Первого из персонажей, которых выводят на свет Божий описи имущества, звали Пьером Карлье. В свидетельстве, выданном нотариусом, род его занятий определен как «парижский буржуа», оттуда же мы узнаем о том, что он был женат на вдове по имени Жанна Дарлю, у которой имелась дочь, впрочем, очень скоро вышедшая замуж за контролера поступления в столицу вин, а еще о том, что у супругов был маленький сынишка. В мае 1642 г. эта чета обитала на Большой улице предместья Сен-Марсель, в простой комнате на четвертом этаже дома с вывеской «Плоды жизни».
Нам ничего не известно о том, какие плоды жизни вкушал Пьер Карлье, проживая под этой вывеской, но все его состояние после смерти обозначено в свидетельстве цифрой в 700 ливров (наличными и долговыми обязательствами), к которым можно добавить на 524 ливра движимого имущества, при этом не забыв упомянуть, что если оно и представляло собой «плод жизни», то плод скорее с червоточинкой. Никакой профессии нотариус не указал. Но тем не менее можно представить себе нашего буржуа, проступающего сквозь туман веков, в виде вполне респектабельного гражданина, вполне прилично одетого в плащ из плотного испанского сукна, украшенный шелковой оторочкой, пурпуэн и штаны из сукна потоньше (drap d'Usseau), на голове – шляпа из вигоневой шерсти, все черное… Мало того, в запасе у нашего персонажа оставались еще один плащ – этот из беррийского сукна, столь же неяркий, да две пары шерстяных чулок.
Устроенный в жизни так, как всякий другой его современник того же роду-племени, ведущий подобный же – размеренный и упорядоченный – образ жизни, наш герой за недостатком средств вынужден был быть весьма изобретательным. А попробуйте не быть изобретательным, живя с женой и маленьким сыном в одной-единственной комнате, которую приходилось приспосабливать и под кухню, и под столовую, и под спальню, и даже под чердачную кладовку – в зависимости от того, чем занималась семья в это время дня. На стенах комнаты висели два подобия «руанских стенных ковров» и пять картинок: на меди, на дереве и на ткани, с сюжетами, выдававшими набожность хозяев.
Таков был общий вид скромного жилища и его владельца, а если описывать первое подробнее, то получится вот что. Справа и слева от широкого камина с железным крюком для котла над огнем и коваными цепями «под античность», в той стороне, где размещалась кухня, – казанок, две решетки для жаренья, вертел, два поддона под него, куда положено стекать мясному соку, две сковороды, бронзовый котел, три половника и тут же был прикреплен подсвечник желтой меди – единственная сальная свеча – на все помещение… Неподалеку от этого подобия кухни в этом подобии квартиры находилась «столовая», ореховая мебель в которой была, видимо, гордостью хозяев, ибо всю остальную обстановку иначе как убогой и не назовешь. Этот гарнитур из многих предметов, вероятно, позволял принимать целые орды приятелей-гуляк, потому что даже один только стол, воздвигнутый на семь ножек-колонн, обычно покрытый зеленым сукном и окруженный десятью табуретами, составлял явную диспропорцию с нуждами семьи из трех человек. А еще был огромный «кафедральный» буфет с двумя отделениями, где мадам Карлье хранила обычные для тех времен – оловянные – горшочки, блюда, кубки, кувшины для воды, тарелки, а рядом и более редкую для эпохи Людовика XIII посуду – горшочки, блюда, солонки, миски и чашки из фаянса. Здесь же лежали восемь совсем дрянных ножей, купленных по дешевке, зато почти новеньких: мясо не часто появлялось в обеденном меню нашего мелкого буржуа.
По соседству, а чаще всего просто сливаясь с самой столовой, располагалась супружеская спальня. В глубине стояла большая – ореховая же – кровать с высокими столбиками, с которых ниспадали занавески, выглядевшие, видимо, довольно нарядно благодаря тому, что зеленую саржу украшали нечто вроде галуна и шерстяная бахрома с кистями. Два шерстяных же зеленых одеяла скрывали от посторонних глаз соломенный тюфяк и пуховую перину. За неимением платяного и бельевого шкафов, в изножье громоздкого ложа стояли два больших сундука: один круглый, другой квадратный. Они были подняты на ножки. Там хранилось фамильное серебро (шесть столовых ложек, одна вилка, чашечка, салатник в виде гондолы, ювелирной выделки пояс (damiceint) госпожи Карлье и ее же ключница с ножницами), дюжина салфеток, две скатерти, две дюжины полотенец, шесть суконок для натирки полов. Там же содержалось тщательно выглаженное и аккуратно сложенное нижнее белье супругов – и какое белье! Муж был владельцем двух бумазейных сорочек и полудюжины кальсон, а жена – обладательницей аж восемнадцати простых рубашек и четырех ночных чепцов. Кроме того, обоим принадлежали две дюжины носовых платков из тонкого льна.
