Она повернулась к нему, собираясь отчитать его как следует, но Дункан приложил палец к губам, призывая ее к молчанию. Однако в глазах искрился смех.

Дункан сменил придворный наряд на простую рубашку, килт и плед. Она впервые видела его в шотландском национальном наряде и очень удивилась, поняв, как тот ему идет. Впрочем, она подозревала, что даже в лохмотьях Дункан будет выглядеть, как король, – за счет врожденного благородства и горделивой внешности. Но простая рубашка и плед только подчеркивали его мужественность и давали Джинни возможность увидеть в нем не придворного, а воина, которым он заслуженно считался.

Они дошли до бокового выхода в стене. Дункан шепотом велел Джинни надвинуть капюшон плаща и крепко обнял ее за плечи. Стражнику у ворот он сказал, что идет на «небольшую прогулку» со своей подружкой. Джинни почувствовала, как щеки ее побагровели.

– Это кузен Аргайлла, пропусти его, – произнес второй стражник.

Когда они отошли достаточно далеко от ворот и Дункан отпустил ее, Джинни накинулась на него:

– Они решили, что я одна из твоих девок! – Девушка прищурилась. – И как часто ты сюда ходишь, Дункан Кэмпбелл?

– Сегодня впервые, – ответил он примирительно, слегка улыбнувшись. – Мы с кузеном частенько выбираемся из замка, чтобы выпить по кружке эля в деревне, вот и все. – Пока Джинни решала, стоит ли ему верить, он добавил: – Прости, что смутил тебя, но я подумал, что так нам не будут задавать лишних вопросов.

Они шли по дорожке, ведущей вниз со скалы, на которой располагался замок Стерлинг, и неловко молчали. Наконец Дункан произнес:

– Ты все-таки пришла, – словно так до конца и не поверил в это.

– А ты думал, что не приду?

Дункан Кэмпбелл смотрел на девушку, спрятавшуюся под капюшоном плаща, все еще не веря, что она с ним. Джинни Грант околдовала его. И дело было не только в роскошных рыжих волосах, изумрудных глазах и коже – такой гладкой и нежной, что невольно вспоминались богини, нимфы, наяды и прочие неземные существа. И не в ее стройной изящной фигуре, и даже не в мягких округлостях упругой девичьей груди, спрятанной под жесткой тканью корсажа. (Хотя, как любой мужчина двадцати одного года, он время от времени опускал на нее глаза.)

Причина была в ее непосредственности, в неутомимой энергии, которая, казалось, вскипала внутри ее радостными пузырьками, несмотря на попытки спрятать ее за внешне благопристойными манерами. Дункан лучше любого другого понимал, почему она так старалась подавить свою природную живость. Им обоим пришлось жить запятнанными: ему – из-за происхождения, ей – из-за скандала с матерью. Уж он-то хорошо знал, что значит быть брошенным ребенком.

И все же, несмотря на то, что Джинни пришлось пережить, она не утратила живости духа. А для серьезного Дункана такая жизнестойкость служила своего рода эликсиром бодрости. Он понимал, что эта девушка не для него, но ничего не мог с собой поделать.

Раньше он никогда не терял головы из-за мимолетных романов: ради всего святого, вот-вот начнется война с Хантли, до увлечения ли тут? И вот он крадется прочь из замка, чтобы в полночь поплавать в озере наедине с этой прекрасной девушкой.

До встречи с Джинни перед Дунканом стояла единственная цель – создать себе имя и заслужить хорошее будущее, которое принадлежало бы ему по праву, невзирая на происхождение.

До сих пор ему не приходилось сталкиваться с неизбежными в таких случаях ограничениями. Брак казался чем-то далеким, просто средством еще немного продвинуться вперед. Но с первого же мгновения, увидев Джинни Грант, он потерял голову и захотел ее с такой силой, – с какой до сих пор не желал никого и ничего. Однако ему пришлось проглотить горькую пилюлю – Дункан прекрасно понимал, что происхождение может помешать ему получить эту девушку, и впервые в жизни испытал горечь.

Тем более удивительным оказалось то, что Джинни ясно дала ему понять – его происхождение ничего для нее не значит. Она так охотно отвечала на его ухаживания, что Дункан в самом деле позволил себе поверить, будто у них есть общее будущее.

