В спальне она осмотрела Гэвина, развалившегося поперек кровати. Он был голый и храпел; свернутый журнал лежал под подушкой. Вот-вот, подумала она, как много для него значит смерть его единственной матери. Она стояла и хмурилась, глядя на него, и вдруг почувствовала под ногой что-то твердое и холодное — опрокинутый стакан, тающий лед сочился на ковер. Она подобрала его. Запах спирта ударил в ноздри, Колетт передернуло. Она прошла на кухню и шмякнула стакан на сушилку. В темной крохотной прихожей она вытащила из портфеля ноутбук Гэвина, приволокла его в гостиную и включила в розетку. Она скопировала файлы, которые, как она думала, могли ее заинтересовать, и стерла данные, которых ему будет очень не хватать завтра. Бумаг у Гэвина было меньше, чем у домашнего животного. Он постоянно обманывал Колетт: но разве это так уж удивительно? Какое воспитание могла дать ему женщина с вставными зубами, которая врет даже после смерти?

Она оставила машину гудеть и вернулась в спальню. Открыла шкаф и прошлась по карманам Гэвина. Слово «обыскивать» пришло ей на ум: «она обыскала его карманы». Он раз или два пошевелился во сне, приподнялся, всхрапнул, снова рухнул на матрас. Я могла бы убить его, подумала она, пока он лежит вот так, или хотя бы искалечить. Она нашла пачку чеков, оплаченных кредиткой, в ящике с его нижним бельем, поворошила их указательным пальцем. Увидела вырезки из газет — рекламу секса по телефону: пикантные лесбияночки!

Она собрала сумку. Странно, что он не проснулся. Ящики щелкали, открываясь и закрываясь. Она бросила взгляд через плечо. Гэвин пошевелился, тихо заржал и снова отключился. Она потянулась, выдернула из розетки свой фен, намотала шнур на руку и задумалась. Ей принадлежит половина квартиры; если он возьмет кредит на машину, ей придется и дальше расплачиваться за свадьбу. Она помедлила еще один, последний миг. Под ногой мокрое пятно, оставленное льдом. Машинально она достала салфетку из открытой коробки и протерла ковер. Ее пальцы сжались, салфетка превратилась в мокрую кашицу. Она вышла из комнаты, отряхивая руки.

На ноутбуке включилась заставка. Колетт вставила дискету и затерла программы Гэвина. Она слышала о женщинах, которые, перед тем как уйти, кромсали одежду мужей ножницами. Но тряпки Гэвина в их нынешнем состоянии и сами по себе были достаточным наказанием. Она слышала о женщинах, которые кастрировали мужей, но тюрьма не входила в ее планы. Нет уж, посмотрим лучше, как он обойдется без своих битов и байтов, подумала она. Одним нажатием клавиши она обрушила операционную систему.

Она отправилась на южное побережье, чтобы повидаться со знаменитым психометристом[17] Наташей. Тогда она, конечно, не знала, что им придется встретиться еще не раз. На тот момент Наташа была всего лишь очередной надеждой, за которую Колетт цеплялась, надеждой найти себя, очередным пунктом в ее и без того трещавшем по швам месячном бюджете.

Наташа жила в двух кварталах от моря. Колетт с трудом нашла, где поставить машину, притом не то чтобы у подъезда. Довольно долго изучала номера домов. Обнаружив нужную дверь, она нажала на кнопку и сообщила в домофон: «Я на одиннадцать тридцать».

Не говоря ни слова, экстрасенс впустила ее; Колетт показалось, что она услышала кашель, маскирующий смешок. Ее щеки вспыхнули. Она бегом одолела три пролета и, как только Наташа отворила дверь, выпалила:

— Я не опоздала.

— Конечно, дорогая. Вы на одиннадцать тридцать.

— Вам стоило бы сообщать клиентам, где лучше припарковаться.

Экстрасенс натянуто улыбнулась. Она была энергичной маленькой крашеной блондинкой с большим ртом, вульгарной, как девица с разворота журнала.

— Что, по-вашему, мне надо использовать свои сверхъестественные способности, чтобы никто не занимал парковку?

— Я имела в виду, что стоило прислать карту.

Наташа повернулась и повела ее за собой: крепкая высокая попка, обтянутая джинсами из тех, что унаследовали функции корсета. Она слишком стара, подумала Колетт, для джинсы. И почему никто ей об этом не говорит?

