— Мне не трудно, — продолжал Феденька. — Но ты пойми. Так мы в жизни ничего не добьёмся, если железно не соблюдать.

— А чего вы хотите добиться? — спросила Таня.

— Чего все добиваются, — ответил располневший парень. — Мы с Зиной знаете сколько по общежитиям намаялись! Вспомнить страшно. Всё на людях, всё на людях. А теперь у нас дом! И ещё не то будет!

— Когда маялись, ты меня любил, — всхлипнула Зинаида Петровна.

— И сейчас люблю! — опять рявкнул Федя.

— Тогда ты на меня так не орал, — хныкала Зина. — А когда минутка не на людях была — счастье невозможное, вспоминаю — плáчу!

— Ладно, Зин! Неудобно всё-таки при посторонних… Вы из диспансерного отделения? — спросил Федя Таню.

— Нет. Я операционная сестра. А вашу карточку взяла специально.

— Почему?

— Захотелось на вас посмотреть.

— За что удостоились?.. Не скули, Гуленька. Сейчас, сейчас я тебя выведу, раз наша мамка нас не жалеет.

— Удостоились потому, что я видела, как ваша жена из окна хирургического корпуса на верёвочке маленький такой свёрточек опускала, — сказала Таня.

Стало очень тихо. Только Гулька слегка поскуливала.

— Вы продолжаете работать на строительстве? — спросила Таня кое-что припомнившего Федю.

— Нет, я в ремонтконторе. Наряды оформляю, подбираю ремонтные бригады. Квартиру получили, теперь пожить хочется. Насладиться плодами своих рук.

— Обои кто клеил? — спросила Таня, поглаживая ладонью по стене.

— Зинуля! — впервые ласковым голосом ответил Федя. — Разве бы мы пустили кого постороннего? Я сам линолеум отодрал и паркет положил. Циклевал сам. А в ванную загляните! Как плитки уложены! Кто, кроме меня, во всём городе так сумеет?

— Никто, — согласилась Таня. — Значит, теперь наслаждаетесь?

— Угу, — после паузы мрачно ответил Федя.

— Вижу! — вздохнула Таня.

— А что, разве мы плохо живём, Зин? Всё у нас есть…

Зина заплакала.

— Правильно, — сказала Таня, — только зря талант губите. Такие мастера редкость. Ишь как обои приклеены! Это же суметь надо. Зачем только кирпичи было таскать. Не женское дело…

— Тогда казалось — всё нипочём, — объяснила Зина.

— Зинуля, — сказал Федя, — я пойду с Гулей. А то ей надо.

— Иди, Феденька!

— До свидания! — попрощался с Таней бывший строитель и вышел с рванувшейся на поводке собакой.

— Вот и сидим мы здесь по разным углам! — уныло призналась Зина. — Он всё: «Стремиться надо, стремиться», а к чему, непонятно.

— Так вы зайдёте к Николаю Александровичу?

Таня собралась уходить.

— Ну зайду, а что он мне скажет? На что мне здоровье, если любовь не вернёшь?

— Первое, что он вам скажет: «Рожайте, голубушка, у вас все условия», — ответила Таня.

— Рожать? Когда наконец-то пожить можно в своё удовольствие?

— Рожают, Зинаида Петровна, в своё удовольствие. И обои клеют вот так, как эти, то же самое.

— А у самой-то дитё есть? — доверительно спросила девушку Зинаида Петровна.

— Будет, — ответила Таня. — За меня не беспокойтесь.

В том же осеннем пальто, но уже не в троллейбусе, а в огромном автобусе с табличкой «Заказной» ехала Таня по улицам Москвы. Рядом с ней сидела Светка. Куда же её денешь?

— А это Выставка достижений народного хозяйства, — прохрипел динамик. — Перед вами знаменитая скульптура Мухиной.

— Точь-в-точь, — подтвердила Светка, сидевшая с путеводителем в руках. — Видишь, я же не спорю. Что верно, то верно.

Автобус подъехал к подъезду одной из гостиниц, каких много в районе ВДНХ.

— Обедаем, отдыхаем, а ровно в шесть сбор у автобуса. Предупреждаю — ждать никого не будем. Начало концерта ровно в семь тридцать… Фестивальные значки все получили?

— Все! — ответил нестройный хор пассажиров.

