Что бы ни сказал Дег в свое оправдание, этого хватило, чтобы Катрис разрыдалась. Она не сопротивлялась, когда наемник неуклюже обнял ее, вытирая ей слезы краем шали.

Зигрида наблюдала, как пара исчезла внутри.

— Думаешь, заварится каша?

— Может — да, может — нет. — Я пожала плечами. — Но нам лучше приготовить ложку, чтобы сбить пену.

Вообще колонисты и наемники, нанятые для их защиты, довольно легко поладили друг с другом, но было несколько неудобных моментов. Сыновьям и дочерям трезвых фермеров импонировали вольные нравы солдат, что не наилучшим образом отражалось на душевном спокойствии их родителей.

— Пошлешь за командиром корпуса? — спросила Зигрида.

— Возможно.

Хэлис, ныне командующая наемниками, много лет была моей подругой, и сейчас мне не оставалось ничего лучшего, как служить ее неофициальным заместителем.

— Ты видела сегодня Райшеда? — Я привыкла спать допоздна, а мой возлюбленный вставал с рассветом, чтобы заниматься тем или иным из несметного количества своих проектов, касающихся Витранселя.

— Уэрдел зашел за ним ранним утром. Они будут на глиняных полях. — Голос Зигриды потеплел от одобрения: она любила Райшеда.

Я тоже улыбнулась. Мне по душе наш дом, все городки Энсеймина на четыре пятых состоят из таких домов, но Райшед считал деревянные здания не более чем временными. В прошлом году, до того как осеннее Равноденствие закрыло океан для кораблей, он завербовал сына кирпичника, знакомого его братьям-каменщикам в Зьютесселе, и заставил половину мужчин колонии копать глину, пообещав им долю кирпичей и черепицы. Как только прошли слабые морозы мягкой келларинской зимы, Райшед напомнил всем об их обещании помочь со строительством навеса для сушки, пока Уэрдел месит и формует выветрившуюся глину, чтобы испытать свою новую печь. Воодушевленный скорым началом, мой возлюбленный несколько ночей подряд донимал меня объяснениями, как превращать негашеную известь в строительный раствор.

Я лениво покачала ведром на веревочной ручке.

— Ты печешь сегодня хлеб?

Веточка ярких цветов, вышитая вокруг шнуровки зеленого лифа Зигриды, была припорошена мукой.

— А что? — Женщина склонила голову набок.

Я подняла ведро.

— Вода для тебя сегодня в обмен на каравай-другой?

Зигрида засмеялась.

— Свежий хлеб будет стоить тебе дороже, чем несколько ведер. — Она поджала губы и нахмурилась, от чего ее морщины стали глубже. — Можешь поработать после обеда в моем саду, подсобишь мне с ягодными кустами.

Я в притворном ужасе покачала головой:

— Много просишь.

— Тогда пеки сама, моя девочка. — Улыбка и смеющиеся глаза омолодили ее на добрый десяток лет.

Я махнула рукой, сдаваясь:

— Принесу воды, а потом зайду за хлебом.

Зигрида кивнула и исчезла за дверью. Я направилась к соседнему роднику, одному из многих родников Келларина, бьющему из камней обильной чистой струей. Прогулка оказалась приятной. Как только Зимняя Ведьма сняла свой дозор, благословение Халкарион осыпало группу деревьев вокруг источника пряными, благоухающими цветами. Мэвелин не оспаривала власть Лунной Девы поздними морозами или внезапными штормами, и даже люди, которые только на словах признавали ту и другую богиню, совершили все традиционные обряды благодарности в недавнее Равноденствие.

Пока зима держала всех вблизи от дома, вынуждая заниматься благоустройством, вокруг источника был построен широкий каменный бассейн, поэтому мне не пришлось долго ждать, чтобы опустить свое ведро в воду рядом с ведрами обремененных хлопотами хозяек и не слишком усердных девиц, отправленных сюда матерями. Я понимала, отчего так угрюмы их лица. Я покинула дом почти в таком же возрасте, убегая от тяжелой работы и злобы, от обязанности служить чьим-то капризам, и все, что меня поддерживало, я могла бы сейчас назвать вольнолюбием невежественной юности. Нет, я не дулась из-за поручений, когда была самой ненадежной горничной моей матери, но использовала любую возможность вырваться из дома, чтобы больше узнать о жизни и положить в карман хотя бы немного денег, которые удавалось заработать улыбкой или шуткой.