Перечисление движимого имущества четы оказалось бы неполным, если бы мы не добавили к списку, что в одном из углов жилища наших мелких буржуа было выгорожено нечто вроде кладовки, где среди всяких корзин, корзинок, клеток и другой рухляди находились их дровяные запасы, сваленные грудами. Таким образом, семейству удавалось довершить трудную задачу размещения в тесном пространстве, обозначая идеальные для себя границы, четыре комнаты, в которых последовательно протекала повседневная жизнь семьи. Хотя члены этой семьи и принадлежали к более привилегированному классу, по материальному положению она вполне сопоставима с теми, кто, занимаясь тем же делом, проживал с ними на одной лестничной клетке.
Дени Фургонно, второй персонаж, извлеченный нами из инвентарных описей имущества, вроде бы, на первый взгляд, никак не богаче Пьера Карлье, но тем не менее социальный статус и происхождение его совершенно иные. Он был одновременно каноником коллегиальной церкви Сент-Оноре и священником в Шаронн-ле-Пари, деревни, находившейся по соседству со столицей. Следовательно, он служил Богу на двух должностях, причем в двух довольно отдаленных одно от другого местах. А значит, и вел более или менее двойную жизнь, требующую наличия двух жилищ: одного – в монастыре Сент-Оноре, где размещались члены его капитула, другого – в «доме священника» в Шаронне, среди своей паствы.
Фургонно был человеком образованным, если судить по его библиотеке, насчитывавшей три сотни томов. Возможно, он был даже лиценциатом или доктором теологии – по примеру коллег по капитулу. Он явно любил показываться на люди, особенно в Париже, хорошо одетым. Дома ходил в рясе из фиолетовой саржи – так, словно главной его мечтой было стать епископом, а вне дома – в одежде каноника, отороченной дамастом или темно-коричневым бархатом. В его платяном шкафу висели семь сутан из тафты или черного бархата. Во время служб в монастыре Сент-Оноре он надевал красивую фелонь из зелено-красной тафты, а к ней стихарь, украшенный кружевами и шитьем.
Вместе с этим священнослужителем жили его секретарь Луи Дюшен и, вполне вероятно, служанка[64], а жили они в первом этаже дома каноника, соседнего с вышеуказанным монастырем. Маленькая квартирка состояла из двух спален, кухни и чулана, к ней примыкал дровяной сарай. Комната хозяина, на стенах которой висели три куска бергамского ковра, была самой большой; она выходила окнами на улицу и была загромождена разнородной мебелью из бука или ореха. Все предметы обстановки казались жалкими на вид, и все куплены по ничтожной цене: кровать с высоким балдахином и занавесками из зеленой саржи, тринадцать мест для сидения (табуреты и кресла разных фасонов – монументальные и переносные, но все обиты той же зеленой саржей); два стола с ножками-колоннами и на козлах, куда укладывались простые доски; буфет и шкаф, украшенный овальными зеркальцами, стоявшие по обе стороны совсем простого камина.
Вот в такой не претендующей на роскошь обстановке наш герой работал, принимал друзей-каноников Никола Лонжи и Адриена де Гризеля, а кроме них, своего племянника и наследника Мартина Фургонно, адвоката королевского Личного совета. Иногда он делил с ними скудную трапезу, сопровождавшуюся местным вином из собственного подвала. Еду готовила служанка на бедно обставленной кухне, где не было ничего, кроме букового стола, большого дубового шкафа, двух колченогих стульев неопределенной формы и небольшого набора железной, медной и бронзовой кухонной посуды. Столовые приборы в таких случаях подавались обычные. – оловянные, лишь несколько предметов было из серебра[65].
