— Да, — сказал он, — тревожно слышать все это, но, возможно, доктор по-своему прав. Ты сам напомнил, что отцу шестьдесят девять. Может, это всего лишь старческие странности? Он просто вспоминает прошлое. Возможно, именно поэтому доктор и не выражает озабоченности.

Его брат сделал еще один глоток бренди. Он покачал толовой, и вдруг показался Девону очень усталым.

— Ты как будто разочарован, — сказал Девон, испытывая легкий приступ недовольства. — Ты ожидал, что я вернусь домой и одним взмахом руки разрешу все проблемы?

Брат промолчал. Девон осторожно взглянул на выражение его лица и откинулся на подушки софы.

— Или, возможно, ты вспомнил, что я не герой, за которого все меня всегда принимали?

Именно поэтому он и покинул дом три года назад — потому что крайне разочаровал всех. Особенно Винсента и отца.

Нет… «Разочаровал» было недостаточно сильным словом. Из-за своей юношеской страсти он предал веру Винсента и разрушил, разбил возвышенное и благородное мнение о нем отца. Он уничтожил его необъяснимую гордость за старшего сына.

Девон помнил каждое слово их спора, словно это случилось только вчера, — как отец назвал его неудачником который не состоялся как сын и особенно как мужчина.

Почему он не смог управиться с конем? Как оказался настолько глуп, что в то время года выбрал скользкую, грязную дорогу через лес? И главное; что он делал наедине с Мэри Энн? Он что, утратил честь и порядочность? Ведь Мэри была невестой его брата.

Девон слушал отца, опираясь на костыли, когда швы над глазом все еще жгли и болели, а вина за то, что случилось, казалась хуже самой смерти.

Потому что Мэри Энн — девушка, которую Винсент любил и на которой собирался жениться, — умерла.

— Ты мне больше не сын, — отрезал тогда отец. На этом их отношения прекратились. Девон даже не попрощался с ним на следующее утро, когда второпях сел в экипаж, чтобы отбыть в Америку, Он ни разу не написал отцу и не получил ни единого письма от него. Впрочем, он и не ожидал ничего иного — настолько силен был гнев отца в ту ночь.

— Ты нужен нам, — спокойно сказал Блейк, прерывая воспоминания Девона. — Ты глава семьи.

— Нет, — твердо ответил он. — Глава семьи наш отец, герцог.

— Не теперь, когда он помешался.

Девон с тревогой посмотрел на брата, затем поставил бокал на стол.

— Я пока еще не убежден, что он сумасшедший, Во всяком случае, пока сам не поговорю с ним. Как я уже сказал, возможно, это всего лишь возрастные, явления. С этим ничего нельзя поделать, остается только быть терпеливыми и внимательными, пока все не кончится…

— Ты говоришь, пока все не кончится. — Блейк горько усмехнулся.

— Что в этом смешного?

Брат встал и подошел к окну.

— Это вовсе не смешно. Я подумал о совпадении. Ты не знаешь самого печального во всей этой истории.

— Что ты имеешь в виду?

Блейк посмотрел ему прямо в лицо.

— В последний месяц отец не раз говорил о конце. Подойди сюда. — Он жестом позвал Девона к окну. — Выгляни наружу — и ты поймешь, что я имею в виду. — Девон встал и приблизился к брату, который указывал на итальянский сад: — Вон он там, под дождем.

И действительно, отец был там, в саду, — их отец, надменный герцог Пембрук, властный патриарх семейства, на коленях в грязи. От сада мало что осталось, поскольку все растения были выкопаны, всюду чернели глубокие ямы и кучи грязи. Сейчас он лопатой выкапывал последний куст роз.

— Он пересаживает свои любимые цветы на верхнюю террасу, — пояснил Блейк.

Девон почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Господи, а где же садовник? Почему отец сам занимается этим? И почему никто не держит над ним зонта?

— Отец никому не разрешает помогать ему, — сообщил Блейк. — Он настаивает на том, чтобы делать все самому, и на прошлой неделе уволил лакея, который попытался помочь ему везти садовую тележку.

— Но ради чего он занимается этим?

— Говорит, что спасает дворец — в частности, свои любимые сады, — потому что верит, что над нами висит древнее проклятие, что приближается огромное наводнение, которое снесет всех нас и унесет прочь.

