— Ты не против? — спросил он.

— Я могу только гордиться, — ответила я, сделав вид, будто новость удивила меня; на самом же деле я испытывала горечь от того, что рассказ Генри подтвердился во всех отношениях. — Премьер-министр, должно быть, доволен! — непроизвольно вырвалось у меня.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросил он. Я сообразила, что чуть не выдала себя.

— Я слышала, что ему было трудно подыскать подходящую кандидатуру, — ответила я. — Разве не так?

— Этот вопрос обсуждался довольно давно, — сказал Филипп.

Мне показалось, что у него возникли некоторые подозрения, но он больше не возвращался к этой теме.

Мы сидели в его комнате в Чедлей-Хаусе. Нам неожиданно выпала возможность пообедать вдвоем, так как хозяйка дома, в который мы были приглашены, в последний момент известила всех гостей, что обед откладывается, так как ее дети заболели корью.

— Мне надо съездить в Палату, — сказал Филипп, бросая взгляд на часы. — А ты чем займешься?

— Я свободна до половины четвертого, — ответила я. — Можно мне остаться здесь и посмотреть книги? Делать мне все равно нечего, а на улице жарко.

— Конечно, — ответил он. — Встретимся за ужином, хорошо?

— Да, — сказала я. — Ты помнишь, что сегодня Анжела устраивает прием?

— Естественно, — проговорил он. — В честь французского посла. Разве я не предупреждал, что у нас не будет ни единой свободной минуты.

— Ты был абсолютно прав! — вздохнула я. — Надеюсь, когда-нибудь нам удастся посидеть вдвоем, без снующих вокруг нас толп. Слава Богу, что ты хоть изредка попадаешь в мое поле зрения, когда появляешься на другом конце длиннющего стола — в противном случае у меня возникли бы сомнения по поводу того, что мы с тобой присутствуем на одном и том же приеме.

— Помолвленным нужно разрешать сидеть рядом, — сказал он. — Я не понимаю, почему все так стараются рассадить нас подальше друг от друга.

— Чтобы дать нам возможность убедиться в правильности принятого решения, пока мы не связали себя священными узами.

— Да, нам не грозит надоесть друг другу за эти дни, — засмеялся он. — До свидания, Лин. — Он поцеловал меня в щеку и направился к двери. — Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится.

— Хорошо, — ответила я. — До свидания, Филипп. Наш спокойный обед доставил мне огромное удовольствие.

Выждав немного, я отложила «Тотлер»и обошла комнату. Я пришла в восхищение от полок, заполненных дорогими книгами в красивых переплетах. Как часто я мечтала о такой библиотеке! Я осматривала полку за полкой и совсем не удивилась, когда обнаружила, что здесь собрана большая коллекция книг об Индии. В основном здесь были труды по философии и религии. Я заметила, что некоторые строки подчеркнуты, и на меня накатила волна ревности при мысли, что это пометки Нади.

Я надеялась, что наш интерес к книгам станет краеугольным камнем, фундаментом для здания, которое я была твердо намерена возвести. Но я никуда не могла деться от Нади, она стала постоянно преследовать меня точно так же, как она преследовала Филиппа. Но почему, спрашивала я себя, я никак не могу уничтожить след, оставленный ею на земле, в то время как другие, более важные и нужные люди, всеми забытые, лежат в могилах? Неужели ее жизненный вклад оказался значительней, или между нами — что совершенно противоречит здравому смыслу — существует какая-то связь, которая заставляет нас отзываться на ее зов?

Я взглянула на стоявшую на письменном столе фотографию матери Филиппа — ее лицо было нежным и добрым.

— Помоги мне, — прошептала я. — Помоги мне сделать его счастливым! Если Надя жива, то и ты жива! Вы обе любили его, но сначала он принадлежал тебе. Помоги мне — где бы ты ни была, дай своему сыну покой.

Это была молитва. Я взяла шляпку и перчатки и собралась уходить. Внезапно я заметила, что на двух полках за диваном стоят альбомы для фотографий. Я опустилась на колени и стала перебирать их. В некоторых альбомах были недавние фотографии, в других — снимки пейзажей и храмов, сделанные Филиппом во время его путешествий. Альбомы были составлены по годам, и, обнаружив наконец то, который относился к 1910 — 1920 годам, я радостно вскрикнула. Может, здесь я найду ключ к разгадке.

