- А там еще есть. Красивые.

Девчонка засунула руки в карманы и посмотрела на малыша с недоверием и опаской. И вдруг улыбнулась:

- Ну, веди, показывай...

И они зашагали туда, где были самые красивые в парке листья.

А бабушка пошла за ними, улыбаясь так, как могут улыбаться только умные пожилые женщины.

Но на девушку в длинном черном плаще все же поглядывала с недоверием.

Веселье в квартире не стихало. Правда было оно уже предутреннее, усталое, еще не вымученное, но уже готовое закончиться тишиной опустевшей квартиры, в которой довольно улыбается хозяйка, да ищут двери запоздалые тени гостей, сообразившие, что им пора догонять своих господ.

Лена очень любила такие часы. Может быть потому, что они случались нечасто: должны были совпасть время, место, люди, их настроение... И тогда случалось хрупкое чудо - прокуренная кухня выпадала из ожерелья повседневности, называемой жизнью, и плыла в ночи, словно наполненный теплом, светом, остатками детских надежд и человеческими существами, ненадолго ставшими людьми, шарик.

А может быть потому, что можно было, хотя бы ненадолго, стать самою собой - оставить за порогом рассудительность зрелой тридцатишестилетней женщины, застенчивость и скрытность, прижившиеся со школьных лет, когда очень хотелось принятой в круг, и приходилось скрывать, что тебе интересно что-то помимо дискотек, спортивных мальчиков и первых опытов с губной помадой и длинной юбок.

Уходить Лене очень не хотелось. У Юльки всегда собирались уютные люди, перед которыми не надо было соответствовать, а можно было говорить, что думаешь, искренне расспрашивать о том, почему полноватому, вечно стесняющемуся своей несерьезности, Олегу нравится анимэ и романы Мураками, и с наслаждением канючить, чтобы Юлькин муж Вадим спел любимую. "Колею" Высоцкого.

Ох, как не хотелось уходить. Но пришлось. Наутро надо было собираться и отправлять тринадцатилетнюю дочку в летний лагерь, предстояло проверить сумки, билеты, документы и еще тысячу мелочей. Лена все никак не могла поверить, что эта длинноногая, уже глядящая на нее сверху вниз, самостоятельная девица - ее дочь

В очередной раз вздохнув, Ленка помахала в закрывающиеся двери лифта, услышала, как клацнула закрывающаяся дверь квартиры, отсекая негромкий гитарный перебор, и полезла в сумочку за сигаретами.

Вышла из подъезда, аккуратно придержала тяжелую дверь, прикурила и пошла вдоль дома.

Идти было недалеко, жили они с Юлькой неподалеку. Дошагать до конца дома, пересечь через детскую площадку и, вот она, Нижняя Первомайская. Перебежать через улицу, привычно ловя уголком глаза зеленый крест аптеки, обогнуть дом с аптекой, и в глубине двора обнаружится бежево-коричневатого кирпича шестиэтажка с сонными машинами на сером асфальте и круглосуточной дворовой собакой Альмой.

Ленка сделала пару шагов и утонула в густом тумане. Посреди этой душной, с окнами нараспашку, ночи, коротко рявкнул плотный теплый ливень, за десять минут высказавший все, что думал об этом дурацком, плывущем в собственном поту и злобе, городе, и стих, уйдя туда, где ему привольнее. Видимо, сейчас его остатки решили повиснуть в воздухе белыми густыми клубами, медленно переваливающимися между домами, вытекая на улицы, осторожно поглаживая блеклые листья дворовых деревьев.

Лена осторожно шагала вдоль дома, наблюдая, как медленно выплывают из тумана сантиметры асфальта. Она даже оглянулась, чтобы посмотреть, как позади туман тут же слизывает их, растворяя в себе.

Дом все не кончался. Лена почувствовала, что начинает нервничать и ускорила шаг. Слева все тянулась и тянулась серая стена с черными провалами окон, едва видимыми сквозь туман. Лене показалось, что окна изменились, стали какими-то чужими, неправильными. Всмотревшись, она поняла, что на окнах нет занавесок. Подъезд за подъездом тянулись ровные мертвые ряды нежилых окон, открывающих внутренности мертвых, никогда не знавших людей, квартир. Сердце забухало медленно и неровно, горячими тяжелыми толчками.

