Во второй листовке, «Начала революции», мы находим в развернутой форме отданный в тайных статутах приказ добиться того, чтобы «не осталось… камня на камне». Нужно все разрушить, чтобы достигнуть «совершенной аморфности», ибо если будет сохранена хотя бы «одна старая форма», то она станет «зародышем», из которого возродятся все остальные старые социальные формы. Листовка обвиняет политических революционеров, не берущих всерьез этой аморфности, в обмане народа. Она обвиняет их в том, что они воздвигли
«новые виселицы и эшафоты, на которых казнили уцелевших братьев революционеров… Таким образом, настоящей революции не было еще у народов… Для настоящей революции нужны не личности, стоящие во главе толпы и ею повелевающие, а скрытые незаметно в самой толпе и незаметно связывающие собой одну толпу с другой, дающие таким образом незаметно одно и то же направление, один дух и характер движению. Такой только смысл имеет введение тайной подготовительной организации и лишь настолько она необходима».
Итак, русской публике и русской полиции выдается существование интернациональных братьев, которое так тщательно скрывается на Западе. Далее листовка проповедует систематические убийства и заявляет, что для людей практического дела революции всякие рассуждения о будущем являются
«преступными, потому что они мешают чистому разрушению, задерживают ход начала революции. Мы верим только тем, кто фактами заявляет о своей преданности делу революции, не боясь ни пыток, ни заключений, потому мы отрицаем все те слова, за которыми немедленно не следует дело. Бесцельная пропаганда, не задавшаяся определенно временем и местом для осуществления целей революции, нам более не нужна. Мало того, она мешает нам, и мы будем всеми силами ей противодействовать… Всех говорунов, кто не захочет понять этого, мы заставим замолчать силой».
Эти угрозы были направлены по адресу тех русских эмигрантов, которые не склонили голову перед папским саном Бакунина и которых он обзывал доктринерами.
«Мы разрываем связь со всеми политическими эмигрантами, которые не захотят вернуться на родину, чтобы стать в наши ряды; а пока эти ряды еще не стали явными, со всеми, которые не будут содействовать их открытому выступлению на сцену русской жизни. Мы делаем исключения для тех эмигрантов, которые уже заявили о себе как о работниках европейской революции. Дальнейших повторений и воззваний от нас не будет… Имеющий очи и уши увидит и услышит людей дела и если не примкнет к ним, не наша вина в его гибели, как не наша вина, если все, что будет прятаться за кулисами, будет уничтожено хладнокровно, безжалостно имеете с кулисами, которые их скрывают».
Бакунин здесь виден насквозь. Тогда как эмигрантам он предписывает под страхом смерти вернуться в Россию в качестве агентов его тайного общества, — он следует тут примеру русских шпионов, которые предлагали им паспорта и деньги для поездки туда с заговорщическими целями, — самому себе он выдает папское разрешение оставаться преспокойно в Швейцарии в качестве «работника европейской революции» и трудиться там над сочинением манифестов, компрометирующих несчастных студентов, которых полиция держит в своих тюрьмах.
«Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что формы, в которых должна проявляться эта деятельность, могут быть чрезвычайно разнообразны. Яд, нож, петля и т. и. Революция все равно освящает. Итак, поле открыто!.. Пусть же все здоровые, молодые головы принимаются немедленно за святое дело истребления зла, очищения и просвещения русской земли огнем и мечом, братски соединяясь с теми, которые будут делать то же в целой Европе».
Прибавим, что в этой возвышенной прокламации неизбежный разбойник фигурирует в лице мелодраматического Карла Моора (из шиллеровских «Разбойников») и что № 2 «Народной расправы»[360], цитируя отрывок из этой листовки, называет ее прямо «прокламацией Бакунина».
№ 1 «Изданий общества «Народная расправа»[Бакунин и Нечаев переводят всегда это выражение как «justice populaire» [«народное правосудие»], но русское слово «rasprava» означает не правосудие, а суд, или даже скорее: месть, расплата.]» начинается с заявления, что всенародное восстание русского люда неминуемо и близко.