— У меня их три, — похвастала Светка. — И показала сестре три бронзовые бляхи с надписью «Фестиваль песни». Медицинская эмблема на них ухитрилась слиться со скрипичным ключом.

…Закулисные комнаты Дворца культуры медработников наполнились звуками настраиваемых инструментов. Звуки эти доносились в комнату, где встречали членов жюри. Здесь был накрыт стол. Бутылки с лимонадом, блюда с бутербродами, пирожными и яблоками. Обычный ассортимент для подобных случаев.

Члены жюри собирались медленно, и поэтому хозяева, стараясь быть гостеприимными, всё же торопили события.

— Возьмите бутербродик, Иван Петрович. А то опаздываем, — предложил главный из хозяев председателю жюри — знаменитому композитору; к лацкану пиджака композитора очень красивая девушка в это время прикалывала значок фестиваля.

Председатель жюри хотел казаться скромным и остроумным. Он думал, что ему это удаётся, — привык председательствовать.

— Вы тоже поёте? — спросил председатель красивую девушку.

— Нет, — смутилась она.

— Слава богу! Такая красавица, и вдруг бы всё рухнуло.

— Вре-мя! Вре-мя! — доносился из зала «скандёж» нетерпеливых любителей песни.

— Видите, что делается! А там ещё телевидение. Им два сюжета снять, и они сразу уедут, — волновался главный из хозяев. — Слегка закусим и начнём помаленьку. Остальные члены жюри потом подойдут.

— Закусим после! — ответил председатель. — А сейчас бы неплохо программу.

— Пожалуйста! — другая девушка, ещё более ослепительной красоты, протянула композитору яркий пригласительный билет.

Председатель неумело сыграл испуг:

— А вы не поёте?

— Нет.

— Преклоняюсь! — Иван Петрович прижал руку к груди и свесил голову — это он так шутил. — Как прекрасно когда-то было! Домашнее музицирование. Пели чистенько. Нотки знали. А теперь одни слухачи с гитарами. И все на сцену хотят! У вас сколько бит-групп?

— Восемь, — ответил главный из хозяев.

— А солистов с нормальными, не козлиными голосами?

— Шесть.

— Вот видите!

— Иван! Ты же сам когда-то статью написал в защиту инструментально-вокальных коллективов, — заметил другой знаменитый композитор в затасканной кожаной куртке, к которой одна из красавиц прикалывала значок фестиваля.

Знаменитые композиторы представляли два противоположных направления в манере одеваться для публичных выступлений. Иван Петрович надел строгий костюм с бабочкой, а его коллега демонстрировал пренебрежение к подобным условностям. Он и пепел сигареты стряхивал куда попало из тех же соображений.

— Каюсь! — твёрдо сказал Иван Петрович. — Сейчас бы я их всех разогнал! — Он заглянул в программу, напечатанную на билете. — Так! Первое место можно определить заранее. Лидия Броневицкая — акушерка из Москвы. Давно профессионалка. Даже в Италию ездила. Ну-с, наверное, больше никого не дождёмся. Можем идти.

— На костёр! — сострил другой знаменитый композитор.

Все гостеприимно захихикали.

— Вре-мя! Вре-мя! — неистовствовали зрители.

— Певиц вперёд, — командовал председатель. — Они наше украшение… Постойте! А это что такое? — Иван Петрович ткнул пальцем в программу концерта. — Татьяна Ищенко, «Марш милосердия». Странное название… Её кто-нибудь слушал?

— Ищенко прошла три тура блестяще, — заступилась за Таню одна из красавиц.

— В Краснодарском крае? А нам за неё здесь отвечать. Текст и музыка исполнительницы. Ничего себе! Музыка не беда. Всегда можно кому надо заморочить голову. А текст кто-нибудь знает?

— Я проглядела, — сказала другая красавица. — Вполне грамотно.

— А вы кто?

— Секретарь комсомольской организации Дворца культуры.

— Тогда пошли!

— На заклание! — сострил другой знаменитый композитор.

Никто не хихикнул.

…Зал громом аплодисментов встретил появление жюри. Композиторы, певцы и певицы раскланивались во все стороны. Потом они заняли места за длинным столом, стоявшим в центре зала. На освещённой авансцене перед занавесом появились фанфаристы. Очень чисто зазвучали их медные трубы. Откуда-то сверху опустился вымпел фестиваля.