— Садитесь сюда, — строго указала Наташа, качнув накладным ногтем.

— Мне солнце в глаза светит, — возразила Колетт.

— Экая жалость.

Икона с печальными глазами в дешевой позолоченной раме клонилась к ней со стены; с моря тянуло сыростью. Колетт села и щелчком расстегнула сумку:

— Чек сейчас выписать?

Она заполнила чек. Колетт ждала, что ей предложат чашку травяного чая. Шиш. Она почти поверила Наташе, в этой мерзкой тетке чувствовалась деловая хватка, которой она прежде не встречала ни в одном экстрасенсе.

— Есть что-нибудь? — спросила Наташа.

Колетт пошарила в сумке и выудила обручальное кольцо своей матери.

Наташа покрутила его на указательном пальце.

— Очень улыбчивая леди.

— О да, улыбчивая, — согласилась Колетт. — Вы правы.

Она протянула Наташе пару запонок, принадлежавших отцу.

— Получше ничего раздобыть не удалось?

— У меня больше ничего от него не осталось.

— Жаль, — сказала Наташа. — Вы не слишком дружили, верно? Мне почему-то кажется, мужчины не проникаются к вам симпатией. — Она откинулась в кресле, взгляд ее блуждал где-то далеко. Колетт вежливо молчала. — Что ж, я немного могу по ним прочитать. — Она потрясла запонками в кулаке. — Они определенно принадлежали вашему отцу, верно? Но с запонками и отцами всегда так, вы дарите им запонки на Рождество, а они говорят: «Ух ты, спасибо, огромное спасибо, как раз то, о чем я всю жизнь мечтал!»

Колетт кивнула.

— Но что поделаешь? Что еще подарить мужчине?

— Бутылку скотча?

— Да, но хочется что-нибудь, что останется на память.

— И будет валяться в ящике стола? А владелец вообще забудет о подарке?

Ей хотелось спросить: почему вы думаете, что мужчины не проникаются ко мне? Вместо этого она снова открыла сумку.

— Мое обручальное кольцо, — сказала она. — Полагаю, вы не ожидали, что я была замужем?

Наташа протянула открытую ладонь. Колетт положила в нее кольцо.

— О боже, — сказала Наташа, — О боже, боже.

— Не волнуйтесь, я уже ушла от него.

— Бывают ситуации, когда лучше сделать ноги, — согласилась Наташа. — Итак, милая, что вам еще рассказать?

— Возможно, я сама — медиум, — вырвалось у Колетт. — Даже точно. Я позвонила по телефону, и мне ответил мертвец.

— Необычно. — Наташа покосилась в сторону, как будто что-то подсчитывая. — И какая служба предоставляет такие услуги?

— Я не звонила ни в какую службу. Я звонила своей свекрови. Оказалось, она умерла.

— Так зачем вы стали ей звонить?

— Да нет, послушайте, вы должны понять, как все произошло. Я не знала, что она умерла, когда позвонила. Я узнала только потом.

— Так она была мертва, когда вы позвонили? Но вы этого не поняли?

— Да.

— То есть она говорила с вами из загробного мира.

— Да.

— И что она вам сказала?

— Сказала, что у нее есть лестничный подъемник. Но она соврала.

— Что ж, может быть… он есть у нее в мире духов?

Колетт задумалась. Рене сказала, что у нее есть все необходимое.

— Мне вообще-то нет дела до того, что именно она сказала, главное — она взяла трубку. Она мне ответила. Поначалу меня беспокоили ее слова насчет подъемника — то, что она даже не сказала мне правды, — но потом, когда я подумала как следует, то поняла: самое удивительное то, что она хоть что-то сказала — ну, вы понимаете. — Слова застряли у Колетт в горле. Она не привыкла выражать свои мысли вслух. Отучилась за время жизни с Гэвином. — Ничего подобного со мной прежде не случалось, но я думаю, это доказывает, что у меня есть дар. Мне немного наскучила моя работа, и я не против перемен. Я подумывала заняться вашим бизнесом. Если за это хорошо платят.

Наташа засмеялась.

— Что ж, если вы уверены, что выдержите конкуренцию. Вам надо практиковаться.

— Что, правда? Разве недостаточно просто уметь делать это?