«Мы, то есть та часть народной молодежи, которой удалось, так или иначе, получить развитие, должны расчистить ему дорогу, то есть устранить все мешающие его продвижению препятствия и приготовить все благоприятные условия… Ввиду этой неминуемости и близости мятежа, мы находим необходимым соединить в одно неразрывное дело все разрозненные революционные усилия в России; вследствие чего постановили издать от имени революционного центра листки, из которых каждый из наших единомышленников, разбросанных по разным углам России, всякий из работников святого дела Революции, хотя и неизвестный нам, всегда будет видеть, чего мы хотим и куда мы идем».
Далее листок заявляет:
«Для нас мысль дорога только, поскольку она может служить великому делу радикального и повсюдного всеразрушения. Кто учится революционному делу по книгам, будет всегда революционным бездельником… Мы потеряли всякую веру в слова; слово для нас имеет значение только, когда за ним непосредственно следует дело. Но далеко не все, что ныне называется делом, есть дело. Например, скромная и чересчур осторожная организация тайных обществ без всяких внешних практических проявлений в наших глазах не более как мальчишеская игра, смешная и отвратительная. Фактическими же проявлениями мы называем только ряд действий, разрушающих положительно что-нибудь: лицо, вещь, отношение, мешающие народному освобождению… Не щадя живота и не останавливаясь ни перед какими угрозами, трудностями и опасностями и т. д., мы должны рядом смелых, да, дерзких попыток ворваться в народную жизнь и, возбудив в народе веру в нас и себя, веру в его собственную мощь, расшевелить, сплотить и подвинуть его к торжественному совершению его же собственного дела».
Но внезапно революционные фразы «Расправы» превращаются в нападки на «Народное дело» — русский журнал, издававшийся в Женеве и защищавший программу и организацию Интернационала[361]. Для альянсистской пропаганды Бакунина в России, которая велась от имени Интернационала, было, как видно, в высшей степени важно заставить замолчать журнал, разоблачавший его обман.
«Если упомянутый журнал будет следовать тому же пути, мы не преминем высказать и выказать к нему свое отношение… Мы уверены, что истинные люди дела отстранят теперь в сторону всякую теорию, тем более доктринерство. Распространению же произведений, хотя и искренних, но прямо противоположных нашему знамени, мы можем помешать разными практическими способами, которые в наших руках».
После этих угроз по адресу своего опасного соперника «Народная расправа» продолжает:
«В числе листков, вышедших за последнее время за границей, рекомендуем мы почти безусловно воззвание Бакунина к учащейся бессословной молодежи… Бакунин прав, уговаривая вас бросить академии, университеты и школы и идти в народ».
Бакунин, как это видно, никогда не упускает случая воскурить фимиам самому себе.
Вторая статья озаглавлена: «Взгляд на прежнее и нынешнее понимание дела». Выше мы видели, как Бакунин и Нечаев. угрожали издающемуся за границей русскому органу Интернационала; в этой статье, как увидим, они обрушиваются на Чернышевского, человека, который больше всего сделал в России для вовлечения в социалистическое движение той учащейся молодежи, за представителей которой они себя выдают.
«Конечно, мужики никогда не занимались измышлением форм будущего общественного порядка, но тем не менее они по устранении всего мешающего им (то есть после всеразрушительной революции, первого дела, а потому для нас самого главного) сумеют устроиться гораздо осмысленней и лучше, чем то может выйти по всем теориям и проектам, писанным доктринерами-социалистами, навязывающимися народу в учителя, а главное в распорядители. Для неиспорченного очками цивилизации народного глаза слишком ясны стремления этих непрошенных учителей оставить себе и подобным теплое местечко под кровом науки, искусства и т; п. Для народа не легче, если даже эти стремления являются искренними, наивными, как неотъемлемая принадлежность человека, пропитанного современной цивилизацией. В казацком кругу, устроенном Василием Усом в Астрахани, по выходе оттуда Стеньки Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых» (!) «социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского».