— Понимаю, — произнес Мерлен. — Хотя, скорее, не понимаю. Ничего не понимаю.

Она вздохнула.

— Не уверена, что дело во мне. Полагаю, это уходит корнями в прошлую жизнь.

— Да ну? — усмехнулся Мерлен. — Тебя предали мучительной смерти, заколов булавкой для галстука? Но в древности не было булавок для галстука. Это была брошка, уверяю тебя.

— Возможно, это я кого-то замучила, а не меня, — уточнила она. — Не знаю, Мерлен. Слушай, удачи тебе с книгой. Желаю разбогатеть. Правда, от души. Если, конечно, ты высоко себя оцениваешь. А я уверена, что высоко. Желаю получить все, что хочешь. Когда переберешься из трейлера в Беверли-Хиллз, не забудь прислать новый адрес.

Через пять минут вошла Колетт с покупками.

— Хочешь печенье со сливочной помадкой и двойным шоколадом? — спросила она.

— Мерлен звонил, — сообщила Эл. — Он пишет новую книгу.

— Неужели? — произнесла Колетт. — Тебе ведь нравятся эти йогурты?

— А они жирные? — радостно поинтересовалась Эл. Колетт нахмурилась и покрутила стаканчик в руках. — Да наверняка, — сказала Эл, — раз они мне нравятся. Кстати, Мерлен предложил мне переехать к нему.

Колетт продолжала забивать холодильник.

— У твоих отбивных вышел срок годности, — сообщила она. Выбросив их в мусорное ведро, Колетт спросила: — Что? В его трейлер?

— Я отказалась.

— Да за кого он себя, блин, принимает?

— Он делал гнусные намеки, — пожаловалась Эл. Она вытерла руку о юбку. — А как насчет нашей книги, Колетт? Мы ее когда-нибудь закончим?

Колетт собрала наверху небольшую горку распечаток; она хранила ее под замком в платяном шкафу — Эл находила эту предосторожность трогательной. Кассеты до сих пор причиняли массу неудобств. Иногда они обнаруживали тарабарщину вместо всего последнего сеанса. Иногда их беседу заглушали визги, скрипы и кашель, словно зимняя публика настраивалась на симфонический концерт.

КОЛЕТТ: Итак, рассматриваете ли вы свой талант как дар или скорее как — что противоположно дару?

ЭЛИСОН: Товар, который ты не заказывал. Ноша. Наказание.

КОЛЕТТ: Это ваш ответ?

ЭЛИСОН: Нет. Я просто подсказываю выражения.

КОЛЕТТ: Тогда?..

ЭЛИСОН: Послушайте, я просто живу, как умею. Я представить не могу ничего другого. Если бы, когда я училась, рядом был более разумный человек, чем миссис Этчеллс, возможно, сейчас я жила бы лучше.

КОЛЕТТ: То есть все могло бы быть иначе?

ЭЛИСОН: Да. С более развитым проводником.

КОЛЕТТ: Похоже, вы неплохо справляетесь без Морриса.

ЭЛИСОН: Я же тебе говорила.

КОЛЕТТ: В конце концов, вы сами сказали, во многом это просто психология.

ЭЛИСОН: Под словом «психология» вы подразумеваете обман.

КОЛЕТТ: А как бы вы это назвали?

ЭЛИСОН: Вы же не говорите, что Шерлок Холмс — обманщик! Послушайте, если вы что-то узнаете, вы должны использовать это, неважно, как именно вы об этом узнали.

КОЛЕТТ: Но я бы скорее подумала, в некотором роде — дайте мне закончить — я бы скорее подумала, что вы обманываете, если бы мне было небезразлично ваше благополучие, потому что многие люди, которые слышат голоса, попадают в больницу с неприятным диагнозом.

ЭЛИСОН: Сейчас уже меньше, из-за сокращения штатов, знаете ли. Полно людей, которые верят во что угодно. Они бродят по улицам.

КОЛЕТТ: Да, но это всего лишь политика. Нормальными они от этого не становятся.

ЭЛИСОН: Понимаете, я зарабатываю на жизнь. Вот в чем разница между мной и сумасшедшими. Никто не станет называть тебя сумасшедшим, если ты зарабатываешь деньги.

Иногда Колетт тайком от Эл не выключала магнитофон. В ее голове зародилась смутная мысль, что ей может понадобиться доказательство. Что если у нее будет кассета, она сможет уговорить Эл на любую сделку; или что пока Колетт не будет дома, Эл опрометчиво сознается в преступлении. Хотя и не знала в каком.

КОЛЕТТ: В новом тысячелетии я собираюсь управлять твоими делами еще эффективнее. Буду ставить тебе ежемесячные цели. Пришло время для свободного полета мысли. Не вижу, почему бы тебе не повысить продуктивность по меньшей мере на десять процентов. Ты теперь спишь по ночам, верно? Может, я смогу играть более активную роль. Например, перехватывать лишних клиентов. Только тех, кто хочет узнать будущее. В конце концов, ты ведь на самом деле не можешь предсказывать будущее? Карты его не знают.

ЭЛИСОН: Большинство людей будущее не интересует. Они хотят знать все о настоящем. Хотят, чтобы им сказали, что они все делают правильно.

КОЛЕТТ: Мне никто никогда не говорил, что я все делаю правильно. Ни в Брондсбери, ни в других местах.

ЭЛИСОН: Ты не ощущала, что тебе помогают, никакого эмоционального руководства?

КОЛЕТТ: Нет.

ЭЛИСОН: Когда я вспоминаю те дни, мне кажется, что ты слишком старалась верить. Люди не могут поверить во все сразу. Над этим надо работать.

КОЛЕТТ: Гэвин считал, что все это жульничество. Но с другой стороны, Гэвин же был дураком.

ЭЛИСОН: Знаешь, ты до сих пор много о нем говоришь.

КОЛЕТТ: Вовсе нет. Я никогда о нем не говорю.

ЭЛИСОН: Мм.

КОЛЕТТ: Никогда.

— Ладно, ладно, — согласилась Эл. — Если хочешь, будем учиться. С чего начнем, с карт или с рук? С рук? Хорошо.

Но пять минут спустя Колетт сказала:

— Я не вижу линий, Эл. По-моему, у меня глаза слабеют. — Эл промолчала. — Может, мне носить контактные линзы? Очки мне не идут.

— Можешь смотреть через лупу, клиентам все равно. Вообще-то так им даже кажется, что ты полностью отрабатываешь гонорар.

Они попробовали еще раз.

— Не пытайся поведать мне мое будущее, — наставляла Эл. — Не будем пока об этом. Возьми меня за левую руку. На ней написан мой характер. Способности, данные мне от рождения. Можно увидеть весь мой нераскрытый потенциал. Твоя работа — предупредить меня о нем.

Колетт держала ее руку двумя пальцами, словно что-то противное. Она посмотрела на ладонь, потом снова на Элисон.

— Давай, — подбодрила Эл. — Ты мой характер знаешь. Или говоришь, что знаешь. Ты все время говоришь о моем характере. И ты знаешь мой потенциал. Ты только что составила мой бизнес-план.

— Не знаю, — сказала Колетт, — даже глядя в лупу, я ни черта не разбираю.

— Тогда попробуем лучше с картами, — предложила Эл. — Как ты знаешь, для этого надо выучить значения семидесяти восьми карг и всех основных комбинаций, поэтому у тебя будет много домашней работы. Ты знаешь основы, наверняка успела ухватить суть. Трефы управляют знаками огня — ты ведь знаешь знаки зодиака? Червы управляют водой, бубны — землей.

— Бубны — ритмы земли, легко запомнить, — сказала Колетт. — Но почему черви управляют водой?

— В Таро, — сказала Эл, — черви — это кубки. Так что все логично. Трефы — это жезлы. Бубны — пентакли. Пики — мечи.

Колетт неловко тасовала колоду; карты выпадали, и она резала пальцы о края, словно Таро кусали ее. Эл научила ее раскладам «Решение» и «Кельтский крест». Она перевернула старшие арканы, чтобы подруга могла выучить их значения одно за другим. Но Колетт никак не могла уловить суть. Она была прилежной и добросовестной, но дальше картинок ничего не видела. Рак выползает из пруда — зачем? Мужчина в нелепой шляпе стоит на краю обрыва. За спиной у него узелок с пожитками, собака кусает его за бедро. Куда он направляется? Почему не чувствует зубов пса? Женщина раскрывает пасть льву. Похоже, она довольна жизнью. В воздухе витает заговор.

— О чем говорит тебе эта карта? — спросила Эл. — Нет, не смотри на меня в поисках ответа. Закрой глаза. Что ты чувствуешь?

— Ничего, — отрезала Колетт. — А что я должна чувствовать?

— Когда я работаю с Таро, то обычно чувствую, будто мою голову вскрыли консервным ножом.

Колетт бросила карты. Пожалуй, я не буду менять профессию, сказала она. Очень мудро, согласилась Эл. Она не могла объяснить Колетт, каково гадать для клиента, — пусть даже это всего лишь психология. Ты открываешь рот и не знаешь, какие слова услышишь. Не знаешь даже, когда закончится предложение. Ты ничего не знаешь. А потом внезапно узнаешь. Ты идешь вслепую. И натыкаешься прямо на правду.