В одной из моих последних статей я упомянул о спекуляции железом. Первое повышение Английским банком учетной ставки с 2 до 2¹/₂ % уже повлияло на эту отрасль торговли. Шотландский чугун, стоивший за последние две недели 78 шиллингов, понизился 19 сего месяца в цене до 61 шиллинга. В торговле железнодорожными акциями, по всей вероятности, с момента повышения ставки процента также предвидится застой в силу принудительной продажи акций, которые до сих пор были депонированы в обеспечение выданных ссуд; подобные операции уже начали производиться. Однако, по моему мнению, отлив золота вызван не только вывозом золота, этому также в полной мере способствовало оживление внутренней торговли, особенно в промышленных округах.

В обстановке нынешнего временного затишья в политической жизни обращение женского собрания в Стаффорд-хаусе к американским сестрам по поводу рабства негров и «исполненное любви и христианских чувств послание многих тысяч женщин Соединенных Штатов Америки к своим сестрам, женщинам Англии» по поводу рабства белых представляют собой подлинную находку для прессы. Но ни одна из английских газет не обратила внимания на то обстоятельство, что собрание в Стаффорд-хаусе происходило во дворце и под председательством герцогини Сатерленд. А между тем этих имен — Стаффорд и Сатерленд — достаточно для того, чтобы по достоинству оценить человеколюбие английской аристократии, — человеколюбие, которое ищет себе объектов как можно дальше от родины и предпочитает, чтобы они были не по эту, а по ту сторону океана.

История обогащения семьи Сатерленд является историей разорения и экспроприации шотландско-гэльского населения, историей его изгнания с его исконных земель. Еще в Х столетии датчане высадились в Шотландии и завоевали равнины Кейтнесса, прогнав коренное население в горы. Mor-Fear-Chattaibh, как назывался по-гэльски «большой человек Сатерленда», всегда находил товарищей по оружию, готовых с опасностью для жизни защищать его против его врагов, датчан или шотландцев, чужеземцев или местных уроженцев. После революции, изгнавшей Стюартов из Британии[330], частные распри между мелкими шотландскими клановыми вождями становились все более редкими, и английские короли, желавшие сохранить, по крайней мере, видимость своей власти в этих отдаленных округах, поощряли клановых вождей к формированию воинских частей из сородичей; при помощи этой системы лэрды, как назывались эти вожди, сумели таким образом сочетать современную военную организацию с древней плановой системой, что одна служила опорой для другой.

Для того чтобы правильно оценить осуществленную вслед за тем узурпацию, необходимо сначала точно выяснить, что собой представляет клан. Клан принадлежит к тем формам общественной жизни, которые в общем процессе исторического развития стоят на целую ступень ниже феодального строя, иными словами он принадлежит к патриархальному общественному строю. «Klaen» значит по-гэльски «дети». Все обычаи и традиции шотландских гэлов основаны на предпосылке, что все члены клана принадлежат к одной и той же родственной группе. «Большой человек» — вождь клана — с одной стороны, обладает столь же деспотической властью, а с другой стороны, столь же ограничен в своих правах кровным родством и т. п., как и любой глава рода [family]. Клану — роду — принадлежал тот округ, в котором он поселился, точно так же как в России земля, занимаемая крестьянской общиной, принадлежит не отдельным крестьянам, а всей общине. Округ, таким образом, был общей собственностью рода. При этом строе столь же мало можно говорить о частной собственности в современном смысле слова, как и сравнивать общественное положение членов клана с положением индивидов, живущих в условиях нашего современного общества. Раздел и последующее распределение земли соответствовали военным функциям отдельных членов клана. Вождь жаловал им известные наделы, в зависимости от их военных качеств, по своему усмотрению увеличивая или урезывая земельные держания отдельных старейшин, которые, в свою очередь, распределяли отдельные участки земли между своими вассалами и подвассалами. Однако округ в целом постоянно оставался собственностью клана, и как бы изменчивы ни были притязания отдельных лиц, условия держания оставались постоянными; точно так же никогда не увеличивалась военная подать, или подать, уплачиваемая лэрду, который был одновременно и военным предводителем и верховным правителем в мирное время. В общем, каждый участок земли из поколения в поколение обрабатывался одной и той же семьей, платившей твердо установленные подати. Последние были невелики и скорее представляли собой дань, уплачиваемую в знак признания верховной власти ««большого человека» и подчиненных ему старейшин, нежели земельную ренту в современном смысле слова или вообще источник дохода. Старейшины, непосредственно подчиненные «большому человеку», назывались «таксменами» [ «taksmen»], а отданная на их попечение земля носила название «так» [ «tak»]. Им, в свою очередь, были подчинены низшие слуги, стоявшие во главе каждой деревни, а этим слугам было подчинено крестьянство.

Как видите, клан есть не что иное, как организованный на военный лад род, и, как и всякий род, он столь же мало регламентирован законами, но столь же сильно связан традициями. Во всяком случае, земля является собственностью рода, внутри которого, несмотря на кровное родство, существовали такие же различия в положении, как и во всех древних азиатских родовых общинах.

Первая узурпация произошла после изгнания Стюартов посредством учреждения родовых воинских частей. С этого момента платежи сделались главным источником дохода для «большого человекам, Mor-Fear-Ghattaibh. Погрязший в расточительстве лондонского двора, он старался выжать как можно больше денег из своих слуг, а последние, в свою очередь, применяли ту же систему по отношению к тем, кто стоял ниже их. Старинная дань превратилась в твердые денежные взносы. С одной стороны, введение этих взносов явилось прогрессом, ибо оно сопровождалось точной фиксацией традиционных платежей. Но, с другой стороны, оно означало узурпацию, поскольку «большой человек» занял теперь положение лендлорда по отношению к «таксменам», а последние, со своей стороны, выступили по отношению к крестьянам в роли фермеров. А так как теперь «большой человек», не меньше чем «таксмены», нуждался в деньгах, то возникла необходимость в производстве не только для непосредственного потребления, по также для вывоза и обмена. Поэтому система национального производства должна была претерпеть изменения, а от рабочих рук, ставших в результате этих перемен излишними, надлежало избавиться. Численность населения стала вследствие этого уменьшаться. Но в XVIII столетии население в какой-то мере еще уцелело, и человек еще не был открыто принесен и жертву голой наживе, как это видно из одного места у Стюарта, шотландского экономиста, чья работа была опубликована за десять лет до труда Адама Смита. Стюарт (т. 1, гл. 16) говорит:

«Рента, уплачиваемая с этих земельных участков, весьма незначительна по сравнению с их размерами; но если сравнить ее с числом ртов, которые кормятся от этого хозяйства, то окажется, что участок земли в горной Шотландии прокармливает в десять раз больше людей, чем хозяйство тех же размеров в самых богатых областях»[331].

Даже в начале XIX столетия земельные платежи были еще очень низки, о чем свидетельствует сочинение г-на Лока (1820 г.)[332], управляющего графини Сатерленд, руководившего работами по улучшению ее имений. Он приводит, например, опись земельных платежей в имении Кинтрадоэлл за 1811 г., из которой видно, что до этого времени каждая семья должна была самое большее платить ежегодно несколько шиллингов наличными деньгами, поставлять немного домашней птицы и отбывать несколько дней барщины.