В одном из окон Лене почудилось движение. Не движение даже, а его тень. Страшная, словно тень калеки - непонятная, не поддающаяся логическому объяснению, пока ты не увидишь ее владельца. Вот, только Лене совсем не хотелось видеть, кто это решил подойти к окну в темной квартире, где нет никого и ничего, и даже лампочка не свисает с потолка, а торчат два жестких обрубка электропровода.

Почему она решила, что все именно так, почему испугалась, Лена сказать не могла. Все и всегда считали ее очень правильной и рациональной, не хватающей звезд с неба, но надежной и рассудочной. В последние годы она и сама стала казаться себе именно такой.

Глубоко вздохнув, Лена слегка наклонила голову и ускорила шаг. Очень хотелось побежать, но она старалась сдерживаться, поскольку побежать означало окончательно признать реальность этой серой стены, за которой скрывалась жизнь, которой не место в реальном рассудочном мире, где обитают офисы с кондиционерами LG, юркие корейские машинки, на светло-серый столах стоят скучные компьютеры со скучной и неудобной программой 1C-Бухгалтерия и люди в семь вечера встают с рабочих мест и едут домой к телевизорам с "Домом-2" и "C.S.I. Место преступления Лас-Вегас".

Против воли Лена тихонько всхлипнула и испуганно замолчала, оглядываясь вокруг. Показалось, что кто-то услышал этот всхлип и теперь поворачивается в ее сторону, жадно вслушиваясь в туман.

Вдруг впереди послышались шаги, кто-то сыро закашлялся. Плюнув на сдержанность и рассудок, Лена побежала, благодаря судьбу за то, что она сохранила любовь к кроссовкам и фигуру, позволяющую сейчас нестись вперед сломя голову, как в пятнадцать лет на уроке физкультуры.

Шаги удалялись, стихали. Лене показалось, что она бежит к какой-то двери, и дверь эта вот-вот закроется, и вот тогда она останется один на один с тем, кто прислушивается в тумане к всхлипам одиноких заблудившихся людей.

Она хотела закричать, позвать того, кто так уютно, привычно, по-человечески кашлял, но было страшно. Это было бы слишком громко.

Со всего размаху она налетела на пахнущую машинным маслом, табаком и чем-то еще, чем пахнут все старые рабочие телогрейки, спину. Вдохнула густой запах и с трудом удержалась, чтобы не обнять того, в телогрейке. Просто, чтобы он не исчез.

Неизвестный охнул, неловко шагнул, стараясь сохранить равновесие, и повернулся.

На Лену смотрел очень высокий, сутуловатый старик в темно-синей телогрейке, неопределенно-серой кепке и мешковатых, застиранных до белизны, штанах, заправленных в растоптанные кирзовые сапоги.

Лицо старика скрывалось в густой, окладистой, да-да, подумала Лена, именно окладистой, бороде. Выделялись только спокойные прозрачные глаза и мясистый, в багровых прожилках, нос.

- Девонька, ты откуда же тут взялась такая? Что ж ты так наскакиваешь? Сердце ж чуть не выпрыгнуло!

Лена смутилась, хотя говорил дед вполне доброжелательно.

- Простите. Я тут, просто... заблудилась, - вздохнула Лена.

- Ну, это, значит, понятно, - кивнул дед, почему-то показав на Ленкину одежду. Ничего особенного в ней не было - легкие джинсы, белая футболка, на плече сумочка. Впрочем, рядом с телогреечным дедом Лена сама себе показалась какой-то... неуместной.

- Ох, да что ж мы стоим то! - вдруг засуетился дед и взмахнул рукой. В руке обнаружилась какая-то странная штука, похожая не то на чайник, не то на лейку. Не то на очень большую масленку. Из широкого плоского носика вываливались клубы густого белого дыма. Они моментально сливались с окружающим туманом, поэтому Лена сразу и не заметила этот агрегат. К тому же дым совершенно ничем не пах.

Нет, не так, - подумала Лена, потянув носом, - он пахнет туманом. Да что же это?

И осторожно спросила.

- Простите, пожалуйста. А вы кто?

- Как это, кто? - удивился старик. - Ясное дело, туманщик я.

- Кто? - Лена почувствовала, что у нее кружится голова.