Когда я с удовольствием записал цикл песен на стихи Гамзатова, то нам обоим понравилось. Фельцману — его музыка, а мне — мое исполнение. Впервые в жизни я сказал о себе: «Хоть это и нескромно, но все-таки здорово я умею петь». И как-то в разговоре со Святославом Бэлзой рассказал о том, как тогда похвалил себя прилюдно. На что он сказал: «Ничего. Пушкин тоже себя похвалил однажды, сказав: „Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!“»

Аккомпанементу я придаю особое значение. Он может угробить песню, а может и вознести. Поэтому особая роль и у аранжировщиков. Вначале мне писал аранжировки Алексей Мажуков, музыкант изобретательный. Все у него было слаженно, функционально, целесообразно. Но Алексей пошел дальше, его интересовало свое творчество. У него были удачи — пьесы, песни… Какие-то вещи, обычно с более сложной, чем у песни, структурой, приближенной к классическому романсу, он просил спеть меня.

Затем я стал работать над оркестровками с Юрием Якушевым. Как все талантливые люди, он человек сложный, со своим непростым внутренним миром. И конечно, с характером. Личность есть личность. У нас с ним были прекрасные отношения, но он мог подвести в любой момент из-за весьма распространенной среди творческих людей слабости. Конечно, я понимал, что все мы человеки, что всякое бывает. Но все же это было эгоистично. Случалось так, что концерт объявлен, я должен уже уезжать, а у Юры еще ничего не готово. Приходилось кого-то срочно искать, или он сам обращался к своим знакомым: «Соркеструй за меня, я сейчас не в силах». А другие инструментовщики меня не устраивали. Юра действительно очень талантливый аранжировщик, очень хороший мелодист. Он мог бы быть и хорошим композитором. Однажды я принес ему песню без всяких своих ремарок-пожеланий (обычно я выписывал на клавире предполагаемые функции инструментов). Мне хотелось, чтобы он все сделал сам. И Юра расписал партии изобретательно. Чем дальше мы с ним работали, тем ярче он оркестровал.

В свое время на конкурсе в Сопоте я услышал, как там играют эстрадные оркестры, и подумал: вот бы и у нас были такие же коллективы. Когда я записывал на студии «Мелодия» свои пластинки, то обязательно просил, чтобы аккомпанировавший мне концертно-эстрадный оркестр Вадима Людвиковского усиливали струнной группой из Большого симфонического оркестра Гостелерадио. Получалось это у нас великолепно. Когда на «Мелодию» приезжали иностранные фирмачи и слушали наши записи, то они восторгались звучанием именно этого смешанного состава. Я не любил и не люблю малые составы. А в эстрадно-симфоническом составе люблю смешение разнохарактерных инструментов, например, чтобы валторна перекликалась с арфой, а гобой и кларнет погружались в море струнных. Есть у меня, правда, и некоторая странность — не тешит мою душу группа саксофонов. Нет, мои претензии не к самим инструментам, а скорее к качеству звучания. У американцев саксы звучат на одном дыхании, как единый организм, а наши почему-то стараются выбиться из общего строя, блеснуть индивидуальностью. Вот частенько и получается «куриный двор». К тромбонам и трубам я более благосклонен. Хотя, конечно, любимых инструментов много.

У меня давно была мечта создать настоящий эстрадный оркестр. Так случилось, что через какое-то время я смог начать ее осуществлять. После некоего инцидента с Вадимом Людвиковским, его оркестр, где играли высококлассные музыканты, расформировали. Я понял, что надо ловить мгновение, иначе эти замечательные музыканты могли разбрестись по разным коллективам, кто куда. На первых порах я работал с прекрасным биг-бэндом под руководством Левы Мерабова, а потом в создании нового оркестра мне взялся помочь мой друг, великолепный музыкант, делавший мне аранжировки, Владимир Терлецкий. Он согласился приглашать людей в новый коллектив. И вскоре нам удалось создать остов оркестра, куда, скажу без ложной скромности, вошли лучшие джазовые музыканты.

