Снова вернулся старик, который привел нас в эту мышеловку. Он встал на краю деревянного помоста, держа в руке посох, вырезанный из единого куска гигантской кости, вокруг резного набалдашника сверкали драгоценные камни. Он ударил по деревянным доскам, и толпа послушно зашаркала, расступаясь, пока вереница мужчин не протолкнулась к помосту. Каждый нес кожаный мешок.

— Приступайте. — Олрет бесстрастно смотрел, как они по очереди выходят вперед, чтобы выложить на длинный стол содержимое мешков.

Это оказались птичьи клювы. Ближайшая кучка доказала смерть порядочного числа серых ворон вместе с несколькими черными воронами. Это остудило мою Лесную кровь. Отец говорил, что убийство ворона приносит страшное несчастье. Я увидела также хищный желтый изгиб орлиного клюва. Здесь явно никто не почитал Дрианон.

Охотники осмотрели кучки своих соперников, и те, кто оказался менее усердным, отошли от помоста. Осталась примерно половина. Они ждали с самодовольным видом, когда старик с посохом проходил вдоль ряда, протягивая каждому мягкий кожаный мешочек. Каждый сосредоточенно вытаскивал осколок рога и показывал его старику с посохом. Старик повернулся к собранию, и я разобрала достаточно слов из его объявлений, предоставляющих три сорта прав:

— Плавник без следов инструментов на отмелях Феса.

— Обработанная древесина, прибитая к берегу на Арнамли.

— Морские животные, выброшенные на мель от Черной протоки до мыса Мойя.

Когда ритуал завершился, Олрет выжидательно посмотрел на Сорграда.

Горец вежливо поклонился.

— Те, кто защищает твою землю от хищников, делят случайно принесенное богатство моря.

Олрет улыбнулся с удовлетворением.

— Илкехан оставляет все подобные дары себе. — При этих словах волна неодобрения и страха прокатилась по собранию.

Костяной посох снова ударил в пол, и толпа разделилась подобно стаду коз, когда гончие Олрета в серых мундирах повели к помосту горсть мужчин. На каждом была только грязная рубаха, руки крепко связаны впереди. Каким бы просвещенным ни считал себя этот Олрет по сравнению с Илкеханом, его узники страдали от обычных зверств. Глаза одного мужчины почти не открывались из-за синяков, у другого волосы были грязно-коричневыми от запекшейся крови.

Каждого пленника по очереди вытаскивали вперед, и Олрет объявлял приговор, ни разу не изменив выражения лица.

Если здесь и имелись суды, то дела этих несчастных, вероятно, слушались раньше.

— Белое.

Лицо узника стало безнадежным.

— Зеленое.

Кто-то невидимый в толпе поспешно подавил облегченное рыдание.

— Белое.

Третьего узника это почему-то обрадовало.

— Красное.

Это вызвало переполох в противоположной стороне зала, но подбежали стражники и быстро выволокли сопротивлявшегося юношу наружу.

— Белое.

Последний приговор кое-кого разочаровал, но им хватило ума закрыть рот после невольного восклицания.

Старик махнул костяным посохом, явно распуская собрание, и толпа растаяла так же быстро, как собралась.

— Он работает гораздо быстрее Темара, — саркастически заметила я Райшеду.

Огромные двери закрылись, оставив нас одних в огромном зале вместе с нашим хозяином. Одних, не считая того, кто следил, притаясь за портьерами. Конечно, наше оружие оставалось при нас, и я решила не осуждать с ходу этого человека за простое благоразумие. Он покинул свое впечатляющее кресло и, пододвинув табурет, стал накладывать себе еду с выставленных блюд.

— Что сделали те люди? — Я достаточно владела Горным языком для такого вопроса, но Олрет игнорировал меня, обращаясь к Сорграду.

— Вы по-прежнему налагаете три изгнания в землях аниатиммов?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду. — Сорград искренне недоумевал.

Олрет казался слегка разочарованным.