Я открыла альбом. Я пришла в полное изумление, когда открыла сначала первую страницу, потом вторую, потом третью! Я принялась судорожно переворачивать страницы одну за другой. Все фотографии были вырваны или срезаны перочинным ножом. Осталось всего с десяток снимков, на которых был изображен только Филипп, молодой и веселый: в Лонгморе, на Ривьере, на поле для поло, возле машины.

От других фотографий остались только обрывки, которые не смогли отодрать. По ним ничего нельзя было понять.

Что это значило, спросила я себя? Почему Филипп так поступил — не могла же я предположить, что альбом изуродовал кто-то посторонний?

Я поставила альбом на полку и поднялась с колен. Часы показывали почти половину четвертого. Я должна была идти. Мне в голову пришла одна мысль, которой я устыдилась. Но, движимая любопытством, которое оказалось сильнее моей гордости, я открыла находившуюся между шкафами дверь — ту самую дверь, которую показала мне Элизабет.

Вход в спальню скрывала портьера. Мгновение я колебалась, потом отодвинула ее. Я уже не могла остановиться, непреодолимая сила влекла меня вперед. Осторожно ступая, я вошла в комнату.

Жалюзи был приподняты, и полуденный свет слабо освещал спальню, лишь немного разгоняя царивший в ней полумрак. Я взглянула на стену над камином. Там ничего не было. Портрет Нади исчез.

Несмотря на суматоху, последовавшую за моей помолвкой, несмотря на то, что все наши знакомые во что бы то ни стало хотели заполучить нас с Филиппом в гости, несмотря на многочисленные примерки, я не забывала об Элизабет, хотя так ни разу и не виделась с ней.

На следующий день после нашей помолвки я написала ей письмо, в котором сообщала, что выхожу замуж за Филиппа, и просила ее не принимать это событие так близко к сердцу и пожелать мне счастья. В ответ я получила открытку с традиционными поздравлениями — и больше ничего. Я поняла, что Элизабет подавлена не столько известием о женитьбе Филиппа, сколько моим, как она наверняка считала, вероломством.

В тот день, когда мы с Филиппом собрались съездить в Мейсфилд повидаться с моими родителями, я обнаружила, что у меня есть два часа, свободных от примерок, которые назначала Анжела, и сразу же позвонила Элизабет. Назвав, имя дворецкому, я забеспокоилась, подойдет ли она к телефону, когда узнает, кто звонит. Но через довольно продолжительное время — у Батли всегда не сразу подходили к телефону — я услышала ее голос.

— Привет, — сказала она. — Это ты, Лин?

— Я. Ты сердишься, что я не позвонила раньше? — спросила я. — Поверь мне, у меня не было ни минуты свободной! Послушай, ты уже одета? Ну конечно же, одета — это мне должно быть стыдно, что я все еще валяюсь в постели.

— Да, я уже встала, — сказала она. — А в чем дело?

— Бери такси и приезжай ко мне! — потребовала я. — Только быстро, а то у нас не хватит времени побыть вместе. Поднимайся ко мне в спальню, и мы поговорим, пока я буду одеваться. Мне так много надо рассказать тебе.

Возникла пауза, во время которой, как я поняла, Элизабет размышляла над тем, как отказаться.

— Ну, пожалуйста, — взмолилась я. — Я очень хочу видеть тебя.

Элизабет была настолько мягкосердечна, что не смогла не откликнуться на мои мольбы.

— Хорошо, — проговорила она. — Я сейчас приеду.

Десять минут спустя она уже была у меня. Я обняла ее и поцеловала. Я заметила в ее глазах слезы.

— Не плачь, — попросила я. — Не сердись на меня. Все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Я должна о многом рассказать тебе. Ведь ты единственный на свете человек, с кем я могу говорить открыто.

— Ты счастлива? — тихо спросила она.

— Счастлива, — ответила я. — Но дело в том, Элизабет, что Филипп любит меня не больше, чем тебя.