Владимир Терлецкий был человек своеобразный, не всегда предсказуемый. Помню, как под Рождество он позвонил мне в гостиницу «Россия», где я тогда жил, и спросил: «Можно я приду к тебе со своей девушкой? Мы принесем с собой рождественского гуся, посидим вместе». Конечно, я согласился. Но вдруг часов в семь ко мне приходят не два гостя, а вваливается целая компания человек в двадцать во главе с Терлецким: «Можешь нас поздравить, мы только что расписались с Наташей». — «А это кто?» — «А это мои гости». То есть Володя решил вот так скромненько отметить свою свадьбу. Без предупреждения, с рождественским гусем весьма малых размеров. Хорошо, что у меня был просторный люкс и все гости смогли как-то разместиться. Позвонил в ресторан, попросил поднять в номер еды соответственно количеству гостей. Посидели мы хорошо, не расходились до самого утра. Новоиспеченный муж, выпив, заснул и спал всю ночь, а новобрачной пришлось танцевать с кем угодно, только не со своим мужем.

Был у Терлецкого дома контрабас, на котором он не играл. Инструмент этот стоял на балконе и в жару, и в холод. Жена взяла и отдала его кому-то, кажется, в музыкальную школу. Володя, узнав об этом, стал вдруг горевать: «Ты отдала мой любимый контрабас!» — «Но ведь он все равно стоял без дела.» — «Но ведь любимый!» К сожалению, Володи Терлецкого недавно не стало…

В то время, когда мы создавали новый эстрадный оркестр, меня пригласил к себе заведующий отделом культуры ЦК КПСС В.Ф.Шауро. Пригласил не в связи с этим, а просто для беседы, как он приглашал многих других артистов, музыкантов. Беседы эти проходили в атмосфере, располагавшей к доверительным разговорам: чай, сухарики, печенье. Темы таких встреч заранее не оговаривались, просто говорили о жизни. В разговоре Василий Филимонович даже поделился со мной тем, что его сын увлекается шведской вокальной группой «Свингд-сингерс», которая исполняла произведения классической музыки в современной эстрадной обработке. Спросил мое мнение на этот счет. Я ответил:

— Хотя я сам учился классической музыке, люблю ее, но ничего страшного в таком исполнении не вижу. Например, я и сам с удовольствием сделал бы современную оркестровку романса Вольфрама из вагнеровского «Тангейзера» и исполнил бы. Получилась бы красивая эстрадная песня, хорошая, добротная.

— Но хорошо ли, когда великого Баха перекраивают под эстраду?

— Бах композитор вне времени. Джазмены, настоящие, профессиональные, любят играть Баха. Они ведь великолепные музыканты, учившиеся на Бахе. Джазмен это не просто музыкант, умеющий импровизировать; чтобы играть джаз по-настоящему, надо иметь консерваторское образование. Вот почему джазмены говорят: «Бах это наш композитор». Они играют его, не изменяя ни одной ноты, просто осовременивают ритм. Так мы сидели, пили чай, разговаривали о том, о сем. Но в его вопросах я почему-то все время чувствовал, что он меня как бы прощупывает, словно подводит к тому, чтобы узнать мое мнение о том или ином человеке. Тут я увидел на его столе пластинку с записью музыки ко второй серии «Бременских музыкантов». Явно было, что ее положили на видное место неспроста. Василий Филимонович, уловив мой взгляд, спросил:

— Как вы считаете, это правильно, что вы озвучили в фильме и Сыщика, и Трубадура, и Цыганку?

— А почему бы и нет? Ведь вы же слышали о рубрике «Музыканты смеются».

— Конечно, слышал. Но все считают Магомаева серьезным исполнителем.

— Я никоим образом не хочу проводить никаких параллелей, но и сам Моцарт любил посмеяться. Один его Папагено чего стоит со своим «Оп-са-са!» А у Россини есть знаменитый «Дуэт кошек»…

— Ну, вы не сравнивайте!

— А я и не сравниваю. Но если Моцарту или Баху позволительно было посмеяться, то уж нам, простым смертным, это тем более не возбраняется.

Должен сказать, что в поведении Василия Филимоновича не было никаких намеков на то, что с тобой беседует большой начальник: он вел себя просто и достойно. Вот лишь один случай. Как-то во время нашей беседы он спросил: «Муслим, как вас найти, если вы срочно понадобитесь?» Я тогда жил в гостинице «Россия» и потому сказал, что если меня не будет в номере, то можно разыскать меня через Феликса Николаевича, администратора нашего оркестра. И вот однажды утром, когда Феликс еще спал, у него раздался звонок: «Вас беспокоит Шауро…» Как потом рассказывал сам Феликс, срочно разыскавший меня, он чуть не упал с кровати от удивления: «Как?! Шауро звонит сам?! Я думал, что будет звонить его референт!» Феликс был для меня очень хорошим помощником. Впоследствии жизнь так сложилась, что стало понятно: мне пора обходиться без его помощи, а ему пора заняться своим собственным делом.