— Красное изгнание — это изгнание из самой жизни. Того человека сбросят с утесов. Зеленое изгнание — от очага и из дома, но тот человек может найти себе убежище внутри секка, а его друзья могут спасти его от смерти, принося еду и воду. Белое изгнание — из секка и от его людей. Те трое должны оставить нашу землю до наступления ночи, и никто не смеет предложить им ни малейшей помощи. — Вежливая улыбка Олрета стала немного натянутой. — То было изгнание, которое аниатиммы прошлого наложили на наших предков. Мы бежали на северо-восток по льдам, не думая, что найдем эти земли, крепко запертые в холодных морях. Затем Мизаен растопил путь, и, как многие утверждали, оставил нас здесь для некой цели.

Шив и Райшед с досадой смотрели на меня, хотя я изо всех сил старалась одновременно слушать и переводить. Олрет подождал, когда я договорю, после чего удивил нас всех.

— Простите. Я знаю ваш язык только по книгам и плохо на нем говорю. — Его тормалинский был совершенно понятен, несмотря на все его колебания и резкий акцент.

— Ты имеешь преимущество надо мной, мой господин, — медленно ответил Райшед со всей учтивостью, которой он выучился, служа своему сьеру. — Это ты должен простить наше невежество.

— Могу я спросить, откуда ты знаешь наш язык? — Шив улыбнулся, но я видела: он думает то же, что и все мы. Теперь нам придется следить за каждым нашим словом, даже когда мы будем одни.

— Я посещал ваши берега. — Олрет не мог скрыть удовлетворение, поразив нас этим известием. — Не часто и никогда не оставался надолго, но мы давно торгуем с луговыми людьми.

Меня пробрала дрожь.

— Народом Равнин? — мягко осведомилась я.

— Именно так. — Олрет без труда узнал тормалинское название последнего из трех древних племен. — Некоторые избранные давно совершают такие плавания, бросая вызов скитающимся по морям теням, хотя недостойных, рискующих собой, постигает несчастье.

— Я никогда не слышал о таких гостях. — Райшед прятал свой скепсис за показным хладнокровием.

— Мы не задерживаемся, — заверил его Олрет. — Луговые люди накладывают проклятия на тех, кто злоупотребляет их гостеприимством, оставаясь на зиму. Поэтому мы не разрешаем таким кораблям приставать к берегу. Слишком многие возвращаются, груженные только смрадными трупами, приносимые сюда морскими тенями.

Неужели на северных просторах еще сохранились остатки древнего Народа Равнин? Тормалинская история утверждает, что всех их выгнали, когда Старая Империя самовольно очерчивала свои провинции Далазор и Гидесту. С другой стороны, я знала немало бывших пастухов, которые порвали со своими семьями, пасущими стада на тех бескрайних пастбищах. Подобно мне, эти отщепенцы ходили по краю закона. У многих из них были острые черты лица, темная кожа и темные волосы и худощавое сложение — черты, которые легенды приписывают сгинувшему племени Равнин. Кроме того, большинство тех кочевых кланов из поколения в поколение передают родовую обиду на тормалинское господство, и это вполне могло заставить их молчать о случайных гостях, привозивших что-нибудь стоящее для обмена. Интересно, однако, что это может быть?

Олрет снова говорил с Сорградом:

— Прости меня, но вы не найдете радушного приема, если навлечете беду на мой несчастный народ. Мы выстрадали полную меру горя за последние три года.

— Горы извергаются? — с участием спросил Сорград.

Олрет мрачно кивнул:

— Творец первый раз высек искры из своего горна два года назад. Сначала мы надеялись, что кара Матери наконец постигла Илкехана, но каждый остров оказался сотрясен или расколот. Мертвая рыба всплыла из морских глубин. Козы задохнулись от пепла или умерли позже, отравленные своим кормом. Целые семьи задохнулись во сне, когда ядовитый воздух заполнил самые низкие лощины.

— Тогда мы тем более ценим твою щедрость, — серьезно молвил Шив.

Избегая его взгляда, я взяла еще кусочек копченого мяса и отщипнула хлеба. Это Планир, Калион и пара других магов заставили горы извергаться, чтобы отвлечь Илкехана от погони за нами, когда мы удирали из его когтей. Похоже, Верховный маг положил тогда начало чему-то такому, что идет гораздо дальше, чем он хотел.