— Ливак, доброе утро. — Одна из суетливых женщин одобрительно кивнула на мое наполнившееся до краев ведро. — Наконец-то день стирки, верно?

Я тотчас взъерепенилась.

— Мне об этом неизвестно, Мидда. Скажи, ты не слышала, кто собирается работать прачкой, а?

Мидда казалась озадаченной.

— Нет.

— Ну ладно, — пожала я плечами. — Но если наткнешься на нее, передай, что я буду у нее на пороге с тяжелым узлом каждый рыночный день.

Я улыбнулась, а Мидда нахмурилась, подумав, что в Витранселе происходит что-то, о чем она не слышала. Она учинит допрос своим сплетницам, и, если повезет, распространившийся слух подтолкнет ту или другую женщину выставить свою лохань, чтобы опередить мою мифическую прачку.

Однако мне придется найти способ заплатить кому-то за стирку. Сразу пригорюнившись, я пошла обратно, покачивая ведром: интересно, насколько его можно наклонить, прежде чем вода начнет выплескиваться? Значительная часть тех небольших денег, что имелись у колонии, лежала в запертом сундуке под половицами нашей спальни. Но мне от них не было никакой пользы. Работа являлась деньгами Келларина, и это умения Райшеда вписывали приход в наш гроссбух, чтобы купить мне самые красивые тарелки у гончаров и самые мягкие одеяла прямо с ткацких станков.

Не то чтобы у меня не было собственных талантов, просто их негде было применить. Я всегда могла найти людей, готовых скоротать вечер за дружеской игрой в руны или в Белого Ворона, но эти мирные ремесленники и фермеры не привыкли делать ставки на свое везение в рунах, и после первого же сезона у них начисто пропало желание держать пари против моих Лесных птиц, сгоняющих с доски их Ворона.

Я подняла ведро и зачерпнула горсть воды. Халкарион спаси меня, но я бы отдала весь тот сундук с деньгами за бочонок приличного вина. Берегись, кисло подумала я, ты не единственная, кто сыт по горло водой и элем. Какие бы плоды ни принесли Зигриде ее малина и смородина после моей неумелой помощи, они предназначены не для пирогов. Зигрида сама мне это сказала. Но ягодные вина никогда не сравнятся по вкусу с бархатистым обольщением Анговского красного или ароматной прохладой белых вин с реки Ферл.

Одна праздная мысль вызвала другую, и я остановилась как вкопанная. Скоро ветры поствесны доставят к нам корабли, и, спорю на что угодно, они привезут безделушки для искушения колонистов и те необходимые вещи, что мы еще не можем сами производить. Купцы из Тормалина потребуют денег, а не каких-то обещаний будущей работы. Если намекнуть на это людям вроде Мидды, если заставить их волноваться, сразу появится больше желающих попотеть за мои деньги. Коли на то пошло, торговцы на стоянке, не имея обычных развлечений, охотно рискнут бросить руны. За одну праздную зиму мои пальцы не настолько утратили гибкость, чтобы я не облегчила кошелек какого-то купца из Зьютесселы.

У меня поднялось настроение, ведь меня осенила новая идея. Наверняка те корабли везут вино. Если я скуплю все что смогу, то буду иметь кое-что получше для обмена на вещи и услуги, чем ослиная работа, за которую я берусь, просто чтобы не сидеть сложа руки и не жить за счет Райшеда. Я бы не взяла его деньги там, дома, и не собираюсь делать это здесь, в Келларине. Не хочу, чтобы меня называли его содержанкой.

На обратном пути те же самые корабли могут отвезти мои письма в Тормалин. Я задумалась: как переправить их потом в более далекие торговые центры — Релшаз и Пеорл? Как присягнувший Д'Олбриоту, Райшед имел право пользоваться Императорской курьерской почтой, но станет ли она доставлять частные письма от людей, которые оставили службу своему принцу? У меня есть друзья в нужных местах, друзья, которые могут отправить целый корабль вин и крепкого спиртного через океан с моим именем, проставленным на каждой бочке. Если я стану человеком, к которому вся колония обращается за вином, куда это может меня привести?