Положение Советского правительства входе тройных переговоров можно было уподобить положению человека, которого все выше захлестывает морской прилив: вот вода дошла ему до колен, вот она дошла до пояса, потом до груди, потом до шеи… Еще мгновение, и вода скроет голову, если человек не сделает какого-либо быстрого, решительного скачка, который вынесет его на скалу, недоступную для прибоя.
В самом деле, опасность второй мировой войны придвигалась все ближе: в марте — апреле она только намечалась, в мае — июне она стала принимать более конкретные очертания, в июле ее грозное дыхание начало отравлять всю атмосферу Европы, а в середине августа никто уже больше не сомневался, что спустя немного дней заговорят пушки и бомбы будут падать с самолетов.
Ждать больше было нельзя. Только теперь, в середине августа, Советское правительство вынуждено было окончательно решить, что же делать. Стоявшая раньше перед ним дилемма превратилась в горькую необходимость заключить соглашение с Германией. Пятимесячный саботаж тройных переговоров правительствами Англии и Франции, при поддержке США, не оставлял для СССР иного выхода.
Крах тройных переговоров и вынужденное соглашение с Германией
14 августа Шнурре телеграфировал Шуленбургу, что его посетил Астахов и сообщил о готовности Советского правительства к «дискуссии по отдельным группам вопросов» в области германо-советских отношений Советское правительство предлагало вести переговоры в Москве.
В тот же день, 14 августа, сразу после сообщения Астахова, Риббентроп отправил Шуленбургу срочную директиву посетить советского наркома иностранных дел и от имени германского правительства заявить, что «нет противоречия интересов между Германией и СССР», что «отсутствуют всякие причины для агрессивного отношения одной стороны к другой» и что, по мнению германского правительства, «нет вопроса между Балтийским морем и Черным, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран»; Риббентроп подчеркивал возможность расширения германо-советских экономических отношений во всех направлениях. Риббентроп заявлял также, что «в целях скорейшего урегулирования германо-советских отношений он сам готов приехать в Москву, но при условии, что будет принят Сталиным»[79].
Итак, германское правительство еще раз проявило инициативу и сделало уже вполне официально решительный шаг. 15 августа Шуленбург выполнил полученное из Берлина поручение. Советский нарком, как передавал германский посол в Берлин, «приветствовал германские намерения по улучшению отношений с Советским Союзом», но высказал мнение, что визит Риббентропа в Москву «требует надлежащей подготовки», а также поинтересовался, согласно ли германское правительство заключить с СССР пакт о ненападении, подписать сов: местную с СССР гарантию прибалтийских государств и повлиять на Японию в целях улучшения советско-японских отношений.
На следующий день, 16 августа, Риббентроп в телеграмме Шуленбургу просил его срочно передать советскому наркому, что Германия согласна заключить с СССР пакт о ненападении, гарантировать вместе с СССР прибалтийские государства и оказать влияние на Японию в смысле улучшения японо-советских отношений. Одновременно он настойчиво повторял о необходимости его приезда в Москву и сообщал, что готов предпринять такое путешествие в «любое время после пятницы, 18 августа».
18 августа Шуленбург довел все это до сведения Советского правительства и одновременно получил от последнего ответ на германские предложения 14 августа. Что же представлял собой этот ответ?
Он носил строго деловой характер, перечислял причины, которые до сих пор заставляли Советское правительство относиться подозрительно к намерениям Германии и принимать меры к укреплению обороны СССР, а также участвовать в создании объединенного фронта против агрессии.
В ответе Советского правительства далее говорилось, что, если германское правительство искренне намеревается улучшить свои политические отношения с СССР, Советское правительство может лишь приветствовать такое изменение и, со своей стороны, готово изменить советскую политику в направлении серьезного улучшения отношений с Германией.
Ответ заявлял, что считает улучшение советско-германских отношений вполне возможным, ибо принцип мирного сосуществования бок о бок различных политических систем представляет давно установившийся принцип внешней политики СССР.
Переходя, наконец, к области практических мероприятий, ответ предлагал прежде всего заключить торгово-финансовое соглашение, а затем через короткий промежуток времени подписать пакт о ненападении. Что касается приезда в Москву германского министра иностранных дел, то ответ заявлял, что Советское правительство приветствует его, как свидетельство серьезности намерений германского правительства, но полагает, что такой приезд требует хорошей предварительной подготовки и что он должен быть осуществлен с минимумом публичного шума и газетной сенсации.
Как видим, Советское правительство, вынужденное Чемберленом и Даладье к изменению своего внешнеполитического курса, подходило к неизбежному повороту спокойно, трезво, хладнокровно, без всякой излишней поспешности. Напротив, германское правительство крайне нервничало и торопилось. В телеграмме Шуленбургу от 18 августа Риббентроп давал своему послу такие указания:
«На этот раз ведите разговор (с советским наркомом иностранных дел.—И.М.)… решительно настаивая… на срочнейшей реализации моей поездки (в Москву.—И.М.) и в соответственной форме отводя какие-либо новые возражения со стороны русских».
Шуленбург исполнил приказ своего министра, но 19 августа должен был сообщить Риббентропу, что Советское правительство соглашается на приезд Риббентропа лишь через неделю после опубликования сообщения о подписании торгово-финансового соглашения.
Теперь Германия пустила в ход свое самое тяжелое орудие. 20 августа Гитлер обратился с посланием к Сталину Он сообщал в нем, что накануне подписано торгово-финансовое соглашение[80], и настойчиво просит принять Риббентропа в Москве не позже 22–23 августа[81].
Для Советского правительства настал час важного решения. До сих пор происходил лишь обмен мнениями между Москвой и Берлином, взаимный зондаж, ознакомление с настроениями друг друга, теперь на очередь встал вопрос о заключении самого пакта о ненападении. Приходилось еще раз оценить ситуацию, сложившуюся в области тройных переговоров. Здесь все было по-прежнему очень мрачно. 16 августа К. Е. Ворошилов в ответ на предложение генерала Думенка приступить к составлению проекта военной конвенции категорически заявил:
«…Еще не наступил момент для редактирования какого-либо документа. Мы не разрешили кардинального, вопроса для советской стороны, а именно — вопроса о пропуске вооруженных сил Советского Союза на территорию Польши и Румынии для совместных действий вооруженных сил договаривающихся сторон против общего противника»[82].
Запрос военных миссий в Лондон и Париж относительно пропуска советских войск через Польшу и Румынию был сделан 14 августа. Наступило 21 августа. Прошло семь дней, а от британского и французского правительств не было никакого ответа. В лихорадочной атмосфере момента это длительное молчание само по себе уже было ответом. Одновременно из Варшавы доходили самые обескураживающие сведения: «правительство полковников» ни за что не хотело разрешить проход советских войск через свою территорию.
В такой обстановке Советскому правительству не оставалось ничего больше, как сделать последний, решительный шаг.
В тот самый день, 21 августа, когда было констатировано, что Лондон и Париж уже целую неделю не отвечают на запрос военных миссий о пропуске советских войск через Польшу и Румынию и когда вследствие этого К. Е. Ворошилов сделал предложение о перерыве заседаний военных миссий, И. В. Сталин дал ответ на послание Гитлера: он выражал надежду, что германо-советский пакт о ненападении явится поворотом к лучшему в политических отношениях между обеими странами, и соглашался на приезд Риббентропа в Москву 23 августа.
