобщее избирательное право, свобода печати, свобода ассоциаций и публичных собраний и т. д.) как необходимое «предварительное» (vorbereitende) условие экономического освобождения рабочих“. „Эта фраза имеет вот какое значение: прежде чем приступить к социальной революции, рабочие должны совершить политическую революцию, или, что более сообразно с природой немцев, завоевать, или, еще проще, приобрести политическое право посредством мирной агитации. А так как всякое политическое движение прежде или, что совершенно одно и то же, вне [Подчеркнуто и у Бакунина. Ред.] социального движения не может быть ничем другим, как движением буржуазным, то и выходит, что эта программа рекомендует немецким работникам усвоить прежде всего буржуазные интересы и цели и совершить политическое движение в пользу радикальной буржуазии, которая потом в благодарность не освободит народ, а подчинит его новой власти, новой эксплуатации“ (стр. 289—291).

„На основании этой программы совершилось трогательное примирение немецких и австрийских работников с буржуазными радикалами Народной партии“. На основании „Нюрнбергского съезда делегаты, назначенные съездом с этой целью, отправились в Штутгарт, где и был заключен между представителями обманутых работников и коноводами буржуазно-радикальной партии формальный оборонительный и наступательный союз. Вследствие такого союза как те, так и другие явились вместе на второй конгресс Лиги мира и свободы, открывшийся в сентябре в Берне. Однако — весьма знаменательный факт. Там произошел раскол между буржуазными социалистами и радикалами — и социальными революционерами, принадлежавшими к партии Альянса“ (стр. 291, 292). „В этом отношении (то есть в том, чтобы называть себя социалистом и другом народа и быть противником народного социализма) школа Маркса дала нам много примеров, и немецкий диктатор так гостеприимен, под непременным условием, чтобы ему кланялись, что он в настоящее время прикрывает своим знаменем огромное количество с ног до головы буржуазных социалистов и демократов, и Лига мира и свободы могла бы приютиться под ним, если бы только согласилась признать его за первого «человека» (Mann). Если бы буржуазный конгресс поступил таким образом, то положение альянсистов стало бы несравненно труднее; между Лигой и ими произошла бы та же самая борьба, которая ныне ведется между ими и Марксом. Но Лига оказалась глупее и вместе с тем честнее марксистов; она отвергла равенство“ (вздор!) „в области экономической. Оторвалась от пролетариата; умерла; оставила только две блуждающие и горько жалующиеся тени — Аманда Гёгга и сен-симониста миллионера Лемонье… Другой факт этого конгресса: делегаты, приехавшие из Нюрнберга и Штутгарта, то есть работники, отряженные Нюрнбергским съездом новой социал-демократической партии немецких рабочих и буржуазно-швабской Народной партии, вместе с большинством Лиги вотировали единодушно против равенства… Замечателен еще другой факт. Брюссельский конгресс Интернационала, закрывшийся за несколько дней перед Бернским, отверг всякую солидарность с последним, и все марксисты, участвовавшие в Брюссельском конгрессе, говорили и вотировали в этом смысле. Каким же образом другие марксисты, действовавшие, как и первые, под прямым влиянием Маркса, могли прийти к такому трогательному единодушию с большинством Бернского конгресса? Все это осталось загадкой, до сих пор не разгаданной. То же противоречие проявлялось в течение целого 1868 г. и даже еще в 1869 г. в «Volksstaat»… Иногда печатались в нем довольно сильные статьи против буржуазной Лиги; но за ними следовали несомненные «заявления» нежности, иногда дружеские упреки. Орган этот как бы умолял Лигу «укротить» свои слишком ярые заявления буржуазных инстинктов, компрометировавшие защитников Лиги перед работниками. Такие колебания в партии г-на Маркса продолжались до сентября 1869 г., то есть до Базельского конгресса. Этот конгресс составляет эпоху в развитии Интернационала“ (стр. 293—296).