Он схватил девушку за запястье и повернул к себе. Их тела не соприкоснулись, но он словно запылал просто от того, что она рядом. Кожа ее была неправдоподобно нежной, как у младенца.

Она вглядывалась в его лицо, задержавшись на губах. Дункан замер. Вспышка желания и порыв поцеловать ее охватили его тело как огнем. Он услышал, как она резко втянула в себя воздух, и понял, что Джинни тоже это ощутила – отчаянную тягу, что влекла их друг к другу.

Его взгляд опустился на ее губы. Они слегка приоткрылись. Господи, они такие мягкие и сладкие на вид… легкий цветочный аромат окутывал Дункана, притягивал его все ближе. Только разочек…

Дункан вздохнул и отпустил ее руку. Он пригласил девушку сюда вовсе не для того, чтобы соблазнить ее.

Но он понимал, что играет с огнем. Дункан не мог смотреть на нее, не возбуждаясь. Он просто терял контроль над собственным телом, поддаваясь недугу, изводившему молодых людей его возраста, – одержимости одним-единственным желанием.

Джинни потупилась, но Дункан видел ее покрасневшие щеки, словно она не понимала, почему он ее не поцеловал. Проклятие, да он же просто пытается уберечь ее! Иногда приходилось напоминать себе, до чего она, черт возьми, юна и невинна.

– Пойдем, – ласково произнес он, показав на дорожку, вьющуюся среди деревьев на север. – Озеро совсем рядом. – Было темно, но луна давала достаточно света, чтобы не натыкаться на редкие березки.

Жар все еще пылал в его теле. Не доверяя себе, Дункан больше не стал брать ее за руку. Несколько минут они шли молча. Ему очень нравилось это в Джинни – он одинаково уютно чувствовал себя и когда разговаривал с ней, и когда молчал.

– А как ты ускользнула от своей зоркой надсмотрщицы? Джинни виновата посмотрела на него.

– Моя тетушка любит выпить бокал кларета перед сном. Дункан ухмыльнулся:

– Дай-ка догадаюсь! Сегодня ты позаботилась о том, чтобы ей досталось несколько бокалов?

Джинни закусила губу. Эта невинная девическая привычка привлекла его внимание к ее роскошному чувственному рту, к полным розовым губкам, вызывая отнюдь не невинный отклик. Такой ротик может довести любого мужчину до неистовства.

– Вообще-то я отослала ей наверх целый графин, – созналась девушка. – Решила не полагаться на случай.

Дункан фыркнул, оценив такую предусмотрительность и изобретательность.

– Что, ты уже проделывала такое раньше? Джинни в негодовании повернулась к нему.

– Разумеется, нет… – Она замолчала, увидев выражение его лица и поняв, что Дункан ее просто дразнит. Их взгляды встретились. Джинни засмеялась. От ее негромкого мелодичного смеха в груди у Дункана что-то встрепенулось, и он подумал, что стал бы самым счастливым человеком на свете, если бы до конца жизни мог слушать, как она смеется.

Он не верил в любовь, но невозможно объяснить по-другому то, что он чувствовал к Джинни Грант. Сила этих чувств тревожила его. Романтическая любовь – вотчина трубадуров, а не воинов.

Дункан, возможно, слишком торопился, но он впервые в жизни не мог остановиться. Когда дело доходило до Джинни, его хваленые рассудочность и самообладание куда-то исчезали.

Еще несколько минут – и они пришли к небольшому озеру. Не более полумили от замка, но они как будто оказались в совершенно другом мире. Окруженное деревьями с одной стороны и неровными ступенями, вырубленными в скале, с другой, озеро представляло собой настоящий оазис, более подходящий отдаленным отрогам Шотландских гор. Полная луна висела низко в небе, прямо над центром озера.

– Какая прелесть, – негромко произнесла Джинни. – Как ты его нашел?

Дункан пожал плечами:

– Сюда многие ходят. – Заметил гримаску Джинни и поправился: – Днем.

– Наверное, зря мы сюда пришли. Дункан вскинул бровь.

– Но ведь ты не собираешься сразу уйти?

Она закусила губу; маленькие белые зубки прижали мягкую розовую плоть.