— Проклятие! — вырвалось у Девона. — Черт побери, Блейк, он что, и вправду сошел с ума?

Его брат плюхнулся в кресло позади письменного стола и взял бокал.

— Ты наконец начинаешь понимать.

Девон снова взглянул в окно на отца, который бережно поставил куст роз на садовую тележку и пытался толкать ее по размытой дождем земле.

— Но мы рады твоему возвращению, Девон. Отец верит — именно ты можешь избавить нас от проклятия.

— Я? Но как? Ведь он отрекся от меня.

— Мы не знаем как, — ответил Блейк, — но нам очень хочется узнать. Вот почему все так хотели, чтобы ты вернулся домой. Как только он услышит, что ты здесь, он захочет увидеть тебя.

Девон снова посмотрел из окна на отца.

— Я не герой, Блейк. И не хочу быть таковым. Ни за что.

— Понимаю. Я помню, через что тебе пришлось пройти. Но это не касается отца. Тебе придется разубедить его.

Девон знал, что это будет нелегко, и сомневался в своих способностях что-либо изменить. Но что-то надо было делать. Прежде всего нужно увести отца из-под дождя.

Девон поставил на стол бокал и пошел к двери, чтобы надеть плащ. Он помедлил минуту и повернулся к брату:

— Не знаю, что там случится, Блейк, но я хотя бы приведу его в дом. И если повезет, смогу кое-что понять.

«Мой дорогой дневник, Господи, помоги мне, я обречена. Сегодня утром я проснулась в доме отца с первыми лучами солнца и снова почувствовала грешные ощущения в теле. Старалась побороть их, очень старалась, но, увы, была слишком слабой. Я выбралась из-под тонких простынь, быстро оделась и ушла в лес.

Под сенью деревьев было прохладно, и чем дальше я углублялась в лес, тем учащеннее билось мое сердце от острого возбуждения, которое никак не отпускало меня. Я и не думала, насколько это грешно. Мою кожу покалывало, я трепетала от предчувствия и, Боже, даже наслаждалась холодным потом, что покрывал все тело! Я вытащила шпильки из волос, и они свободно рассыпались по плечам и спине. Я побежала, сбрасывая на бегу все запреты и ограничения. Это чувство ни с чем нельзя было сравнить. Такого удовольствия я никогда не знала.

Я выбежала на лужайку, и он лежал там, обнаженным на траве, купаясь в нежной теплоте солнца. Если бы я только могла описать неодолимый огонь в моей крови и всю силу моей страсти! Я стояла, не в состоянии двигаться, ослепленная желанием и изумленная невозможной мужской красотой. Его гладкая кожа сверкала, длинные мускулистые ноги, вытянутые на пледе, и та его мужская часть, которую я не могу заставить себя назвать словом, завладели мной и воспламенили меня. У меня перехватывало дыхание.

Я больше не могла ждать ни минуты. Сбросила с себя всю одежду и оставила ее лежать небрежной грудой на траве. Затем, обнаженная, пошла к нему через роскошную зеленую лужайку.

Он услышал мое тихое приближение и сел.

— Лидия, — произнес он глубоким, хрипловатым голосом, от которого мое разгоряченное тело затрепетало, — я знал, что ты придешь.

— Я не могла не прийти.

Он улыбнулся мне с горячим желанием в глазах:

— Подойди ближе.

Когда я ступила на мягкий теплый плед, он встал на колени и открытым ртом коснулся моего дрожащего живота, затем принялся лизать и посасывать все ниже и ниже моего пупка, пока я не…»

Раздался стук в дверь. Ребекка захлопнула потрепанный дневник и сунула его под подушку.

Выждав несколько секунд, чтобы дать мыслям остыть и успокоить бешено бьющееся сердце, она выбралась из постели и пересекла маленькую комнату в гостинице «Пембрук-инн». На мгновение помедлила перед дверью, прислушиваясь.

— Кто там?

— Это Грейс, — прошептала ее тетушка по другую сторону двери.

С облегчением вздохнув, Ребекка поправила пеньюар, прежде чем открыть дверь тете, которую было еле видно из-за вороха костюмов в руках.